Симуляция - Владимир Ефимов

– Герр Петров, – начал он, глянув на мою визитку, которую вертел в пальцах, – со мной на тросе… как бы… не знаю, как это сказать… Зарубает как бы. Такое ощущение… Я как бы выключаюсь иногда.

– Позвольте, как это? Прямо на канате? Разве это возможно? – я даже забыл делать умное лицо.

– Ну да! Вы не понимаете. Я по тросу иду, как по проспекту. Я, наверное, и во сне смог бы по нему идти. Какое-то время. Я вырос на тросе. Да беда-то не в том, что я могу свалиться… Хотя это, наверное, было бы неприятно. Моя работа не в том, чтобы ходить по проволоке, как воробей какой-нибудь. Канатный плясун – это акробатический актер, я же постоянно в образе, вира-майна! Причем у нас все на импровизации, никакого сценария нет. Вепрь и загонщики – сыгранный ансамбль. У нас есть, конечно, наработанные связки, но всю игру на этом не вытянешь. Каждый постоянно придумывает свои сюрпризы, заготовочки разные.

Я внезапно понял, почему его вдруг так понесло и всю неуверенность как гиком сшибло. Он выдавал свою программу для девушек и журналистов. Разумеется, им, плясунам, постоянно приходится доказывать, что они занимаются высоким искусством, а не спортом. Тем более что в Лум-Луме, как я это понимал, от самих плясунов ничего не зависит. Лум-Лум – игра логическая, а плясуны там были всего лишь живыми фишками. Их ходы определяли игроки, плясуны же только выполняли их, попутно развлекая публику. Если я, конечно, все правильно понимал. И хотя на виду были именно они, и им доставалась изрядная доля зрительского внимания, роль живых марионеток не могла не угнетать. А все поклонницы, наверняка, начинали с вопроса: "Как же вы ходите по такой тоненькой проволоке!?"

– Пройти по тросу – дело не хитрое, – прервал мои мысли Марч, – даже вы, док, смогли бы. Мы постоянно играем некоторое действие, и я должен контролировать ситуацию. А то, получается, меня как бы посылают, а я, как бы, не реагирую. И потом… Знаете, я действительно чуть не упал один раз. Наступил мимо троса. Как пьяный, честное слово! Только сейчас вспомнил.

– Но вы же не упали? – растерялся я.

– Ни хрена себе, вира-майна! Да если бы я упал, меня бы ложкой соскребали! И сюда бы в ведре принесли. Все, что соскребли бы. Там двадцать метров. Нет, не упал. Я был уже возле площадки. Зацепился за нее.

– Выходит, риск все-таки есть?

– Ну, я бы и на середине троса, наверное, не упал бы. Ушел бы на какой-нибудь трюк. Мы время от времени изображаем падение. Как бы чуть не сорвался. Но это все должно идти в сюжете игры. Ну, скажем, вепря не загоняют, а, как бы сталкивают. Или загонщик упустил добычу и, как бы с отчаяния…

Он помолчал.

– Нет, ну да, ну конечно есть риск. У нас три года назад один сорвался. Его тогда успели подхватить на брезент, но все равно поломался сильно. Из программы пришлось уйти.

– Понятно, – наконец произнес я любимое слово, – риск есть, но говорить об этом не принято.

Ладно, вернемся к вам, Марч, – я быстро продолжил, чтобы не дать ему возразить, – расскажите поподробнее об этих ваших "отключеньях".

– Да я уже все, как бы и рассказал.

– Что вы при этом чувствуете? – я достал лютню из футляра и пристроил ее на коленях, но струн пока не касался.

Марч покосился на мои действия с опаской и даже чуть отстранился.

– Что чувствую? – вопрос оказался непростым. – Да нормально чувствую. Спокойно. Ну, засыпаю, как бы.

– Что можно сказать… – начал я и задумался. Вопрос ведь был в том, что можно сделать. – Мы не можем исключить того, что вы стали жертвой атаки. То, что вы рассказываете, вполне укладывается в картину воздействия. Причем это может быть и излучение, и наркотик и код, действие почти одинаковое.

Много раз я говорил эту фразу на радость мнительным клиентам, одержимым невинной комнатной версией мании преследования, но только в этом случае она вполне могла иметь под собой реальные основания. Под Марча могли подкапываться и коллеги-плясуны, и конкуренты, желающие свалить Лум-Лум. Шоу-бизнес, вира-майна!

