Время святого равноапостольного князя Владимира Красное Солнышко. События и люди - Юрий Александрович Соколов

В этом кризисе проявилось многое, прежде же всего, опасно обнаружившаяся слабость власти варяжской военной элиты из-за неразрешимости противоречий между варягами, русами и многочисленными славянскими племенами[9]. Противоречия стали тем более очевидными, в свою очередь, из-за обострившегося противостояния между Византийской империей и Хазарским каганатом, в жернова непримиримой политики которых попала Русь, чья государственность была весьма недолгой, условной, связанной «на живую нитку». Варягам, захватившим власть и в Новгороде, и в Киеве, удалось связать самодостаточные племена соблазнами торгового транзита от Балтики до сказочно богатого Константинополя. Образованная в 882 году конфедерация ничем более не цементировалась. Сам же транзит, а вместе с ним и зыбкое единство, оказался крайне уязвим из-за того, что низовья Днепра находились в контролировавшихся хазарами степях, в то время как смысл транзита был в торговле с византийцами. Из-за невозможности примирить (в интересах Руси) Византию и Хазарию погиб князь Олег, а спустя тридцать три года погиб и Игорь. Ход истории требовал от варягов либо отказаться от «Русского проекта», либо определиться с внешней и внутренней политикой. Определиться с внешней политикой – значит сделать выбор между Православной империей и Иудейско-тюркским каганатом; сделать выбор между христианством и иудаизмом, в конечном же счете, сделать выбор между христианством и язычеством. Определиться с внутренней политикой – значит начать настоящее строительство государства, и здесь, прежде всего, снять болезненные противоречия между варягами, русами и славянами, провести возможно более быструю и безболезненную инкорпорацию их элит, что было условием завершения этногенеза. Надеяться на то, что эти кардинальные реформы совершит старый князь Игорь, не приходилось, так как он воплощал (можно сказать персонифицировал) старые времена и порядки. Необходимость реформ требовала и появления новых лидеров, в которых сочетались бы и решительность, и преемственность, и авторитетность во всех находившихся на грани конфликта этнополитических группах.

Именно княгиня Ольга и стала таким лидером. Каким образом она оказалась приемлема для самых разных слоев населения Руси – этого мы никогда не узнаем, источники молчат о большей части жизни той, кто с 945 года стала правительницей Руси, и кто впервые стала сознательно, последовательно и упорно воздвигать монументальное здание Древнерусского государства. Одно можно сказать совершенно определенно: Ольга была политиком универсальным, обладавшим умом глубоким, хватким, проницательным, политиком тактически гибким, но и способным к стратегическому мышлению, политиком, имевшим характер мощный и властный, далекий от сентиментальности, цельный и заразительный. Господь дал Ольге долгую жизнь и привел ее на вершину власти в том возрасте, когда, казалось бы, очевиден был ее закат, когда вместе с умножением опыта истощаются душевные и физические силы, утрачиваются желания и острота восприятия. Однако же в Ольге мы не видим на 945-й год никаких признаков увядания, так как более двадцати лет она будет властным кормчим страны, направляя ее в будущее.

Первое упоминание Владимира в летописи, впрочем, и относительно развернутое, относится к 970 году. Княгини Ольги уже не было в живых, и Нестор с искренней патетикой о ней говорит: «Она первая из русских вошла в Царство Небесное, ее и восхваляют сыны русские – свою начинательницу, ибо и по смерти молится она Богу за Русь». Сын ее, Святослав Игоревич, как это часто случается у великих государственных деятелей, наследником ее дела не стал.

Отношения Ольги и Святослава драматичны, а последствия их едва не стали для Древнерусского государства трагическими.

Очевидно, Святослав, учитывая варяжские традиции того времени и то, что на момент его рождения княгине было более пятидесяти лет, являлся приемным сыном Ольги. Имелись ли у Ольги родные дети от Игоря – неизвестно, но, в любом случае, до 945 года никто из них не дожил. Имелись ли иные братья у Святослава – опять же ничего не известно, хотя и логично предположить их существование. Причина, по которой десятилетний сын семидесятилетнего Игоря стал формально наследником верховной власти на Руси, непонятна[10]. В отношениях Ольги и Святослава с самого начала прослеживается какая-то тайна, недосказанность и напряженность. Ольга фактически до реальной власти Святослава не допускала, предоставляя ему право выступать в роли военачальника, т. е. имея власть военную, сын Игоря не имел власти политической. Когда же Святослав остался полновластным хозяином Руси, оказалось, что собственно Русь его не интересует и ее судьбой он вовсе не озабочен.

Святослав мечтал о создании нового, своего государства в Крыму и в низовьях Дуная. Этим он начал заниматься уже в последние годы жизни Ольги. Когда же правительница умерла, он начал спешно собираться на Балканы, не намереваясь, судя по всему, возвращаться в Киев. Святослав был слишком самонадеян в своей уверенности оказаться победителем и не желал знать, что на Балканах ему придется столкнуться не только с болгарами, но и с византийцами. Противоборство дружин Святослава с армией императора Иоанна Цимисхия окажется для самого Святослава гибельным. Но в 970 году он излучал уверенность и спешил расчленить Киевскую Русь, с таким трудом собранную Ольгой, на автономные княжества-уделы, рассаживая в них своих, должно быть, многочисленных сыновей.

Святослав не мог не понимать, что между его сыновьями неизбежно и довольно скоро начнется вражда, в которой может сгореть даже память о ненадолго обретенном единстве. Думается, Святослав целенаправленно и осмысленно шел на уничтожение Древнерусского государства как объединения всех восточнославянских племен, поскольку для создаваемого им на черноморских и дунайских берегах государства никакого конкурента на севере было не нужно.

Но именно эта злодейская в отношении Руси политика дала возможность начать самостоятельную деятельность Владимиру Святославичу, который продолжит созидательное дело своей бабки, премудрой княгини Ольги. Более того, затеянное в 970 году расчленение Руси, скорее всего, просто спасло юного Владимира Святославича от гибели. Возможно, в вечно мятежный Новгород князь Святослав вовсе не намерен был направлять никого из сыновей. Надо полагать, не из жалости к их судьбе (такое чувство как жалость столь жестокосердному человеку как Святослав вряд ли было вообще знакомо), а по той причине, что в своем вечевом строе новгородцы были вполне самодостаточны. Однако, в последний момент и представители Новгорода так же просили Святослава, видя, как по всем землям рассаживаются его сыновья, князя и для себя. Обычно указывается, что Владимира новгородцы просили, наущаемые Добрыней. Участие Добрыни в судьбе своего родного племянника отрицать невозможно. Исторический Добрыня куда интереснее и сложнее своего былинного, сильно идеализированного образа. На 970-й год он находился в числе «мудрствующих бояр» и состоял посадником далекого Новгорода, т. е. хотя и входил в элиту Древнерусского