Ее Высочество - Гай Орловский

Он пошел прямо на костер, взгляд уперся в меня. Я сжался, мелькнула трусливая мысль, что все животные боятся огня, волков отпугивают горящими ветками… однако громадный волк не отводил от меня взгляда, на той стороне костра разом припал к земле, готовый взметнуть тяжелое тело в прыжке…

Опомнившись, я выставил оба кулака и, заставив себя сосредоточиться на бронебойно-разрывных с магниевыми наконечниками, сжал рукояти и с силой надавил на скобы, а потом еще и еще.

Грянули выстрелы, руки тряхнуло по самые плечи. Зверь уже начал подниматься в начале прыжка, но лапы еще не оторвались от земли.

Шерсть на груди в двух местах разлетелась в стороны, я успел увидеть две дыры, в каждую пролез бы мой кулак, но продолжал нажимать на курки.

Зверь ощутил неладное, даже попытался попятиться, но две пули успели ударить в голову в тот момент, когда он поворачивался в сторону стены леса.

И все-таки чудовищная живучесть позволила ему скрыться в чаще, а здесь Фицрой с плотно сомкнутыми веками ухватился за меч, вскочил, шатаясь и хватаясь за воздух, и тогда лишь распахнул глаза.

– Что случилось?

Голос был хриплый и еще сонный, я ответил с сильно стучащим сердцем:

– Да заходил тут один.

– Что он хотел?

– Перекусить, – ответил я.

Фицрой посмотрел на меня, на приподнявшегося на локте Понсоменера, покрутил головой, начиная догадываться, кто именно приходил к костру.

– Ты его не угостил?

– Хотел было, – ответил я, – но ты так сладко спал…

– Свинья, – ответил он сердито. – Мог бы Понсоменера предложить. У него мясо моложе.

Понсоменер уже пошел от костра в ту сторону, исчез надолго. Фицрой начал поглядывать обеспокоенно, я проверил как там лошади, но они, странное дело, не обеспокоились слишком уж, хоть и пофыркивали, настобурчивая уши, словно чудовищный волк им ближе, чем мы, двуногие…

Прошел без сна почти час, кусты раздвинулись неслышно, Понсоменер вышел из темноты и бросил у костра на землю целую охапку вещей, где помимо богатого камзола, брюк и сапог еще и пояс с кинжалом в ножнах, длинный меч со зловеще поблескивающими рубинами в рукояти и широкополая шляпа с перьями.

– Хорошая добыча, – заметил Фицрой. – Шляпа совсем новая.

– Это его, – пояснил Понсоменер. – Живучий какой!.. Уже почти мертвый, но сперва мчался, потом полз… Я подождал, пока перестанет дергаться. Значит, выходит ночью развлечься. Бывают такие. Слыхал.

– А где конь? – спросил Фицрой.

– Коня не оказалось, – ответил Понсоменер и взглянул на меня, каким-то чутьем понимая, что Фицрой смолчит, а я отвечу.

– Значит, – сказал я, – его жилище близко. Человек достаточно зажиточный, если судить по одежде.

– А меч? – сказал Фицрой с восторгом. – Посмотри, какое чудо? Вы богатые, а я худой и бедный, возьму-ка себе, чтобы хоть немного утешиться.

Понсоменер молча лег и укрылся плащом. Я вздохнул, покачал головой.

– Слишком приметен. Могут возникнуть вопросы, откуда взял.

– Тогда спрячу, – сказал Фицрой с неудовольствием, – а продам, когда отъедем подальше.

– Но по дороге в столицу не вытаскивай, – предупредил я. – Вообще сунь в мешок. Когда въедем в Нижние Долины, тогда вытаскивай, но все-таки лучше продай в самом Санпринге. Город большой, народу много.

Утром после завтрака выехали из леса, и почти сразу на глаза попался в долине не то чтобы роскошный, но добротный дом, только заметно обветшалый, хотя ремонт нужен минимальный: там подправить, там подкрасить, но, похоже, хозяев такие мелочи не волнуют, от чего я сразу ощутил к ним симпатию. Сам не выношу хозяйственные хлопоты, а здесь, похоже, живут вообще артистические натуры…

Перед домом на зеленой лужайке играют трое детей, мальчик лет пяти и две девочки, из беседки за ними наблюдает молодая женщина, по ее добротной и даже богатой одежде можно понять, что не служанка, а сама хозяйка и наверняка мать этих нарядных детей.

Чем ближе мы подъезжали, тем сильнее охватывало очарование этого милого уютного места, словно в самом деле семья художников сбежала из тесного грязного города и поселилась здесь, в таком уютном месте, где и лес рядом, и небольшая речушка прямо в десяти шагах от стены дома, и прекрасный вид на далекие горы с грозно блещущими в лучах двух солнц пиками.

