Германия - Генрих Гейне

Крестился и, знаешь, пошел далеко:

Он капельмейстер придворный!

И старая Картин давно умерла,

И дочь ее Кленке в могиле.

Гельмина Чези, внучка ее,

Жива, как мне говорили.

Дюбарри -- та каталась, как в масле сыр,

Пока обожатель был в чине -

Людовик Пятнадцатый, а умерла

Старухой на гильотине.

Людовик Пятнадцатый с миром почил,

Как следует властелину.

Шестнадцатый с Антуанеттой своей

Попал на гильотину.

Королева хранила тон до конца,

Держалась как на картине.

А Дюбарри начала рыдать,

Едва подошла к гильотине".

Внезапно кайзер как вкопанный стал

И спросил с перепуганной миной:

"Мой друг, объясни ради всех святых,

Что делают гильотиной?"

"А это,--ответил я,--способ нашли

Возможно проще и чище

Различного званья ненужных людей

Переселять на кладбище.

Работа простая, но надо владеть

Одной интересной машиной.

Ее изобрел господин Гильотен -

Зовут ее гильотиной.

Ты будешь пристегнут к большой доске,

Задвинут между брусками.

Вверху треугольный топорик висит,

Подвязанный шнурками.

Потянут шнур -- и топорик вниз

Летит стрелой, без заминки.

Через секунду твоя голова

Лежит отдельно в корзинке".

И кайзер вдруг закричал: "Не смей

Расписывать тут гильотину!

Нашел забаву! Не дай мне господь

И видеть такую машину!

Какой позор! Привязать к доске

Короля с королевой! Да это

Прямая пощечина королю!

Где правила этикета?

И ты-то откуда взялся, нахал?

Придется одернуть невежу!

Со мной, голубчик, поберегись,

Не то я крылья обрежу!

От злости желчь у меня разлилась,

Принес же черт пустозвона!

И самый смех твой -- измена венцу

И оскорбленье трона!"

Старик мой о всяком приличье забыл,

Как видно, дойдя до предела.

Я тоже вспылил и выложил все,

Что на сердце накипело.

"Герр Ротбарт,-- крикнул я,-- жалкий миф!

Сиди в своей старой яме!

А мы без тебя уж, своим умом,

Сумеем управиться сами!

Республиканцы высмеют нас,

Отбреют почище бритвы!

И верно: дурацкая небыль в венце -

Хорош полководец для битвы!

И знамя твое мне не по нутру.

Я в буршестве счел уже вздорным

Весь этот старогерманский бред

О красно-золото-черном.

Сиди же лучше в своей дыре,

Твоя забота -- Кифгайзер.

А мы... если трезво на вещи смотреть,

На кой нам дьявол кайзер?"

ГЛАВА XVII

Да, крепко поспорил с кайзером я -

Во сие лишь, во сне, конечно.

С царями рискованно наяву

Беседовать чистосердечно!

Лишь в мире своих идеальных грез,

В несбыточном сновиденье,

Им немец может сердце открыть,

Немецкое высказать мненье.

Я пробудился и сел. Кругом

Бежали деревья бора.

Его сырая голая явь

Меня протрезвила скоро.

Сердито качались вершины дубов,

Глядели еще суровей

Березы в лицо мне, И я вскричал:

"Прости меня, кайзер, на слове!

Прости мне, о Ротбарт, горячность мою!

Я знаю: ты умный, ты мудрый,

А я -- необузданный, глупый драчун.

Приди, король рыжекудрый!

Не нравится гильотина тебе -

Дай волю прежним законам:

Веревку -- мужичью и купцам,

А меч -- князьям да баронам.

Лишь иногда меняй прием

И вешай знать без зазренья,

А прочим отрубай башку -

Ведь все мы божьи творенья.

Восстанови уголовный суд,

Введенный Карлом с успехом,

Распредели опять народ

По сословиям, гильдиям, цехам.

Священной империи Римской верни

Былую жизнь, если надо,

Верни нам самую смрадную гниль,

Всю рухлядь маскарада.

Верни все прелести средних веков,

Которые миром забыты,-

Я все стерплю, пускай лишь уйдут

Проклятые гермафродиты,

Это штиблетное рыцарство,

Мешанина с нелепой прикрасой,

Готический бред и новейшая ложь,

А вместе -- ни рыба ни мясо.

Ударь по театральным шутам!

Прихлопни балаганы,

Где пародируют старину!

Приди, король долгожданный!"

ГЛАВА XVIII

Минден -- грозная крепость. Он

Вооружен до предела.

Но с прусскими крепостями я

Неохотно имею дело.

Мы прибыли в сумерки. По мосту

Карета, гремя, прокатила.

Зловеще стонали бревна под ней,

Зияли рвы, как могила.

Огромные башни с вышины

Грозили мне сурово,

Ворота с визгом поднялись

И с визгом обрушились снова.

Ах, сердце дрогнуло мое!

