Марта с черепами - Дарья Варденбург

и что они только что переехали в Москву из Новосибирска, потому что муж получил здесь работу. Лида была красивая, и никого добрее я, кажется, не встречала – в школе-то уж точно. Наверняка они счастливы втроем – с мужем и сыном. Мы приходили к Лиде по средам и пятницам главным образом ради ее общества. Она могла бы учить нас солить огурцы или кирпичи формовать – мы бы все равно к ней ходили. За разговорами мы выучились вязать и навязали кучу поделок – мышей, ежей, кактусы в горшочках (горшочки тоже были вязаные), салфетки, прихватки и, наконец, улыбающихся скоморохов в колпаках, кафтанах и с длинными витыми ножками. На колпаки Лида посоветовала пришить бубенчики, а у меня дома как раз нашлись два одинаковых колокольчика, и я сделала раздвоенный колпак. В эти колокольчики мы когда-то звонили, когда были первоклассниками и поздравляли одиннадцатиклассников с последним звонком. Одиннадцатиклассники носили нас на руках по двору, а мы звонили изо всех сил, и все вокруг хлопали. Мой одиннадцатиклассник нашел на асфальте чей-то оброненный колокольчик, искал хозяина, но не нашел, и отдал колокольчик мне – в придачу к моему.

Теперь мой скоморох с двумя колокольчиками на раздвоенном колпаке висел в старой школе, пришпиленный к стенду «Наши мастера» вместе с поделками других вязальщиц. Выставку устроили незадолго до того, как я вылетела из школы, и мне в то время уже было не до выставки. А Лида ее даже не увидела – она уехала вместе с мужем и сыном обратно в свой Новосибирск сразу после Нового года.

Известие о том, что завуч хочет купить скомороха для каких-то своих знакомых, меня встревожило. С нее станется стибрить мою поделку, если я откажусь ее продавать. Еще пару дней назад мысль о том, чтобы заявиться в старую школу, довела бы меня до тошноты, но теперь я настолько возмутилась, представляя себе воочию похищение скомороха завучем, что решила пойти туда сегодня же.

28

– Куда ты столько накупила?! Давай сюда! – закудахтала мама, когда я появилась на пороге с перекошенным лицом.

Она выдернула у меня из рук пакеты и тут же уронила их на пол.

– Ты же мне сама сказала… – отдуваясь, проговорила я.

– Ух, наготовлю сейчас, – с шутливым воодушевлением ответила она и потащила пакеты по паркету в кухню. Один по пути порвался, из него выкатились два лимона и адыгейский сыр.

Подбирая потерянных, я пошла за мамой. Та вывезла пакеты на середину кухни и принялась вытаскивать из них покупки и раскладывать по полкам в холодильнике.

– К нам на обед кое-кто придет, – говорила она спиной ко мне. – Друг. Хороший. Мы с ним знакомы лет пять, что ли. Не помню. Он меня в последнее время здорово поддержал. Я вас давно хотела познакомить. Ты мясо не начала есть?

– Ты хочешь, чтобы я съела твоего друга?

Мама обернулась ко мне с недоуменным видом, а потом прыснула со смеху. Я тоже хихикнула за компанию, но вообще мне было не до смеха. Неизвестный друг, который должен вот-вот явиться и нарушить мое с мамой субботнее уединение, – так себе перспектива. Мне сразу захотелось убраться отсюда.

– Мне в школу зайти надо, – пробормотала я. И добавила для верности: – А еще папе с бабушкой помочь.

Мама на секунду застыла с улыбкой на лице, а потом эта улыбка скукожилась, и глаза стали такие огорченные, что я тут же пожалела о сказанном.

– Да-да, конечно, – проговорила она. – Извини. – И, с надеждой глядя на меня: – Но поесть успеешь? Я сейчас быстро что-нибудь…

Ну хоть так – поем, сделаю ей приятное и не буду чувствовать себя таким предателем.

