Первый космонавт - Сергей Александрович Борзенко

короткая ночь окончилась так же быстро, как и началась. Солнце неожиданно взлетело над краем земного шара, неистовое сияние, словно лезвие, резануло по глазам.

— Красивейшее зрелище — рассвет в космосе, — заметил космонавт.

Внизу заискрился бескрайний океан.

В 9 часов 51 минуту, через сорок четыре минуты после старта, на корабле включили автоматическую систему ориентации. После выхода «Востока» из тени она осуществила поиск и ориентацию корабля на Солнце. Зеленоватые лучи его просвечивали через земную атмосферу, горизонт стал ярко-оранжевым, постепенно переходящим во все цвета радуги: к голубому, синему, фиолетовому, черному… Юрии Гагарин пожалел, что всей этой красоты не видит его приятель космонавт и художник Алексей Леонов.

В 9 часов 52 минуты, пролетая над мысом Горн, Гагарин передал:

— Полет проходит нормально, чувствую себя хорошо. Бортовая аппаратура работает исправно. — Юрий был влюблен в корабль. Казалось, скажи шепотом, что надо, и корабль выполнит любое желание.

Космонавт сверился с графиком полета. Время выдерживалось точно. «Восток» шел со скоростью, близкой к двадцати восьми тысячам километров в час. Юрий не чувствовал ни голода, ни жажды, но по заданной программе поел и выпил воды.

С момента отрыва ракеты от стартового устройства управление всеми сложными механизмами корабля приняли на себя разумные автоматические системы. Автоматика поддерживала необходимую температуру в кабине, ориентировала корабль в пространстве, заставляла работать измерительные приборы, решала много других сложных задач. В распоряжении космонавта находилась система ручного управления полетом корабля. Стоило включить нужный тумблер, как все перешло бы в его руки. Тогда ему надо было уточнить по бортовым приборам местоположение стремительно несущегося над Землей «Востока», затем, рассчитав место посадки, ручкой управления удержать ориентацию корабля и в нужный момент запустить тормозную установку. И хотя Гагарин мог все это сделать и ему очень хотелось это сделать, он переборол желание, зная, что ручное управление попробуют его товарищи, уже готовившиеся к более сложным полетам.

С душевным трепетом всматривался космонавт в окружающий его таинственный мир, стараясь все увидеть, понять и осмыслить. В иллюминаторах отсвечивали алмазные россыпи ярких холодных звезд.

До них было еще ой как далеко и по времени, и по расстоянию, и все же с орбиты к ним было ближе, чем с Земли.

В наших записных книжках записаны и такие ласковые слова Юрия Алексеевича: «Вспомнилась мама. Она словно бы вошла в корабль и наклонилась надо мной, как в детстве, во время сна. Я даже ощутил на лице тихое ее дыхание. Вспомнилось, как она целовала меня на сон грядущий. Я писал ей: «Мама, я люблю тебя, люблю твои руки — большие и ласковые, люблю морщинки у твоих глаз и седину в твоих волосах… Никогда не беспокойся обо мне». Если Валя знала, где я, то милая моя старушка даже не догадывалась — разве только могло подсказать сердце. Космонавты умеют хранить доверенные им тайны. Вспомнив о маме, я не мог не вспомнить о Родине. Неспроста советские люди называют Родину матерью: она вечно жива, она бессмертна. Всем, чего достигает человек в жизни, он обязан Родине».

Приходили разные мысли, и все светлые, праздничные.

«А что делает сейчас Герман?» — мелькнула мысль, и Юрий как бы снова ощутил теплоту объятий друга во время прощания. Все, что он переживает в космосе, придется испытать и Титову, и другим товарищам. Будет второй, десятый, сотый космонавт… Со многими он знаком, но будут и такие, которых он не знает, наверное, уже не летчики, а ученые, монтажники, строители, может быть даже хлебопашцы, которые засеют далекие планеты семенами Земли.

В 10 часов 15 минут на подлете «Востока» к желтому африканскому материку от автоматического программного устройства прошли команды на подготовку бортовой аппаратуры к включению тормозного двигателя. Гагарин понял: корабль почти облетел вокруг земного шара. Он рассказывал потом, как вспомнились ему строки из стихотворения о Ленине «Капитан Земли»:

Он — рулевой

И капитан,

Страшны ль с ним

Шквальные откосы?

Ведь, собранная

С разных стран,

Вся партия —

его Матросы.

Космический корабль нес идеи Ленина вокруг всей Земли… Гагарин передал очередное сообщение:

— Полет протекает нормально, состояние невесомости переношу хорошо.

Космонавт владел своими силами, мыслями, чувствами. Летный опыт приучил его к выдержке и самообладанию. Он не испытывал ни тошноты, ни головокружения, да и откуда они могли взяться, если он, будучи летчиком, мастерски выполнял фигуры высшего пилотажа — штопоры, бочки, развороты, пике…

Наступал заключительный этап полета, может быть, еще более ответственный, чем выход на орбиту и полет по орбите, — возвращение на Землю. Космонавта ожидал переход от состояния невесомости к новым, может быть, еще более сильным перегрузкам и колоссальному разогреву внешней оболочки корабля при входе в плотные слои атмосферы. До сих пор в космическом полете все проходило примерно так же, как во время тренировок на Земле. А как будет в последние, завершающие минуты? Все ли системы сработают нормально, не подстерегает ли космонавта непредвиденная опасность? Автоматика— величайшая сила, но на всякий случай по «глобусу» — умнейшему прибору, установленному в кабине «Востока», Юрий Алексеевич определил свое местоположение и приготовился взять управление в руки.

Система ориентации корабля была солнечной, оснащенной специальными датчиками. Датчики «ловят» Солнце и «удерживают» его в определенном положении, так чтобы тормозная двигательная установка была направлена против полета. В 10 часов 25 минут произошло автоматическое включение тормозного устройства. Оно сработало безукоризненно, в заданное время. «Восток», сбавляя скорость, переместился с орбиты на траекторию спуска. Корабль погружался в плотные слои атмосферы. Его наружная оболочка быстро накалялась, и сквозь шторки, прикрывающие иллюминаторы, было видно, как нежно-розовый свет все более сгущался, стал алым, пурпурным, превратился в жутковатое багровое пламя, бушующее вокруг корабля.

— Я невольно посмотрел на термометр, — вспоминал потом Гагарин. — Но в кабине было двадцать градусов тепла.

Невесомость исчезла. Космонавт напряг тело: чем сильней напряжены мускулы, тем выше кровяное давление, и человек легче справляется с воздействием силы, во много раз превышающей его собственный вес. Нарастающие перегрузки вжали космонавта в кресло. Они все увеличивались и давили сильнее, чем при взлете.

Когда стало ясно, что все системы сработали отлично и спуск проходит успешно, летчик от избытка чувств, охвативших его, громко запел любимую песню:

Родина слышит,

Родина знает…

Он выдержал все испытания, преодолел все преграды.

Высота быстро уменьшалась. Десять тысяч метров… Девять тысяч… Восемь… Семь… В иллюминаторе блеснула голубая лента Волги. Юрий узнал ее берега, над которыми учил его летать Дмитрий Павлович