Бессмертный флагман (Чкалов) - Анатолий Маркуша

Однако убить мечту, прочно владевшую умами человечества со времен легендарного юноши Икара, было уже невозможно.

Как из сумрачной гавани,От родимой землиВ кругосветное плаваньеОтошли корабли…

На авиационной неделе, проводившейся в Реймсе, присутствует капитан Королевского великобританского флота Роберт Скотт, самый популярный герой Англии, полярный исследователь, которому суждено было тремя годами позже проиграть битву за Южный полюс великому норвежцу Руалу Амундсену, явив всему миру бесподобный пример мужества и благородства. Военный человек, капитан Скотт едва ли не первым в мире обращает внимание своего правительства на перспективу боевого применения летательных аппаратов…

Если перелет Луи Блерио через Ла-Манш был намеком на будущее военное значение авиации, то заключение Скотта оказалось пророчеством, которое сбылось, и сбылось чрезвычайно скоро.

С 8 по 15 мая 1910 года в России проводится своя первая неделя авиации. На Коломяжском аэродроме близ столицы собирается сто шестьдесят тысяч человек!

В публичных полетах достигается наибольшая высота — шестьсот метров и наибольшая продолжительность — два часа четыре минуты.

Люди все увереннее и увереннее поднимаются в небо. А полиция, к великому огорчению всех Марковых, отечественных и иноземных, остается на земле.

В этом же году Петр Николаевич Нестеров присутствует на полетах Сергея Исаевича Уточкина.

В Париж съезжаются юристы многих стран мира. Они создают специальный комитет для выработки основ международного воздушного права…

Люди летают. Людей нельзя остановить.

23 сентября 1910 года Жо Шавез перелетает на аппарате Блерио через Альпы. Перелетает и гибнет при посадке у Домодоссола…

7 октября разбивается капитан Лев Макарович Мациевич. Мациевич — первая жертва русской авиации…

Но даже смерть не в состоянии отнять у людей с таким трудом доставшиеся им крылья.

В Гатчине открывается первая в России школа летчиков.

Документ далекой поры, ветхий анонс, сохраненный в музейных фондах. Прислушайтесь к его звучанию.

«Внимание! Новость! В воскресенье 21 августа 1911 года на рижском ипподроме состоятся публичные полеты по воздуху известного русского авиатора СЕРГЕЯ УТОЧКИНА!!! Авиатор совершит воздушный полет на специальном летательном приборе тяжелее воздуха. Аэроплан системы Фарман (французской фирмы!)!

Авиатор Уточкин исполняет на нем следующие номера:

1. Подъем с площадки ипподрома. 2. Полет над почтенной публикой. 3. Полет на высоту. 4. Крутой вираж. 5. Воль планэ. 6. Спуск на землю (атеррисаж).

По окончании полной программы авиатор будет возить по воздуху пассажиров (100 рублей за полет).

Полеты состоятся при любой погоде и под официальным наблюдением особой комиссии Рижского отдела Императорского Всероссийского аэроклуба.

Плата за вход: место в ложе 1 руб. 50 коп, на трибунах — 1 руб., стоячие места — 50 коп. Учащиеся в форме — 25 коп.

Будет играть усиленный военный оркестр 116-го Вяземского пех. полка под управлением капельмейстера капитана Логинова…

К сведению гг. зрителей. Дирекция просит не пугаться шума мотора. В случае аварии уважаемую публику просят оставаться на своих местах.

Антрепренер Ксидопулос».

Антрепренер Ксидопулос, с голосом и замашками базарного зазывалы, протянул свои волосатые лапы к доходному делу.

Разве он один? Разве он худший?

Вчитайтесь в строчки А. И. Куприна, несколько раньше летавшего с И. М. Заикиным. Полет завершился аварией, той самой, при которой «уважаемую публику просят оставаться на своих местах».

«Сидя потом в буфете за чаем, Заикин плакал. Я старался его утешить, как мог… В этот же вечер решалась его судьба. Братья Пташниковы — миллионеры, хотевшие эксплуатировать удивительную дерзость этого безграмотного, но отважного, умного и горячего человека, перевезли исковерканный „фарман“ в гараж и запечатали его казенными печатями, и Заикин не мог войти в этот сарай хотя бы для того, чтобы поглядеть хоть издали на свое детище.

Все это дело прошлое. Заикин опять борется в Симферополе и часто пишет мне совершенно безграмотные, но необыкновенно нежные письма и подписывается: „Твой серенький Иван“».

Надо ли комментировать эти грустные строки?

«Нужда с детства измучила меня. Приехал во Францию. Надо мной все издевались, у меня не было ни одного франка. Я терпел, думал — полечу, оценят. Прошу Ксидиаса дать больному отцу сорок рублей — дает двадцать пять. Оборвался. Прошу аванс 200 рублей, дают 200 франков. Без денег умер отец. Без денег Ефимов поставил мировой рекорд. Кто у нас оценит искусство? Здесь милые ученики уплатили за меня 1000 франков — спасибо им. Фарман дал 500 франков. Больно и стыдно мне, первому русскому авиатору. Получил предложение в Аргентину. Собираюсь ехать. Заработаю — все уплачу Ксидиасу… Если контракт не будет уничтожен, не скоро увижу Россию. Прошу вас извинить меня. Ефимов».

А мальчик рос. Рос в этом противоречивом, запутанном, героическом и алчном, стремительном и рутинном, новом и одновременно старом мире. Он узнал огромность горя — умерла мать; от ощутил гнетущее дыхание опасности — дела отца, ударившегося было в предпринимательство, пошли неважно, и тревога надолго поселилась в доме; он впервые испытал трепетное ожидание неизвестного — предстояло идти в школу…

Об этом времени один из биографов Чкалова пишет так:

«Сшили ему из старого материнского платья бархатные штаны, купили букварь и записали в Василёвское начальное училище…

В первый день Валерий явился в школу один, без провожатых, и пришел задолго до начала уроков.

Людмила Ивановна Славина, первая учительница Валерия… начала урок. Она взяла книгу, прочитала маленький рассказик, затем вынула из коробки большие картонные буквы и показала ученикам. Это были первые буквы, которые она велела запомнить…»

Мы все начинаем с алфавита.

В те же самые дни, когда Чкалов запоминал свои первые буквы, неподалеку от Василёва, в окрестностях Нижнего Новгорода, проходил «воздушную азбуку» Петр Николаевич Нестеров — он построил планер и на свой страх и риск оторвался от земли…

В те же самые дни на театре итало-турецкой войны, начались боевые действия авиации…

Время решительно уточнило пророчество прославленного фантаста Герберта Уэллса, который писал в начале века: