Марта с черепами - Дарья Варденбург

села на тракторное колесо и поставила рядом колбу с мензуркой», – читал папа. Я узнала книгу – это был Питер Хёг, «Женщина и обезьяна», – и сперва удивилась, потому что ее недавно читала мама. Как могла книга попасть от мамы к папе, если они не встречаются? Или они синхронно, не сговариваясь, купили одну и ту же книгу? Потом вспомнила: мама дала мне Хёга почитать, я забыла его сегодня в ванной, где папа, должно быть, его и нашел. Все объяснимо, и это как-то разочаровывает.

Я заглянула в бабушкину спальню и помахала обоим – бабушке, откинувшейся на гору из подушек, и папе, сидящему рядом с кроватью на полу с книгой в руках. Губы бабушки были густо накрашены моей помадой – видно, я ее тоже в ванной забыла. Жидкая, матовая, цвет «сумасшедший арбуз», не тестируется на животных. Папа выжидательно смотрел на меня, и я спохватилась:

– Бабушка, привет. Это я, твоя внучка Марта.

Поскольку бабушка постоянно забывала, кто есть кто, папа просил меня при каждом появлении докладываться по всей форме.

– Привет, Марта! – широко улыбнулась бабушка и махнула мне рукой в костяных браслетах.

8

Я ушла на кухню пить чай, и через некоторое время, когда бабушка задремала, ко мне присоединился папа. Он устало плюхнулся на табуретку и пробурчал:

– Поешь овсяного печенья.

На стоящей в центре стола тарелке лежали кривоватые лепешки, серые с вкраплениями черного, – папины самодельные печенья из овсянки с изюмом. На вкус они были все равно что приправленный изюмом картон.

– Я тебя к обеду ждал, – продолжил папа безо всякого особенного выражения.

Я чуть не чертыхнулась – и правда, мы же договаривались! У меня из-за вальса все из головы вылетело. Я поспешно взяла печенье и запихнула в рот.

– Очень вкусно, – сказала я, с усилием прожевав и проглотив. – Прости, пожалуйста.

Папа махнул рукой. Было видно, что он и в самом деле не обижается.

– А почему ты не позвонил? – спросила я.

– Не было необходимости, – пожал он плечами. – Решил, что у тебя дела. Или ты пошла к маме.

Мы посидели молча, потом я сообразила, что он так и сидит без ничего, и встала, чтобы включить чайник. Папа обреченно зевал, как старый пес.

– Я буду на конкурсе танцевать, – сказала я. – С мальчиком из класса. Он мне вот посюда.

Я показала, куда мне приходится макушка Дениса, и стала рассказывать, как вызвалась танцевать, и как мы репетировали, и как Лусинэ все время играла начало вальса. Папа оживился, перестал зевать и начал слушать, как он всегда меня слушал, – глядя внимательно и спокойно, улыбаясь и смеясь в смешных местах, так что у меня никогда не было ощущения, что он недоволен, куда-то торопится или думает о чем-то другом. Пока я рассказывала, чайник вскипел, я заварила чай и налила папе кружку.

– Пап, ты умеешь вальс танцевать? Как мне объяснить парню, что он должен вести?

Папа на секунду задумался, потом сказал:

– Никак. Сам поймет. Ты только сама не веди.

Тут уже я задумалась.

– Стань очень легкой в его руках, – добавил папа и помахал руками в воздухе, изображая что-то вроде занавески на ветру.

Я еще раз задумалась.

– Просто держи в голове, – сказал он и уткнулся в кружку.

Когда он допил чай и пошел в свою комнату работать (спать он, конечно, этой ночью опять не собирался), я помыла посуду и стала кружить по кухне, считая себе под нос «раз-два-три» и стараясь быть очень легкой. Но это оказалось так тяжело, что я скоро плюнула, нацепила наушники и скакала под SOAD между табуретками, пока не сбросила все напряжение без остатка.

