История запорожских казаков. Борьба запорожцев за независимость. 1471–1686. Том 2 - Дмитрий Яворницкий

Четвертой причиной появления южнорусского казачества была близость вольных степей. Чтобы вырасти, воспитать целое сословие, или общину, воинов – для этого нужен простор, нужны вольные земли, свободная, никем не занятая территория или, по крайней мере, окраины, пограничные со степной равниной. Оттого мы и видим, что как в самой Азии, так и в Европейской России казачество всегда начиналось на пограничной территории государств, развивалось и ширилось на открытых степных равнинах. Так было и в Южной России; сами южнорусские казаки, понимая это лучше, чем кто другой, вложили добытую ими историческую истину в пословицу «степь та воля – казацька доля», то есть воля начинается там, где начинается вольная степь, и вне степи нет ни казака, ни воли.

Наконец, в ряду перечисленных причин возникновения южнорусского казачества нельзя умолчать и об этнографических особенностях южнорусской народности, которой, в силу самой исторической подготовки, весьма сродна была такая форма общественной жизни, как казацкая община. Дело в том, что южнорусская народность, воспитанная на вечевом строе, самосуде и самоуправлении, потом ставшая в зависимость от Великого Литовского княжества и не вполне вошедшая в колею государственных порядков его, оттого потянувшаяся на свободные, никем не занятые места, естественно могла стремиться воскресить в своей памяти «давно померкшие идеалы» некогда существовавших в Южной Руси, на началах полного самоуправления, общественных порядков и также естественно могла стремиться повторить их на новых землях, вдали от феодально-аристократических порядков Литвы и Польши. И точно, Запорожье, с его товариществом, выборным началом старшин, войсковыми радами, общим скарбом, общей для старшин и простой массы пищей, отдельными куренями – все это те же общинно-вечевые порядки древней южнорусской жизни, но только дошедшие до самого высшего предела развития[40].

Так или иначе, но документальные данные говорят, что первоначально на юге теперешней России появилось татарское казачество, за ним возникло и образовалось городовое, малороссийское. За городовым, малороссийским следовало низовое, или запорожское, казачество. Отправляясь из Киевского воеводства на низовья Днепра за рыбой, бобрами, солью, дикими конями и другой добычей, городовые казаки насиживали там места для низового запорожского или вольного казачества, не подчинявшегося ни воеводам, ни старостам, а слушавшегося лишь своих собственных вожаков, или атаманов. Конечно, община низовых казаков сложилась не сразу, а постепенно, и число ее последовательно увеличивалось различными людьми, недовольными существовавшими в Польско-Литовском государстве порядками и искавшими выхода из своего тяжелого положения.

По месту своего жительства, на низовьях Днепра, за порогами, вольное казачество называлось низовым, или запорожским, войском. С XV до половины XVII века этим именем назывались как собственно те, которые жили на Низу, за порогами Днепра, низовые, или запорожские, казаки, так и те, которые жили выше порогов, городовые или реестровые и нереестровые казаки; они именовались общим именем «войска его королевской милости запорожского». С половины XVII века городовые казаки обособились от низовых, но удержали свое название «войска запорожского», хотя, живя в городах Украины, не имели никакого основания называться этим именем; низовые казаки, навсегда отделившись от городовых, стали именоваться по праву запорожцами, сечевиками и строго отличали себя от городовых казаков. В 1751 году запорожские казаки заявили официальную жалобу на то, что городовые казаки и их полковая старшина не по праву «называют себя и подписываются войском запорожским»[41]. В Москве часто смешивали собственно запорожских с городовыми украинскими казаками и нередко тех и других именовали общим именем «запорожских черкас».

Первым указанием отделения низовых, или запорожских, казаков от украинских, или городовых, нужно считать указание 1568 года, когда казаки стали «на Низу, на Днепре, в поле и на иных входах перемешкивать», то есть проживать или иметь оседлости[42], как говорит нам о том Архив Юго-Западной России. Но более определенным указанием обособления низового казачества от городового может служить реформа короля Стефана Батория, последовавшая приблизительно около 1583 года[43], о разделении украинских казаков на реестровых и нереестровых – когда реестровые объявлены были, так сказать, подзаконным казацким сословием, а нереестровые – внезаконным. Последние, горя ненавистью к правительству, устремились за пороги Днепра и там установили «свою волю, свою правду, свою силу». Наконец резкое отделение запорожских казаков от городовых окончательно установилось в первой половине XVII века.

