Исчезнувший поезд - Наталья Лапикура

Грех катить бочку на волгоградскую милицию, у них своих проблем хватает. Имею в виду – криминальных. Тем не менее, дело на найду они согласно инструкции завели, как положено. Пока таинственного путаника шокировали электричеством и лекарствами в психушке, отдел розыска сначала пересмотрел данные на всех исчезнувших граждан области. Потом изучили «ориентировки» на всех лиц мужского пола, заявленных во всесоюзный розыск. Более того – пролистали дела не только на порядочных граждан, которые вдруг испарились с горизонта жизни неизвестно почему. Просмотрели, причем, внимательно, группу товарищей, которые проходили в милицейских делах под общим псевдонимом «их разыскивает милиция». И не затем, между прочим, разыскивает, чтобы вернуть в лоно семьи или трудового коллектива, а чтобы привлечь их к ответственности в соответствии с криминальным кодексом Российской Федерации и других союзных республик. Результат – ноль. Тогда волгоградские коллеги оформили самого найду для идентификации во всесоюзном масштабе и даже сделали соответствующие фотографии. Но что-то им помешало или отвлекло, потому что в течение следующих месяцев, выражаясь на казенном языке служебных сводок, «оперативно-розыскные мероприятия по делу не проводились».

Тем временем самая передовая в мире советская психиатрия настойчиво продолжала докапываться до глубин подсознания безымянного пациента. Исходя из истории болезни, лечение проходило успешно. Приступы агрессивности и синдром постоянных жалоб удалось блокировать, что лишний раз подтверждало правильность избранного курса лечебных процедур. Последней исчезла навязчивая идея насчет какого-то метро в окрестностях города-героя Волгограда. Правда, память к гражданину никак не возвращалась. С чьей-то подачи его стали звать Максимом Горьким, и он со временем охотно откликался на это прозвище.

Мой друг Борис еще в первые дни нашего знакомства рассказал мне о таких вот больных, которые в практике психбольниц есть тем, что милиционеры называют «глухарями». Как правило, их находят на вокзалах без документов, личных вещей, денег и признаков памяти. Опять же таки, как правило, они попадают в психбольницы и в преимущественном большинстве своем остаются там до смерти. И дело не только в том, что эти бедняги не могут назвать свое имя и фамилию, а в том, что никто из родни их не ищет. Это либо одинокие старики, у которых никого из близких не осталось, либо же их сознательно отправила с глаз долой собственная семья. Методика была простая – дедушку или бабушку приводили на железнодорожную станцию, брали самый дешевый билет куда-нибудь подальше и врали проводникам, что где-то там, в Киеве, Унгенах или Сыктывкаре, их обязательно встретят дети или внуки. Вы, мол, только высадите их на перрон, а там уже все будет в порядке. Поезд приходил, немощных стариков высаживали на перрон, поезд шел дальше, а за несчастными никто и не приходил. Потому что некому было. Не проживали в этом городе какие-либо родственники. Дальше растерянные, испуганные старики попадались на глаза вокзальной милиции, та вызывала психбригаду и… чаще всего жизнь этих сивых кукушат вскоре обрывалась в больнице или в специнтернате для престарелых.

От автора: Явление, о котором рассказывал Алексею Сироте его приятель-психиатр, было довольно распространенным в стране развитого социализма. Что характерно – разбросали немощных дедушек и бабушек по всей необъятной Родине. Но отправной точкой, как правило, была Россия.

Сейчас уже как-то и прозвище этих бедняг позабылось: «родители для метража». И что это значило? А значило это вот что: светлую и труднодоступную мечту каждой советской семьи – отдельную квартиру – давали не просто так, а из расчета определенного количества квадратных метров на каждого члена семейства. Потому незадолго до получения заветного ордера из родных сел и деревень в большие города деточки срочно привозили стареньких папу с мамой или деда с бабкой – кто на кого был богат. Привозили и прописывали на занимаемой площади. Если же, к счастью, у кого-то из «родителей для метража» еще и инвалидность была, то у государства можно было выдрать не просто какие-нибудь там лишние пять-семь метров, а даже дополнительную комнату. Ради этого стоило какое-то время терпеть присутствие старого, неприспособленного к городской жизни человека, у которого был в придачу полный комплект возрастных и приобретенных болезней.