9

В бабушкиной квартире две комнаты – в одной спит бабушка, в другой папа (хотя обычно он не спит, а работает, лежа в кровати с ноутбуком). Я сплю на кухне, в спальном мешке под столом. Прекрасно помещаюсь – голова упирается в стенку, ноги в холодильник. Когда я только заявилась сюда, папа собирался сам спать на кухне, уступив мне комнату, но я категорически отказалась. Я же не какая-нибудь избалованная морковка. Под столом даже уютно – лежишь как будто в палатке, а спальник пахнет костром и щекочет сосновыми иголками, которые в нем остались после позапрошлогоднего похода. Каждую ночь собираюсь сказать папе, что надо снова сходить в поход, и каждый раз наутро забываю об этом.

Я уже почти заснула, когда из бабушкиной комнаты донесся тоненький писк. Я затаила дыхание. Писк повторился и перерос в причитания. Я лежала, не шевелясь, и ждала, когда же папа услышит и выйдет из своей комнаты. Он же там не спит, а бодрствует. Бабушка запричитала громче и отчетливо выругалась, и я закрыла глаза, притворяясь спящей. (Перед кем? Меня же тут никто не видит.) В спальнике стало невыносимо жарко, но я не шевелилась. Наконец, когда я уже отчаялась и готова была встать, скрипнула дверь папиной комнаты, послышались его быстрые шаги, громкий возглас «Мама, я иду!» и звук распахивающейся двери бабушкиной спальни. Я выдохнула и рывком расстегнула молнию на спальнике, переживая одновременно муки совести за то, что я такая трусиха, и облегчение от того, что от меня ничего не потребовалось.

В своем новом состоянии бабушка испытывает не только недоступную здоровому человеку веселость и авантюризм, но и вещи менее приятные – среди прочего, она разучилась вставать по ночам в туалет. Подгузники для взрослых она надевать отказывается, ругается как черт, когда ее уговаривают. Хотя у папы все равно не хватило бы денег постоянно обеспечивать бабушку подгузниками. Одноразовые пеленки – это тоже слишком разорительно. Папа придумал собственную технологию – непромокаемый чехол от 120-литрового рюкзака, сверху большое махровое полотенце, сверху бабушка. Если ночью случается неприятность, надо просто попросить бабушку подвинуться и поменять мокрое полотенце на сухое. Стиральная машина работает без поломок, так что папа с этой проблемой пока справляется.

– Пап, тебе помочь? – позвала я его спустя несколько минут, когда он вышел в коридор со скомканным полотенцем в руках.

– Да не, спи, – отозвался он, оставив меня лежать под столом пристыженную и маленькую.

10

Бабушка будит меня каждое утро – просыпается в шесть тридцать, приходит на кухню, трогает меня ногой и смеется.

– Доброе утро, я твоя внучка Марта, – докладываю я из-под стола.

– Марта! – обрадованно ахает она и так резко открывает холодильник, что я едва успеваю поджать ноги. – Где пиво?

– Папа не велел давать тебе пиво по утрам, – говорю я сонным недовольным голосом.

– А не покатился бы он к едрене фене, – парирует бабушка. – Я ему не ребенок.

Она находит в холодильнике плавленый сырок, садится за стол и начинает жевать, стряхивая с губ налипшую фольгу от упаковки. Я выкручиваюсь из спальника, выползаю из-под стола и включаю чайник.

– Что сегодня будешь делать? – спрашивает бабушка.

– В школу пойду.

Бабушка несколько мгновений думает, нужно ли ей тоже в школу. Приходит к выводу, что не нужно, и спрашивает:

– Где пиво?

– В магазине, – говорю я.

Она громко смеется с набитым ртом, а я в это время думаю, сумею ли правильно применить метод Хаймлиха, если кусок плавленого сыра попадет ей не в то горло. К счастью, до сих пор все обходилось. Она дожевывает, я завариваю чай, заливаю кипятком овсяные хлопья и ставлю на стол две тарелки с этой размазней – ей и себе. Пока мы завтракаем, она рассказывает истории из своей жизни – обычно раз по пять одно и то же, но я не возражаю. Если состояние у меня пободрее, я начинаю бабушку подкалывать – говорю заранее, что сейчас произойдет в ее истории. Она изумляется: «Откуда ты знаешь?! Тебе кто-то рассказал?» А я отвечаю, что это просто интуиция. Но если