Начавшись со второй половины XVII столетия и просуществовав почти до конца XVIII, запорожцы до 1654 года находились в зависимости от Литвы и Польши, а с этого времени вошли в зависимость от России: на Переяславской раде они признали власть малороссийского гетмана и через него должны были сноситься с московским царем. Однако зависимость запорожцев от Литвы и Польши была более номинальной, нежели фактической. Так, хотя по указам литовско-польских королей, Сигизмунда-Августа и Стефана Батория, запорожские казаки должны были повиноваться старшине украинских казаков, но они не обращали внимания на эти указы. Поддерживая тесную связь с Украиной, они жили совершенно независимой от нее жизнью. Как пишет Миллер в «Рассуждении о запорожцах»: «Не отступая повиновением от гетмана по внешнему виду, надеясь на свою отдаленность, запорожцы всегда мало и тогда только, когда им прибыльно казалось, повелениям малороссийского гетмана повиновались. Даже и тогда, когда гетманы стали именоваться гетманами обеих сторон Днепра, власть их в действительности не простиралась далее Кременчуга и Переволочной»[44].

В гораздо большей зависимости очутились запорожские казаки от Москвы, когда, с половины XVII столетия, перешли в ее подданство. Правда, в XVII веке эта зависимость выражалась еще в довольно слабой степени, но зато с начала XVIII века запорожцы все более и более теряли отличительные черты своей оригинальной жизни и под конец исторического существования жизнь запорожских казаков, если исключить безженность собственно сечевых товарищей, мало чем отличалась от жизни украинских казаков.

Несмотря, однако, на все различие запорожских и городошных казаков, между теми и другими в первое время исторического существования была такая тесная связь, что отделять историю одних от истории других в течение XVII и начала XVIII века не представляется никаких оснований. Только с половины XVII столетия различие между запорожскими и городовыми, или гетманскими, казаками становится осязательным, а потому с этого именно времени начинается и собственная, в строгом смысле слова, история запорожских казаков.

По ходу исторических событий и по тем и другим задачам, которые брали на себя запорожцы, вся история запорожских казаков может быть разделена на следующие шесть периодов времени. Период образования запорожского казачества (1471–1583). Период борьбы против Польши за религиозно-национальную независимость Южной Руси (1583–1657). Период участия в борьбе за религиозно-национальную независимость Правобережной Украины против Польши, Крыма и Турции (1657–1686). Период борьбы против Крыма, Турции и России за собственное существование (1686–1709). Период существования запорожцев за пределами России и попытки их к возвращению в родные места (1709–1734). Период борьбы с русским правительством за самостоятельное существование и падение Запорожья (1734–1775).

Первые моменты исторической жизни запорожских казаков, как и всяких других народов, не оставивших по себе первоначальных письменных памятников, представляют собой загадку неизвестности и дают обильную пищу для всяких предположений и домыслов. Кто был истинным устроителем их войска, каковы были вначале их боевые средства, как широко простирался район деятельности их – на это никаких не имеется данных. Конечно, на первых порах в действии казаков не могло быть правильно осознанной и прямо поставленной задачи, и они в этот период времени должны были действовать партийно, или, как сами говорили, купами. Начало организации могло быть лишь с появлением на Низу общего предводителя казаков, впервые соединившего их в одно для общей цели – борьбы с мусульманами и положившего начало столице их, называемой Сечью. Первую попытку в этом роде, как утверждает автор летописи по Никонову списку, сделал знаменитый князь Дмитрий Иванович Вишневецкий[45].

Князь Дмитрий Иванович Вишневецкий, истый казак по натуре и знаменитый вождь своего времени, был потомком волынских князей Гедиминовичей, родился в православной вере, имел трех братьев – Андрея, Константина и Сигизмунда – и состоял владельцем многих имений в Кременецком повете, каковы: Вишневец, Подгайцы, Окимны, Кумнин, Лотрика и другие. На исторической сцене Вишневецкий впервые стал известным с 1550 года, когда назначен был польским королем в старосты Черкасского и Каневского поветов. Каков был Вишневецкий как управитель поветов, нам неизвестно; известно лишь то, что в этом звании он оставался всего лишь три года; получив отказ от короля Сигизмунда-Августа по поводу просьбы о каком-то пожаловании, Вишневецкий, по старому праву добровольного отъезда служилых людей от короля, ушел из Польши в Турцию и поступил на службу к турецкому султану: «А съехал он со всею своею дружиною, то есть со всем тем казацством или хлопством, которое возле него пробавлялось», – писал о Вишневецком Сигизмунд-Август Радзивиллу Черному 15 июня 1553 года. Вскоре, однако, король, обеспокоенный тем, что турки в лице Вишневецкого приобретут отличного полководца с переходом его в Турцию, врага польскому престолу, снова привлек князя к себе, дав ему опять те же города Черкассы и Канев в управление. Управляя этими городами, князь хотя и был доволен на этот раз королем, но чувствовал недовольство в самом себе: душа его жаждала военной славы и ратных подвигов. Тогда он задался мыслью оградить границы Польско-Литовского государства посредством устройства на острове Днепра крепкого замка и помещения в нем сильного гарнизона. Очевидно, Вишневецкий в этом случае хотел повторить то, что раньше его высказал Евстафий Дашкович. Свой план Вишневецкий хотел осуществить постепенно и высказал его открыто в 1556 году. Не найдя, однако, себе фактического сочувствия среди польских властных людей, Вишневецкий снова решил покинуть родину и искать счастья за пределами отечества.