Я пробормотал:

– Трудно поверить, будто вурдалак жил здесь.

– И был главой семьи? – спросил Фицрой. – Все мы стараемся скрывать от семьи свою суть. Женщины могут не понять такого артистизма. Всем почему-то надо, чтобы сидели дома, однако добычу давай!

– Настоящий мужчина, – согласился я. – Не удивлюсь, если в паре соседних деревень найдутся детишки, похожие на этих как две капли воды.

– А почему нет? – спросил Фицрой. – Если столько возможностей? Жена есть жена, а жизнь есть жизнь…

Дети первыми увидели троих всадников, бросили играть и уставились на нас большими любопытными глазами. Женщина подняла голову, я залюбовался чистым одухотворенным лицом, красивой фигурой, а ощущение сдержанной красоты, элегантности и достоинства стало сильнее.

– Я не могу сказать о ее муже, – прошептал я. – Кто сможет, говорите сами…

Она поднялась, а я покинул седло, торопливо подошел к ней и учтиво поклонился.

– Глердесса…

Она с милой улыбкой протянула руку, я поцеловал тонкие изящные пальцы.

– Простите, глердесса, мы немного сбились с пути, стараясь не следовать за всеми изгибами этой сумасшедшей дороги… Я глерд Юджин, а это глерд Фицрой и наш компаньон и ученик Понсоменер…

Она засмеялась тихо и мелодично:

– Да, дорога здесь древняя! Когда-то огибала болота, но те высохли, однако люди продолжают по накатанной… Я глердесса Анская, это мои дети. Могу я вам предложить позавтракать с нами?..

Мы с Фицроем переглянулись, он промолчал, я сказал с натугой:

– Если только напиться…

– И по чашке вина, – уточнил Фицрой. – Коням можно воды, они еще дети.

Она снова засмеялась так мелодично, словно мелкие серебряные колокольчики посыпались на пол, вышла из беседки. Дети бросились к ней, она сказала весело:

– Все в дом!.. У нас гости!

Фицрой сказал галантно:

– Если только не затрудним…

Она покачала головой.

– Вы не представляете, как иногда хочется в город, где много людей, шум, рынки, суета!

– Не может быть, – охнул Фицрой. – Здесь такое волшебное место…

Она кивнула:

– Да, из города убегаю уже через три дня. Потом полгода наслаждаюсь здешним покоем. А затем начинается снова…

Дети помчались с веселыми воплями к дому, мы с Фицроем сопровождаем хозяйку, держась от нее по обе стороны, а Понсоменер, приотстав на пять шагов, молча ведет наших коней.

Фицрой начал говорить хозяйке любезности, я старательно придумывал, как сказать то, ради чего мы здесь, наконец промямлил:

– А ваш муж… занимается хозяйственными книгами… в доме?

Она посмотрела искоса и с интересом.

– Почувствовали, что он хозяйственный?.. Да, он обожает заниматься промыслом. У нас три деревеньки, все дают хороший доход. Муж следит, чтобы крестьяне ловили рыбу в реке и озере, валили лес на продажу, разводили скот не просто так, а на какой повысился спрос на рынке… Вчера выехал по торговым делам, обещал сегодня к обеду вернуться.

Дети вбежали в дом, а навстречу красиво и царственно вышла молодая девушка, на лице приветливо‑сияющая и чуть напряженная улыбка, чувствуется, что ее только учат, как держаться в обществе.

Глердесса произнесла с гордостью:

– Моя старшенькая… Уже на выданье. Скоро повезем в столицу, пора присматривать жениха… Милая Винелла, это наши гости, глерды Фицрой и Юджин, а также их ученик Понсоменер…

Винелла церемонно поклонилась, и хотя получилось чуточку неуклюже, но зато с такой невинной девичьей грацией, что даже у меня в груди защемило, а Фицрой охнул и схватился за сердце.

– Здравствуйте, – проговорила она мило, на щеках выступил стыдливый румянец, – будем вам рады.

Фицрой воскликнул с жаром:

– А как мы рады! Можно сказать, счастливы!

Румянец на ее бледных щеках аристократки стал жарче, поднялся к дивным лучистым глазам и сполз к кокетливо приподнятому подбородку.

– Ой, – сказала она, – проходите в дом… Мама, я все правильно сказала?

Глердесса кивнула с гордым видом:

– Да, милая. Учись принимать гостей. Когда-то я не буду стоять за твоей спиной.

Девушка грациозно присела, придерживая кончиками пальцев платье справа и слева, так что все это выглядело как элемент красивого танца.

– Прошу вас в дом.

В холле опрятно и чисто, свет падает через широкие окна, никаких решеток, заходи и бери, как говорят в пугливом народе, но здесь то ли беспечные, то ли их все любят и никто грабить даже и не пытался.