Когда входишь в пустыню, назад пути нет. [29]

Я был в изрядной растерянности. Одно дело выправлять случайные прорехи и успокаивать доморощенных параноиков, другое – противостоять неизвестной силе, возможно, весьма могущественной. Такого опыта у меня пока не было. В конце концов, я решил, что мне не помешает небольшой тайм-аут. Я продолжил:

– С другой стороны, это вполне может быть следствием каких-то ваших собственных проблем. И любое вмешательство может повлиять на ваши способности, ослабить внимание или чувство равновесия, или еще что-нибудь в этом роде. Поэтому мы начнем с вещей однозначно безвредных, но и, увы, не слишком результативных. Сделаем обычную профилактику: закроем мелкие прорехи, подтянем связи, память соптимизируем. Не возражаете? А к следующей встрече я бы хотел посмотреть на вас в той самой, так сказать среде. Побывать на игре, или, если можно, подняться вместе с вами на трос. Это было бы лучше всего. И еще. Если у вас опять будут такие "провалы", постарайтесь запомнить все, как можно подробнее. Все обстоятельства, ощущения… Если это, действительно, похоже на сон, то могут быть и сновидения. Что предшествует, что вы чувствуете потом. Договорились?

* * *

Когда я вечером вешал плащ в прихожей, я обнаружил, что автомат все еще висит там, где я его оставил – на вешалке, между пальто и телогрейкой.

– Блин, Чирок, прибери, Христа ради, наконец, это железо! Это ж не зонтик, вира-майна!

– Приберу, приберу, – ответил он, только что не приплясывая от нетерпения, – ты принес?

* * *

С Васильком я встретился на другой день перед шоу. Марч устроил мне пропуск, не опасаясь вызвать подозрения, все участники шоу постоянно приглашали на игру знакомых и полузнакомых. Ну, а я по-прежнему в глубине души считал все конспиративные меры, прежде всего, спектаклем для клиента.

Первым делом я отдал Васику причитающуюся ему долю с гонорара. Потом он повел меня показывать павильон. Одиннадцать площадок были подвешены высоко в пространстве и соединялись толстыми туго натянутыми тросами, создававшими диковинный узор наподобие кабаллистического чертежа. Вместе с поддерживающими растяжками, веревочными лестницами, вымпелами и гирляндами все это образовывало то ли творение гигантского обезумевшего паука, то ли фантастическую снасть вставшего на вечный прикол Летучего Голландца.

К трем стартовым площадкам загонщиков спускались тонкие подвесные дорожки от ярких небольших шатров, висящих в воздухе еще выше, подобно гнездам неких экзотических птиц или насекомых. К площадке вепря свисала веревочная лестница, верхний конец которой терялся в переплетении стропил.

– Хочешь увидеть незабываемые вещи – иди в программаторы, – пробормотал я, разглядывая окружающие игровое поле этажерки с прожекторами, кронштейны с камерами и многочисленные огромные экраны, повернутые под причудливыми углами.

– Да ладно, – отозвался Василек, – если бы ты видел главный конвейер Приморского Тракторного…

– Ну, все еще впереди. А где твое хозяйство? В хорошем смысле слова.

увеличители, усилители, удлиннители, выпрямители, глушители

– Везде! В основном, конечно, в вестибюле, там принимают ставки. Кассы и автоматы. Вся инфа тут же поступает на сервер, это там, – он махнул рукой в неопределенном направлении.

– А там, – я указал вверх, – у тебя ничего нет? Мне бы поближе посмотреть. На тросы, как я понимаю, не пустят?

Это был, скорее, риторический вопрос – возле веревочных лестниц скучали унылые секъюрити.

– Знаешь, – протянул Василек, – я бы мог провести тебя по служебным коридорам… Но если заметят, – он покосился на охранников, – хлопот не оберешься. Тебе, действительно лучше не светиться.

– Погоди, – смутная мысль мелькнула и тут же сгинула, затоптанная своими бестолковыми собратьями, – Погоди. А что, там, на площадках, датчиков никаких нет?

– Нет. Сначала мы хотели сделать систему, наподобие фотофиниша, но потом отказались от этой, честно говоря, бредовой идеи. Во-первых, судьи надежнее, во-вторых, и так все ясно. Потом, традиции. Ставки в основном принимаются на результат игры…

– В основном? А на что еще?

– На результат матча, на количество ходов… В вестибюле есть два независимых букмекера, они вообще, на что угодно принимают, даже на… Вира-майна!

Растоптанная мысль воспряла в моем сознании:

– На падение!?

– Да, на падение канатных плясунов, любого, или конкретного… Блин, у нас ведь тоже есть "ставка на зеро".

– А что это?

– Официально – на то, что игра не будет завершена из-за форс-мажорных обстоятельств. Но все понимают, о чем идет речь. Понимаешь, ни один нормальный человек этого всерьез не принимает. У нас три года никто не падал, и все серьезные фэны это знают.

– Васик, – вкрадчиво сказал я, – разумеется, это все служебная инфа и все дела, но если в последнее время какой-нибудь псих делал большие ставки на это ваше зеро… Мне бы было очень интересно об этом узнать. Да и этим, – я кивнул на секъюрити, – наверное, тоже.