И еще сестра - смерть - Шервуд Андерсон

— Слыхали, что я сказал! Валите эти дубы! — велел отец работникам.

Тот, что с заячьей губой, засмеялся. Смех его был точно рев осла.

— Не надо, — теперь Луиза Грей сказала это не мужу. Она шагнула к старшему сыну, взяла его за локоть. — Не надо.

«Не перечь ему. Не перечь моему мужу». Могла ли Мэри Грей, совсем еще девочка, понять? В жизни немало такого, что постигаешь не сразу. Жизнь открывается разуму медленно, постепенно. Мэри стояла рядом с Тэдом, лицо мальчика побелело и застыло. Его подстерегает смерть. В любую минуту. В любую минуту.

«Мне уже сто раз случалось пережить такое. Потому он и преуспел, мой муж: ничто его не остановит. Я вышла за него замуж, он — отец моих детей.

Мы, женщины, предпочитаем покоряться.

Это больше касается меня, не тебя, Дон, сын мой».

Женщина дорожит тем, что сама создает, — своей семьей.

Но старший сын смотрел на все по-иному. Он дернул плечом, стряхнул руку матери. Луиза Грей моложе мужа, но если ему уже под шестьдесят, то и ей — под пятьдесят. В ту минуту она казалась удивительно нежной, хрупкой. И что-то было в ту минуту во всем ее облике… Может, и правда есть что-то такое в крови Эспинуолов?..

Пожалуй, тогда-то Мэри, еще девочка, и впрямь нечто смутно поняла. Женщин и их мужей. Для нее в ту пору существовал только один человек другого пола — Тэд. Позже ей вспоминалось, какое у него тогда было лицо — необыкновенно взрослое, не по-детски серьезное. Позднее ей даже подумалось — проступило в этом лице что-то вроде презрения к обоим, к отцу и старшему брату, словно он говорил себе (а он не мог так думать, он был совсем еще мальчик): «Ну-ну, посмотрим. Есть на что посмотреть. До чего они глупы — и мой отец, и мой брат. Мне-то жить недолго. Но пока я еще жив, постараюсь увидеть все, что можно».

Дон, их старший брат, шагнул к отцу.

— Если ты тронешь эти дубы, отец… — опять заговорил он.

— Ну? Что будет?

— Я уйду с фермы, уйду и не вернусь.

— Вот и ладно. Уходи.

И Джон Грей принялся наставлять работников, они уже взялись за топоры и начали подрубать дубы. Тот, что с заячьей губой, все еще смеялся, будто осел ревел.

— А ну, хватит! — прикрикнул Джон Грей, и дурацкий смех оборвался.

А старший сын пошел прочь, как-то бесцельно побрел к сараям. Мать побледнела, как полотно, и убежала в дом.

Дон тоже повернул назад, к дому, прошел мимо брата и сестры, даже не взглянув на них, но в комнаты не пошел. Отец на него не смотрел. Дон неуверенно двинулся дальше по дорожке, мимо парадного крыльца, и вышел за ворота, на дорогу. Дорога эта бежала несколько миль по равнине, потом сворачивала, вела в гору, и за горой — в город.

Случилось так, что одна Мэри видела, как старший сын Греев возвратился на отцовскую ферму. Дня четыре в доме дышать было тяжко, словно перед грозой. Возможно, все это время мать и старший сын тайно переговаривались. В доме ведь был телефон. Отец все дни, с утра до ночи, проводил в поле, а когда он возвращался, дом безмолвствовал.

В день, когда Дон вернулся и сын с отцом встретились, Мэри играла в конюшне. Странная то была встреча.

Сын явно робел, вспоминала потом Мэри. Отец вышел из стойла — он задавал корм рабочим лошадям. Девочку ни отец, ни сын не видели. В дальнем углу конюшни стоял автомобиль Греев, Мэри забралась на сиденье водителя и держалась обеими руками за баранку, будто ведет машину.

— Ну, — сказал отец. Если он и торжествовал, то никак этого не показывал.

— Ну вот, — сказал сын. — Я вернулся.

— Вижу, — сказал отец. — Парни убирают кукурузу. — Он пошел к двери, потом остановился. — Скоро все будет твое, — сказал он еще. — Тогда можешь сам распоряжаться.

Больше он ничего не прибавил, и мужчины пошли прочь — отец к дальнему полю, сын к дому. Впоследствии Мэри ничуть не сомневалась, что больше об этом никогда не говорили.

Что же значили слова отца?

«Когда все станет твое, тогда можешь распоряжаться». Для девочки это было слишком сложно. Знание приходит не сразу. Слова эти означали:

«Ты будешь всем заправлять, и тебе в свой черед придется утвердить свою власть.

Таким людям, как мы с тобой, нежничать не приходится. Одним на роду написано командовать, а другие должны подчиняться. И ты в свой черед заставишь других подчиняться.

Это вроде смерти.

Что-то в тебе должно умереть, только тогда и можно стать хозяином и распоряжаться».

Да, теперь ясно, умереть можно по-разному. Дона Грея ждала одна смерть, а Тэда, младшего брата, быть может, уже совсем скоро ждет другая.

В тот день Мэри выбежала из сарая, хотелось скорей, скорей вырваться из темноты на свет, и потом еще долго она даже не пробовала разобраться в том, что произошло. Но после, пока Тэд не умер, они часто рассуждали о тех двух дубах. А однажды в холодный день подошли и потрогали пни, но пни тоже были холодные. Тэд все так же утверждал, будто руки и ноги отрезают только у мужчин, а Мэри с ним спорила. По-прежнему они делали много такого, что Тэду издавна запрещалось, но никто им не мешал, а когда года через два Тэд умер, yмep он ночью, в постели.

Но пока он был жив, после часто думала Мэри, в нем не угасало поразительное, присущее только ему одному ощущение внутренней свободы, и оттого быть с ним рядом было так хорошо — настоящее счастье! И под конец она додумалась: обреченный той, своей смерти, он не был вынужден покориться, как покорился брат, ради того, чтобы в свое время стать хозяином, владеть, преуспевать, распоряжаться; ему не грозила куда более коварная и жестокая смерть — та, что настигла старшего брата.