Брокер - Джон Гришэм

У Бэкмана внезапно начался приступ мучительного кашля, вызванного едва ли не арктической температурой в камере и потрясением от слова «помилование».

Нейб из министерства юстиции протянул бутылку воды, которую Бэкман почти осушил одним глотком, облив подбородок и кое-как уняв кашель.

— Помиловании? — с трудом выдавил он.

— Полном помиловании на определенных условиях.

— С какой стати?

— Не знаю, мистер Бэкман, да это и не мое дело. Я просто ставлю вас в известность.

Сайзмор, которого представили как «человека из Вашингтона» без указания ведомства и должности, сказал:

— Речь идет о сделке, мистер Бэкман. Взамен вы должны согласиться покинуть страну, никогда не возвращаться и жить под чужим именем там, где вас никто не найдет.

Это его не смутило. Он и сам не хотел, чтобы его нашли.

— Но почему? — все-таки пробормотал он. Было заметно, как дрожит бутылка в его левой руке.

Сайзмор из Вашингтона, обратив на это внимание, изучающе окинул взглядом Бэкмана — от коротко подстриженных седых волос до потрепанных дешевых кроссовок и черных казенных носков — и невольно вспомнил, как выглядел этот человек когда-то. На память пришла глянцевая журнальная обложка. Яркая фотография Джоэла Бэкмана в элегантном черном итальянском костюме изысканного покроя. Бэкман смотрел в камеру с явным самодовольством. Волосы длиннее и темнее, красивое лицо полнее и глаже, а раздавшаяся талия говорила об обильных ленчах и затяжных, часа на четыре кряду, обедах. Он любил вино, женщин и спортивные автомобили. У него были свой самолет, яхта, собственный дом в курортном городе Вейле, штат Колорадо, — и обо всем этом он охотно рассказывал корреспонденту. Крупный заголовок над его головой вопрошал: «Брокер[4] — второй по влиятельности человек в Вашингтоне?»

Журнал лежал в портфеле Сайзмора вместе с пухлым досье на Джоэла Бэкмана. Он тщательно изучил то и другое во время перелета из Вашингтона в Талсу, штат Оклахома.

Согласно журнальной статье, годовой доход брокера составлял более десяти миллионов долларов, хотя в разговоре с репортером он наверняка поскромничал. В юридической фирме, которую он основал, работали двести адвокатов — не так уж много по вашингтонским меркам, — но в политических кругах столицы она пользовалась огромным влиянием. Это была лоббистская машина, или скорее даже бордель для богатых компаний и иностранных правительств. Настоящие адвокаты оттачивают свое мастерство совсем не тут.

Как же низко падают сильные мира сего, подумал Сайзмор, глядя на дрожащую бутылку.

— Не понимаю, — прошептал Бэкман.

— А нам некогда объяснять, — сказал Сайзмор. — Дело спешное, мистер Бэкман. Увы, у вас нет времени на размышления. Требуется моментальное решение. Да или нет. Вы хотите остаться здесь или предпочитаете жить под чужим именем в другом конце мира?

— Где?

— Этого мы не знаем, но позже выясним.

— Я буду в безопасности?

— На этот вопрос можете ответить только вы, мистер Бэкман.

Пока он раздумывал над своим же вопросом, дрожь не унималась.

— Когда я выйду отсюда? — медленно проговорил он. Голос Бэкмана начинал обретать прежнюю силу, но очередной приступ кашля заставил его замолчать.

— Немедленно, — ответил Сайзмор, взявший разговор на себя; начальник тюрьмы, представители ФБР и министерства юстиции превратились в зрителей.

— Вы хотите сказать — прямо сейчас?

— В камеру можете не возвращаться.

— Ну и дела, — проговорил Бэкман, и все улыбнулись.

— Возле вашей камеры дежурит охранник, — сказал начальник. — Он принесет все, что вам нужно.

— Возле моей камеры всегда торчит охранник, — не задумываясь брякнул Бэкман. — Если это вонючий садист Слоун, скажите ему, чтобы взял мою бритву и перерезал себе глотку.

Все промолчали, словно выжидая, пока слова не улетучатся через вентиляционный люк. Но они словно зависли в напряженной тишине кабинета.

Сайзмор откашлялся, перенес тяжесть тела с левой ягодицы на правую и сказал:

— В Овальном кабинете вашего решения ждут несколько джентльменов. Вы согласны на предложенные условия?

— Президент ждет моего решения?

— Можно сказать и так.

— Он мне многим обязан. В Овальный кабинет он попал благодаря мне.

— Сейчас не время говорить об этом, мистер Бэкман, — спокойно сказал Сайзмор.

— Он хочет меня отблагодарить?

— Я не умею читать его мысли.

— То есть вы допускаете, что мысли иногда его посещают?