Когда заветная мечта была достигнута и новоселье отыграно, от «родителей для метража» быстренько избавлялись самыми разнообразными способами, чтобы пожить в просторной квартире в свое удовольствие. В Украине этих бедняг по блату, а то и за взятку, пристраивали в интернаты для престарелых. Или сдавали в психушку со стандартным диагнозом «старческий маразм». В России же не отягощали себя лишним гуманизмом и примитивно покупали надоевшим старикам билетик подешевле и подальше. А чего бояться? Божьего суда? Так его же еще в семнадцатом году отменили.

Алексей Сирота:

О том, что вытворяют со старыми, немощными людьми их деточки в нашем самом гуманном в мире сообществе, я хорошо знал и без моего друга-психиатра. Даже в деталях. Например, что засандаливать своих родителей в поезда дальнего следования было именно рассейской спецификой, потому что в Украине их пытались пристроить под врачебный присмотр. Но не везде и не всем так везло. Потому что хватало и тех сыночков и доченек, которые папе с мамой порошочки в еду подсыпали и смертельные падения со ступенек организовывали: насмотрелся я на все это в уголовном розыске. Помню – один высокообразованный, талантливый, с ученой степенью накормил папочку лошадиной дозой снотворного, а когда тот уснул, перетащил на кухню, включил старческой рукой газ, а на конфорку поставил полнехонький чайник. Все, как следует. Мол, сначала старик перепутал, сколько ему и каких пилюлек на ночь выпить, а потом уснул, не дождавшись, пока вода закипит. А она, проклятая, закипела и залила газовую горелку. Тут ему и конец. Все учла, сволочь доцентская, кроме одного. Наш судмедэксперт сразу водичку на вкус попробовал, а она оказалась сырой.

Так что не обратил бы мой друг-психиатр никакого внимания на очередного железнодорожного найду, если бы не два обстоятельства. Во-первых, больной, невзирая на успешное длительное лечение, все еще выглядел на свои года – не больше пятидесяти. А все те симптомы, из которых составляется диагноз старческого маразма, проявляются где-то после семидесяти. Не было у него и признаков хронического алкоголизма. Так что, чего-то не клеилось. С другой стороны, в наше неспокойное время, говорят, все болезни молодеют. Так почему бы старческому маразму не обозначиться у кого-то задолго до физической старости. Но тут тревожило обстоятельство номер два? Как только состояние здоровья неизвестного начало приходить в норму, его вдруг перевели из областной психбольницы в специализированную. И устроили там такую интенсивную терапию электрошоком, после которой пациент превращается в бледное подобие человека и даже в туалет его надо вести под руки и кормить с ложечки, как дитя малое.

Было еще одно обстоятельство, которое меня как сыскаря заинтересовало больше всего. Ни в спецотделения нормальных психушек, ни в секретные специализированные человек с улицы или из обыкновенной поликлиники попасть не мог. Тут лежала преимущественно клиентура правоохранителей: с направлениями от милиции, прокуратуры, суда или же Конторы.

– Ты что-либо похожее помнишь? – спрашиваю у Бориса-психиатра.

– Близко не было. Милицейское дело телячье – передать найду нам, объявить розыск и будьте здоровы. Что я, первый год, что ли, с этим контингентом дело имею? А тут, видишь, розыск не объявили, дело установления личности бросили на полдороге, зато неизвестно откуда вынырнуло известное учреждение на три славные буквы и взяло больного в работу, даже дым пошел.

– Слушай, Борис, а может, этот дядя, как говорят криминальники, «дурку косит»?

– Имеешь в виду: симулирует потерю памяти, чтобы спрятаться в психушке, дабы его за какое-то преступление не шлепнули? Нет, не похож он на такого, друг мой Холмс. Никаких наколок – ни блатных, ни детдомовских. И вообще, посмотришь на мозоли на его руках и поймешь: пролетарий, гегемон. Конкретно – металлист. Еще конкретнее – слесарь высокой квалификации.

– Слушайте, доктор, кто из нас в ментах ходит? Вы или я? Откуда такая точность суждений?

– А это я, инспектор, от вас набрался. За годы нашей общей работы и общего кофепития. У него на руках в кожу микрочастицы металла въелись. Но не такие, как при токарной обработке, не стружка, а пыль. Он не резцом, а напильниками работает да надфилями. Вопросы есть?

– Только один. Контора – это тебе не ментура. Захотят, так и из мумии египетского фараона показания вытрясут. В письменной форме. Что им удалось установить? Должна же какая-то информация от них в истории болезни фигурировать.