Совместный исход. 1972 - Анатолий Черняев

Б: Да, я думаю об этом сказать. А ты, знаешь, Косыгин и Никсона предложил отложить. Бомба, говорит, будет

В селекторе — затянувшееся молчание. Громыко, видимо, несколько секунд выходил из остолбенения.

Г: Да он что!?..

Б: Ну, ладно... Этот Бхутто и афганец, наверное, ко мне попросятся.

Г: Конечно. Ненадолго надо бы их принять. Это важно.

Б: Устал я. Обговорим сегодня все на Политбюро.

Выключает селектор.

Минут 15 продолжаем обсуждать текст. Звонок ВЧ (правительственная

связь).

Брежнев, снимая трубку, - А, Николай. (Это Подгорный из Гагры, отдыхает там). На этот раз слышно только, что говорит Брежнев. Коротко повторил о болезни дочери, еще о каких-то повседневных делах. Потом:

«Ты, знаешь, Коля. Нервы не выдерживают. Я вот тут очень крупно поговорил с Устиновым. Он мне - я, мол, в этом убежден и буду настаивать. Ну, ты знаешь этот его пунктик. Я разошелся. Потом только опомнился. Весь день в себя не мог придти. Ночью уже, часа в два, взял позвонил ему. Ну, вроде помирились. Утром он мне на работу позвонил. Вот ведь как бывает. А ведь мы всегда с ним по- товарищески. Это нервы[3]...

Так вот мотаешься, мотаешься. Я тебе так скажу, Коля: в отличие от своих предшественников на этом месте я не руковожу, а работаю».

Вечером Цуканов сообщил, что на ПБ все было коротко и «хорошо». А что «хорошо», не успел или не захотел сказать.

Одно только ясно, что если б дело оказалось в руках Косыгина, мы б горели синим огнем. А это очень легко могло бы случиться, если б Брежнев действительно только царствовал, а не работал.

Вначале, когда мы только зашли, он жаловался на беспорядочность и огромность информации. Перебирал папку с шифровками, со статьями из американских газет, из ТАСС.

И будто спрашивал: можно лишь с заголовками знакомиться? Вот, смотрите, - в Польше в руководстве раздрай, профсоюзы козни строят против партии... Могу ли я только это зафиксировать в памяти, не вникнув в суть?

И т.д.

10 марта 72'г.

Вчера на Политбюро утвердили визит Бхутто на 16-18 марта. Т.е. Косыгина

смазали.

Утверждены «аргументы» для Брандта в борьбе с оппозицией договору. Посол должен их передать «на усмотрение канцлера».

Отправил письмо Федосееву против статьи в №3 «Коммуниста» - о структуре рабочего класса со ссылками на то, что позиция этой статьи - от ИМЛ, т.е. Федосеева, по существу означает обвинение доброго десятка КП в ревизионизме. Жилин предостерегал меня от этого опрометчивого шага, «как друг», а также потому, что «в таких делах» нельзя полагаться на порядочность людей (в том числе Федосеева). Федосееву я позвонил перед отправкой бумаги. Интересно, как он отреагирует. Вариантов может быть несколько:

а) положит в сейф;

б) положит в сейф, но затормозит распространение текста за границей;

в) выгонит Семенова, который инспирировал «точку зрения ИМЛ», т.е. Федосеева;

г) пошлет Демичеву;

д) начнет борьбу открытую против меня;

е) затеет интригу, будет ловить меня на ревизионизме, используя мои известные всем статьи. (О них молчат пока, хотя других, например А. Галкина, за меньшую провинность давно уже объявили в протаскивании ревизионизма).

Посмотрим.

12 марта 72 г. (воскресенье')

Вчера опять работал - у Цуканова плюс Арбатов.

Узнал о взрыве на радиозаводе в Минске — 400 человек оказались под обломками цеха.

Объявят ли в печати?

Брежнев подписал некролог в газете по Хвостову (известный ученый, германист, международник, один из авторов написанной по указанию Сталина в 1946 году знаменитой брошюры «Фальсификаторы истории»).

К вечеру заехал к Арбатову. Выпили. Хвалил я его перед Светкой (жена) поделом, а ему и ей, к тому же, приятно.

Вечером с Литвиновыми (друзья по ПМС). Завтра они уезжают в Прагу.

С утра вновь у Цуканова, опять в компании: Арбатов, Смирнов, Сухаревский, Богомолов. Еще раз прошлись по тексту (доклада Генсека).

Рассказал Шапошникову (коллега, зам. Пономарева) об акции в отношении Федосеева. Он посоветовал все-таки поставить в известность Б.Н. Хотя, мол, тот явно не одобрит и будет огорчен, но уж совсем нехорошо, если он узнает обо всей этой истории, например, от Суслова или Демичева.

Шапошников навел на мысль', позвонить А.Н. Яковлеву (первый зам. отдела пропаганды ЦК) и попробовать с его помощью предотвратить издание федосеевской брошюры за рубежом. В самом деле: если он сам сможет это сделать или мы оба войдем в ЦК с просьбой остановить издание, - дело будет фактически сделано во всех смыслах.

Яковлеву звонил. Он обещал поговорить с Удальцовым (директор Агенства печати «Новости» - АПН) и потом условиться, как быть.

Вечером было собрание партгруппы с докладом Жилина об инфляции слов, ответственности, о самодисциплине, о срыве плановых заданий, о том, что все рассчитывают, что Черняев доделает.

Я вслед за всеми долго и бурно говорил. Все правильно. И по-доброму разошлись. Но вообще все всем надоело.

14 марта 72 г.

Часов в 10 позвонил Цуканов: Брежнев, говорит, согласился разослать написанное по Политбюро, но заходи: тут у нас в тексте обнаружили цитату из Гароди...

Я понял, о чем идет речь, - о моей попытке «навязать» Брежневу высказывание о рабочем классе, которое разом решило бы созданную Федосеевым проблему (о включении «инженерного пролетариата» в состав рабочего класса).

Оказывается, Брежнев поручил почитать Александрову-Агентову («Воробью», как его прозвал Бовин). Тот увидев это место, схватил книжку Гароди, отчеркнул соответствующее место жирным синим и приволок к Цуканову.

Появился Арбатов. Я еще до этого объяснил Цуканову суть дела. Он согласился: если встать на позицию Федосеева-Александрова, через 10 лет и пролетариата как такового в природе не будет. Но... С Брежневым же теоретическую дискуссию не затеешь. И кому вообще какое дело, расширяется пролетариат или сужается. Раз у Гароди написано так-то, то все, на это похожее, есть ревизионизм. Арбатов это продемонстрировал так: открыл первую страницу книги Гароди и прочел что-то о неизбежности победы социализма. Получается (по логике охотников за ревизионистскими ведьмами) - если так у Гароди, значит это ревизионистский тезис. И т. д. Смешно. Но не очень.

Мое выступление против. Федосеева в этом свете приобретает совсем иной оборот: как попытка помешать борьбе против ревизионизма...

Прочел доклад Берлингуэра на ХII съезде. Прочел заготовку Красина (для доклада Б.Н. в Софии о Димитрове). Боже мой! А ведь Красин, как и мы все, это наиболее информированные и наиболее политически опытные из «писателей» в аппарате. Но наш удел, выкручиваться, чтоб безжизненные формулы, уже негодные даже для элементарных учебников, излагать как-то так, чтоб, «выглядели».