Смерть бродит вокруг - Морис Леблан

Отперев дверь, Люпен вернулся к комнате Жанны. Вышедший оттуда доктор отвел его в маленький зал.

— Она спит, не тревожьте ее. Потрясение было слишком сильным, и необходимо время, чтобы она пришла в себя.

Люпен налил из графина стакан воды и выпил. Потом сел и спокойно сообщил:

— Завтра все пройдет.

— Что вы говорите?

— Я говорю, что завтра все пройдет.

— Почему?

— Во-первых, потому, что, как мне кажется, мадемуазель Дарсье не испытывает к своему отцу слишком горячих чувств.

— Ну и что? Да вы только подумайте: отец хотел убить свою дочь! Отец, который в течение нескольких месяцев четыре, нет, пять, шесть раз покушался на ее жизнь! Разве это не удар даже для человека с менее чувствительной душой, чем у Жанны? Какое ужасное воспоминание!

— Она забудет.

— Такое не забывается.

— Забудет, доктор, по одной простой причине…

— По какой же?

— Она вовсе не дочь господина Дарсье.

— Что?

— Повторяю, она не дочь этого негодяя.

— Да вы что! Господин Дарсье…

— Господин Дарсье — ее отчим. Ее отец, настоящий отец, умер, когда она родилась. Мать Жанны вышла замуж за кузена своего мужа, который носил ту же фамилию, и в тот же год умерла. Жанна осталась на руках господина Дарсье. Он сперва увез ее за границу, а потом купил этот замок и, поскольку здесь никто его не знал, выдал девочку за свою дочку. Жанна и сама не знает тайну своего рождения.

Ошеломленный доктор пробормотал:

— Это точно?

— Я провел целый день в парижских мэриях. Навел справки по книгам записи актов гражданского состояния, расспросил двух нотариусов, видел все документы. Никаких сомнений быть не может.

— Но все это никак не объясняет преступление, серию преступлений…

— Конечно, — заметил Люпен, — но в самом начале, когда я впутался в это дело, одна фраза мадемуазель Дарсье натолкнула меня, в каком направлении нужно вести поиски. Она сказала: «Мне еще не исполнилось пяти, когда умерла мама. Это было шестнадцать лет назад». Значит, мадемуазель Дарсье должно исполниться двадцать один год, то есть она станет совершеннолетней. И я сразу увидел в этом одну крайне важную деталь. Когда человек достигает совершеннолетия, ему должны дать отчет относительно его финансового положения. А как обстояли дела с состоянием мадемуазель Дарсье, прямой наследницы своей матери? Разумеется, я в тот момент и не подумал об ее отце. К тому же господин Дарсье притворялся немощным, лежачим, больным…

— Он действительно болен, — прервал Люпена доктор.

— Все это выводило его из-под подозрения, да и притом я считал его самого объектом покушений. Но нет ли среди их родственников кого-то, кто был бы заинтересован в их смерти? Поездка в Париж открыла мне глаза. Мадемуазель Дарсье унаследовала от матери огромное состояние, которым распоряжался ее отчим. В следующем месяце в Париже у нотариуса должен состояться семейный совет. Правда выйдет наружу, и для господина Дарсье это будет крах.

— Но разве он ничего не накопил?

— Накопил, но потерпел большие убытки в результате неудачных спекуляций.

— Ну, Жанна, в конце концов, лишила бы его права распоряжаться своим состоянием.

— Вам, доктор, неизвестна одна деталь, которую я узнал из того самого разорванного письма. Мадемуазель Дарсье любит брата своей версальской подруги Марселины, а господин Дарсье был против этого брака — теперь вы понимаете причину, — и она ждала совершеннолетия, чтобы выйти замуж.

— Да, — согласился доктор, — да, это крах.

— Вот именно, крах. Единственное спасение, которое ему оставалось, смерть падчерицы, и тогда он становится ее прямым наследником.

— Несомненно, но при условии, что его не заподозрят.

— Разумеется, и именно поэтому он подстроил серию несчастных случаев, чтобы смерть выглядела случайной. И поэтому же я, желая ускорить ход событий, попросил вас известить господина Дарсье о предстоящем отъезде Жанны. Теперь уже мнимому больному некогда было бродить по парку или по коридорам, чтобы подготовиться к нанесению давно задуманного удара. Нет, ему нужно было действовать прямо сейчас, без подготовки, решительно, с помощью оружия. Я не сомневался, что он пойдет на это. Так оно и оказалось.

— Так что же, он ни о чем не подозревал?

— Меня он подозревал. Он предвидел, что я вернусь этой ночью, и подстерег у того самого места, где я уже перелезал через стену.

— Ну и…

— Ну я и получил пулю в грудь, — со смехом сообщил Люпен. — Верней, мой бумажник получил пулю. Полюбуйтесь на дырку в нем. Я, словно мертвый, свалился с дерева. А господин Дарсье, решив, что избавился от единственного противника, направился к замку. Я следил, как часа два он бродил вокруг. Потом, решившись, взял из каретного сарая лестницу и приставил ее к окну. Мне оставалось только последовать за ним.

Доктор с недоумением спросил:

— Но вы же могли схватить его раньше. Почему вы дали ему залезть в комнату? Это было слишком тяжелое испытание для Жанны, да и бессмысленное…

— Это было необходимо. Иначе мадемуазель Дарсье ни за что бы не поверила. Она должна была увидеть лицо убийцы. Когда она проснется, вы объясните ей ситуацию. Она скоро оправится.

— А господин Дарсье?..

— Объясните его исчезновение, как вам будет угодно. Внезапный отъезд. Приступ безумия… Его некоторое время поищут. Можете быть уверены: о нем вы больше никогда не услышите.

— Да, пожалуй, вы правы, — кивнул доктор. — Вы провели это дело с поразительной ловкостью, и Жанна обязана вам жизнью. Она сама поблагодарит вас. А не могу ли я что-нибудь сделать для вас? Вы упомянули, что по роду своей деятельности связаны с уголовной полицией. Вы позволите мне написать письмо, отметить ваши действия, вашу смелость?

— Разумеется! — расхохотался Люпен. — Подобное письмо мне было бы очень кстати. Знаете что, напишите моему непосредственному начальнику главному инспектору Ганимару. Он будет в восторге, узнав, что его подчиненный Поль Добрейль с улицы Сюрен вновь отличился в шумном деле. Только под его началом я принимал участие в деле, о котором вы, наверное, слышали, деле о красном шарфе. Добрейший господин Ганимар будет так рад!