— Я сейчас позвоню и сообщу, что вы ответили отказом.

— Подождите.

Бэкман допил воду и попросил еще, затем вытер рот рукавом.

— Это нечто вроде программы защиты свидетелей?

— То — официальная программа. Наша не афишируется, мистер Бэкман. Но время от времени нам приходится прятать людей.

— И часто вы их теряете?

— Не слишком часто.

— Не слишком часто? Выходит, гарантий моей безопасности вы не даете?

— Никаких гарантий. Но ваши шансы довольно высоки.

Бэкман перевел взгляд на начальника:

— Сколько мне здесь осталось, Лестер?

Начальник вздрогнул, когда его снова вовлекли в разговор. Никто не называл его Лестером, имя ему не нравилось, и он старался его избегать. Табличка на его письменном столе гласила: Л. Говард Касс.

— Четырнадцать лет, и вы могли бы обращаться ко мне «господин начальник».

— Начальник-молчальник. Хорошие шансы на то, что года через три я тут сдохну. Сочетание скверного питания, переохлаждения и плохого медицинского присмотра сделают свое дело. Лестер тут развел тот еще режим, ребята.

— Может быть, вернемся к делу? — предложил Сайзмор.

— Конечно, я принимаю условия, — сказал Бэкман. — Какой дурак откажется?

В разговор включился Нейб из министерства юстиции. Он открыл портфель.

— Тогда надо кое-что подписать.

— А на кого вы работаете? — спросил Бэкман у Сайзмора.

— На президента Соединенных Штатов.

— Тогда передайте ему, что я не голосовал за него только потому, что меня сюда упрятали. Если бы не это, я отдал бы за него свой голос. И еще передайте, что я сказал «спасибо».

— Непременно.

Хоби наполнил еще один стаканчик зеленым чаем, на сей раз без кофеина ввиду позднего часа, и протянул его Тедди, закутанному в одеяло и наблюдавшему за потоком машин позади фургона. Они миновали авеню Конституции, выехали из центра и почти добрались до моста Рузвельта. Старик отпил глоток и сказал:

— Морган слишком глуп, чтобы торговать помилованиями. Однако Криц меня беспокоит.

— Открыт новый счет на острове Невис, в Вест-Индии, — сказал Хоби. — Он возник две недели назад, его открыла какая-то сомнительная компания, которой владеет Флойд Данлэп.

— Кто это такой?

— Один из спонсоров Моргана.

— Почему на острове Невис?

— Это «горячая точка» оффшорных операций.

— Мы их отслеживаем?

— Целиком и полностью. Если деньги поступят, это произойдет в следующие сорок восемь часов.

Тедди едва заметно кивнул и посмотрел налево, где виднелся Центр Кеннеди.

— Где Бэкман?

— Выходит из тюрьмы.

Тедди улыбнулся и отхлебнул чаю. Оба молчали, когда фургон въехал на мост, а когда Потомак остался позади, он спросил:

— Кто его прикончит?

— А это важно?

— Нет. Но наблюдать за соперниками будет очень забавно.

В заношенной, но тщательно отутюженной и накрахмаленной военной форме без нашивок и знаков отличия, в надраенных до блеска солдатских ботинках и тяжелой морской ветровке с капюшоном, который он низко натянул на голову, Джоэл Бэкман покинул федеральное исправительное заведение Радли в пять минут первого ночи, на четырнадцать лет раньше срока. Он провел здесь шесть лет в одиночном заключении и вышел за ворота с холщовой сумкой с несколькими книгами и фотографиями. Вышел, даже не оглянувшись.

Ему пятьдесят два года, он разведен, разорен и изрядно забыт двумя из троих своих детей и всеми друзьями, которые у него когда-то были. После первого года заключения никто не стал поддерживать с ним переписку. Старая подруга, одна из бесчисленных секретарш, за которой он гонялся по обитым плюшем кабинетам, писала в течение десяти месяцев, пока в «Вашингтон пост» не появилось сообщение, что, по мнению ФБР, Бэкман вряд ли ограбил свою фирму и ее клиентов на миллионы долларов, о чем ходили упорные слухи. Кому охота поддерживать приятельские отношения с разорившимся законником, угодившим в тюрьму? С богатым — еще может быть.

Мать писала ему время от времени, но ей уже стукнул девяносто один, она жила в недорогом доме для престарелых неподалеку от Окленда, и после каждого письма ему казалось, что оно может оказаться последним. Он писал ей раз в неделю, но сомневался, что она способна что-нибудь читать, и был почти уверен, что у персонала нет ни времени, ни желания читать ей письма вслух. Она всегда писала: «Спасибо за письмо», но никогда не ссылалась на что-нибудь, написанное им. По особым поводам он посылал ей открытки. В одном из писем она призналась, что никто не помнит день ее рождения.