29

Когда папа принес из канцелярии мои документы, он сказал, что пройдет время, и я освобожусь от всех неприятных чувств, связанных с директором Панкратовым и старой школой. Я больше не завишу от этих людей, я выпала из их системы, и все, что у меня вскоре останется, – воспоминания и трезвая оценка произошедшего. Правда, папа затруднился определить, сколько же в точности времени на это потребуется. Пока что я шагала к своей старой школе с лихорадочно бьющимся сердцем, и мне пришлось повторять про себя «Я от вас не завишу, я больше не в вашей системе», чтобы подавить волнение. Я от всей души надеялась, что по субботам Домкрат отдыхает дома.

Но он там был. Я прошла между колоннами, поддерживающими южное крыло, вошла во внутренний двор и увидела, что он стоит, широко расставив ноги, заложив руки за спину и выставив вперед живот, а по обе стороны от него стоят два наших охранника, которых мы когда-то прозвали Ведро и Кастрюля. У них были такие же голубые форменные рубашки, как у вчерашних охранников в башне «Восхождение». Я раньше как-то не обращала внимания на эту форму.

Домкрат и охранники стояли у входа и глядели на меня, неспешно переговариваясь и ухмыляясь. Я шла к ним через пустой внутренний двор, вымощенный плиткой, и темные окна школы смотрели на меня со всех четырех сторон. Пока я пересекала это пространство, я продолжала повторять, что ни от кого тут не завишу и мне на всех тут наплевать, и злость моя возгонялась с такой скоростью, что еще чуть-чуть, и у меня лопнула бы голова.

Но когда я приблизилась, они на меня едва взглянули – искоса, мельком. Я громко поздоровалась, и они, продолжая лениво разговаривать и уже вовсе не удостаивая меня взглядом, кинули в мою сторону по невнятному «здрасьте». Я поднялась по ступенькам и вошла в школу.

30

Пропуска у меня уже не было, папа сдал его в канцелярию вместе с заявлением «Прошу отчислить мою дочь», поэтому я пролезла под воротами турникета на карачках. В холле никого, только мигал лампочками автомат с шоколадной ерундой и глядели со стен фотографии отличников, чемпионов и призеров. Моя фотография там тоже была. Даже три. В составе команды по футболу (первый класс), актерской труппы (третий класс, ставили басни Крылова, я была раком с картонными клешнями) и в одиночку – за достижения в области сложения стихов (шестой класс, после которого у меня начался кризис и я перестала чего-либо достигать). Я подумала, не забрать ли мне эту третью фотографию с собой – групповые-то пусть остаются, я на них не одна. Даже подошла и заглянула за рамку, чтобы понять, как она к стене крепится. Потом думаю – меня это больше не должно волновать, пусть висит. И пошла в западное крыло к стенду «Наши мастера».

31

Если разобраться, доказательства преступных намерений завуча полностью отсутствовали. Я даже не скажу, по какой именно причине я считала ее способной на похищение скомороха. Мы с ней столкнулись лицом к лицу только однажды, когда во время летней трудовой практики я мыла окна в ее кабинете. К завучу пришла секретарь из канцелярии, они обсуждали агатовые серьги секретаря, а потом решили попить чай с пастилой, но пастилы не оказалось. «Девочку пошлем», – предложила секретарь. Они помолчали, и я услышала приближающиеся шаги завуча. Туп, туп, туп – стучали массивные каблуки белых туфель. Она подошла ко мне, показала сложенные банкноты, велела оставить окно в покое и пойти в магазин за углом. Добавила, что я могу себе тоже что-нибудь купить и «сдачу, разумеется, оставишь себе». «Не пойду», – буркнула я. «Почему это?» – завуч взметнула брови. «Не хочу», – буркнула я, отворачиваясь и принимаясь бешено тереть стекло скомканной газетой. Секретарь примирительным тоном вызвалась сходить за пастилой сама. С тех пор каждый раз, когда мы с завучем сталкивались в коридорах, мне казалось, что она смотрит на меня с отчетливой неприязнью. Что касается секретаря, то наши с ней пути больше ни разу не пересеклись, ведь, как я уже неоднократно говорила, мои документы из канцелярии забирал папа.

32

Скоморох висел в окружении ежей, мышей и кактусов, и его черные пуговичные глаза