Так сердце Одиссея,

Когда завалил пещеру циклоп,

Дрожало, холодея.

Капрал опросил нас: кто мы? и куда?

Какую преследуем цель мы?

"Я -- врач глазной, зовусь "Никто",

Срезаю гигантам бельмы".

В гостинице стало мне дурно совсем,

Еда комком застревала.

Я лег в постель, но сон бежал,

Давили грудь одеяла.

Над широкой пуховой постелью с боков

По красной камчатной гардине -

Поблекший золотой балдахин

И грязная кисть посредине.

Проклятая кисть! Она мне всю ночь,

Всю ночь не давала покою.

Она дамокловым мечом

Висела надо мною.

И вдруг, змеей оборотясь,

Шипела, сползая со свода:

"Ты в крепость заточен навек,

Отсюда нет исхода!"

"О, только бы возвратиться домой,-

Шептал я в смертельном испуге,-

В Париж, в Faubourg Poissoniere,

К моей любимой супруге!"

Порою кто-то по лбу моему

Рукой проводил железной,

Жандармы в саванах гробовых,

Как призраки, у постели

Теснились белой, страшной толпой,

И где-то цепи гремели.

И призраки повлекли меня

В провал глухими тропами,

И вдруг к отвесной черной скале

Я был прикован цепями.

Ты здесь, проклятая, грязная кисть!

Я чувствовал, гаснет мой разум:

Когтистый коршун кружил надо мной,

Грозя мне скошенным глазом.

Он дьявольски схож был с прусским орлом,

Он в грудь мне когтями впивался,

Он хищным клювом печень рвал -

Я плакал, стонал, я метался.

Я мучился долго, но крикнул петух,

И кончился бред неотвязный:

Я в Мивдене, в потной постели, без сил

Лежал под кистью грязной.

Я с экстренной почтой выехал прочь

И с легким чувством свободы

Вздохнул на Бюкебургской земле,

На вольном лоне природы.

ГЛАВА XIX

Тебя погубила ошибка, Дантон,

И это для всех наука:

Отчизну с собой на подошвах унесть

Совсем не хитрая штука

Клянусь, полкняжества Бюкебург

Мне облепило ноги.

Во весь мой век я не видал

Такой проклятой дороги.

Я в Бюкебурге на улице слез,

Чтоб осмотреть мимоходом

Гнездо, где свет узрел мой дед:

Моя бабка -- из Гамбурга родом.

В Ганновер я прибыл в обед и, велев

Штиблеты начистить до блеска,

Пошел осматривать город. Люблю,

Чтоб пользу давала поездка.

О, господи, как прилизано все!

Ни мусора, ни пыли!

И богатейшие зданья везде

В весьма импозантном стиле.

Особенно площадь понравилась мне -

Тут что ни дом, то диво!

Живет здесь король, стоит здесь дворец,

Он выглядит очень красиво -

Дворец, конечно! У входа в портал

Стоит караул парадный:

Мундиры -- красные, ружья -- к ноге,

Вид грозный и кровожадный.

Мой чичероне сказал: "Здесь живет

Эрнст-Август анахоретом -

Знатнейший торий, британский лорд;

Он стар, но бодр не по летам.

Он идиллически здесь живет,-

Вернее драбантов железных

Его охраняет трусливый нрав

Сограждан его любезных.

Я с ним встречаюсь. На скучный сан

Изливает он сотни жалоб;

Говорит, что ему на посту короля

Не в Ганновере быть надлежало б.

Привыкнув к английским масштабам, он

У нас изнывает от скуки.

Ему досаждает сплин. Боюсь,

На себя наложит он руки.

Я как-то его у камина застал,-

Печальный, он в полумраке

Рукой августейшей готовил клистир

Своей занемогшей собаке".

ГЛАВА XX

Из Гарбурга меньше чем через час

Я выехал в Гамбург. Смеркалось.

В мерцанье звезд был тихий привет,

А в воздухе -- томная вялость.

Мне дома открыла двери мать,

Испуганно взглянула

И вдруг, от счастья просияв,

Руками громко всплеснула:

"Сыночек мой! Тринадцать лет

Я без тебя скучала.

Ты, верно, страшно хочешь есть?

Что тебе дать сначала?

Быть может, рыбу и гуся,

А после апельсины?"

"Давай и рыбу и гуся,

А после апельсины!"

Я стал уплетать с аппетитом, а мать

Суетилась с улыбкой счастливой,

Задавала один вопрос за другим,

Иной -- весьма щекотливый.

"Сыночек, кто же за тобой

Ходил все эти годы?

Твоя жена умеет шить,

Варить, вести расходы?"

"Прекрасная рыба, матушка, но

Расспросы -- после обеда;

Я костью, того и гляди, подавлюсь,

Какая ж тут, право, беседа!"

Едва прикончил я рыбу мою,

И гусь подоспел с подливой.

Мать снова расспрашивать стала, и вновь

Вопрос был весьма щекотливый: