Мальчик и девочка - Вера Панова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Китайская? — сказала девочка. — Даже не слышала.
— Они похожи на кошку. Мне ее подарили, когда я в школу пошел.
— Сколько ты всего видел! — вздохнула девочка.
Он стал ласкать ее, чтобы отвлечь от пережитого страха и отвлечься самому. Страх сблизил их, она отвечала на его ласки…
Ей не спалось, она сбросила простыню и села на постели.
И мальчик встал у себя в комнате, ему тоже не спится.
Стараясь не шуметь, налил в стакан воды из графина, пьет…
«Ты спишь?» — услышал он голос девочки.
«Ты думаешь обо мне?» — услышала она его голос.
«Ты мне сразу понравился, как только приехал», — сказал ее голос.
«Я дружил, конечно, с девочками, но такого у меня еще никогда не было», — сказал его голос.
Он стоял у окна и смотрел в черную ночь. Светлый огонек плыл мимо не то самолет в небе, не то пароход в море…
«Ты видишь?» — спросил он.
«Я думаю о тебе», — услышал он ее голос.
Все становилось необычным кругом во время их встреч.
Ручеек, который будто бы любил Антон Павлович Чехов, казался в самом деле водопадом, громадным и светящимся, низвергавшимся по скалам.
Белые руки их лежали в траве — мужская сверху, женская снизу.
Нет, не в траве — в тропическом лесу, среди громадных растений лежали руки гигантов — мужская сверху, женская снизу…
Небольшой камень был как утес фантастической формы.
Тот незаметный мир, что днем окружал их своими пустяками, по которому они ходили в повседневной своей жизни, принял их сейчас и приютил и, приняв, избавился от своей незаметности, дивно вырос — и вместе с ним выросли они.
— Посмотри, — шептала девочка.
И они смотрели, как рядом с ними ползет по земле жук — то ползло по земному шару небывалое чудище, ощупывая все на пути своими чудовищными усами. Проползло чудище мимо горы — плеча человеческого, — скрылось в чаще…
То ли ночь так действовала, то ли еще что — мир вокруг мальчика и девочки был сказочный и небывалый.
— Что это? — спросил мальчик.
Только что было темно — луна зашла за облако, и вдруг феерическим ярким светом до самого горизонта залилось море, и всплески волн стали как всплески ослепительного сияния.
Свет взлетел в небо и вольно носился там, и снова пал на море, и воспламенил его, и вдруг исчез, и вспыхнул опять, еще ослепительней.
— Что это? — повторил мальчик.
— Прожектора, — сказала девочка. — Пограничники.
Казалось, это их ищет свет.
— А до нас сюда они не достанут, — сказал мальчик.
Свет погас, и снова в темноте смутно вскипали и пропадали беловатые гребни волн.
— Искупаемся? — предложил мальчик.
Предложил будто небрежно. Но голос его дрогнул.
— Хорошо, — ответила она так же серьезно, как когда-то в столовой…
И он вынес ее из моря на руках — ему очень хотелось это сделать. И она быстро поцеловала его.
Неожиданно им становилось весело, необыкновенно весело: пошепчутся, пошепчутся — и рассмеются.
Скрыла их ночь, не видно их, только слышится их смех.
Рассмеются и испугаются своего смеха.
— Тише, с ума ты сошел, — шепчет девочка.
Где она шепчет?
Велик морской берег, еще больше море, а еще больше небо. Где они шепчутся?
— Ты меня любишь?
— А ты?
Где они шепчутся?
Может быть, за этими скалами, что похожи на обнявшихся людей?
Может быть, за этими деревьями?
Или здесь, в бухте, где поплескивает вода с каждым движением моря?
Или среди волн морских?
Или, может быть, в небе, где облака как горы, и идет у этих гор своя игра, непонятная здесь, внизу?
Велик мир, и повсюду слышится их шепот:
— Я тебя люблю…
— Я тебя тоже…
И смех, неудержимый смех, словно сказали они что-то необыкновенно смешное.
А луна теперь шла на ущерб, становилась все меньше, меньше…
За столом знакомые тонкие руки поставили перед ним тарелку.
Он не удержался, дотронулся до этой точеной, стройной руки. Девочка испуганно огляделась — не видел ли кто. Но все были заняты едой, и никто ничего не заметил.
— Не надо, — шепнула она.
А он улыбнулся счастливо и торжествующе, он чувствовал себя заговорщиком против всех этих стариков и старух, удачливым заговорщиком, а она была его сообщница в этом заговоре. Ему хотелось шалить, он вторично погладил ее руку, на этот раз решительнее. И так везло ему — опять никто ничего не заметил.
Тут раздался крик:
— Товарищи, кто еще не записался на билеты, прошу записываться!
Мальчик и девочка не обратили на этот крик внимания, занятые своим. Но крик повторился ближе:
— Товарищи, кто еще не позаботился об обратном пути, записывайтесь на билеты!
И тут они поняли, и лица у них стали несчастные и растерянные.
За стеклянной дверью столовой, в вестибюле, выстроилась очередь.
Стал в очередь и мальчик. С грустными глазами он стоял между своими знакомыми по пляжу — женщиной, носившей китайский халат, и толстяком, которого жена называла Костей.
— Все мгновенно в этом мире! — бодро сказал толстяк. — Так и жизнь пройдет, как прошли Азорские острова.
— Да, извольте спешить, если не хотите прозевать свое, — сказала женщина.
— Два в Москву, пожалуйста, — сказал гигант атлетического телосложения, доставая бумажник.
— А автобус будет? — спросил один из отдыхающих.
— Будет, будет, — сказал затейник, который работал в санатории еще и эвакуатором. — Следующий, товарищи, следующий!
— Я попрошу у вас обязательно нижнюю полочку, — сказал отдыхающий.
А сквозь стеклянную дверь, разнося котлеты и каши, на мальчика, стоящего в очереди, смотрела девочка, и дрожали ее руки, и путала она кому кашу, кому котлеты, и потихоньку смахивала слезинки.
Ночью у моря он спал, а она смотрела на волны и мечтала.
— Я тебя люблю на всю жизнь, — шептала она.
«На всю жизнь», — как эхо откликался его голос грохотом волн.
— Всегда будем вместе, — шептала она. И его голос повторял послушно:
«Всегда вместе».
Волна притронулась к его ногам, он проснулся, встал, потянулся с силой. Она посмотрела на него, хотела что-то сказать… но не решилась, не сказала.
— Пошли? — сказал он сонным голосом и привычно обнял ее за плечи.
Они пошли прочь от разгулявшегося моря, и волны смыли с песка следы их тел и следы их ног.
Зажав в ладонях фотографическую карточку, завернутую в бумагу, она сказала:
— Я хочу тебе что-то подарить. На память. Только сначала дай обещание. Даешь обещание?
— Какое обещание? — спросил он.
— Что ты на это посмотришь, только когда приедешь домой.
— Почему? — спросил он.
— Ну, обещай.
— Да почему?
— Ну, какой!.. Обещай.
— Ну ладно, обещаю, — сказал он снисходительно.
В конце концов ему не так уж было важно, что там в бумажке. Он притянул девочку к себе и поцеловал.
В вечер разлуки она была заплаканная, с распухшими веками.
В тот вечер она спросила, не удержалась:
— Ты приедешь?
Он ответил пылко:
— А как ты думаешь?
Но тут же присмирел и задумался.
Она поняла его задумчивость и отвернулась, сдерживая слезы. Он нежно приласкал ее и сказал:
— При первой возможности приеду. Ты ведь знаешь, что мне хочется приехать. Но не все же по курортам кататься, верно? Надо что-то думать… куда-то устраиваться. Может, и в армию призовут, вполне может быть.
Погодя, она спросила:
— Ты меня любишь?
— Глупышка, — сказал он. — Конечно, люблю, ты не видишь, что ли?
Они до рассвета сидели на укромной скамье, над которой протянулись две тонкие ветви орешины.
— Письма будешь писать? — спросила девочка.
— Ну конечно, буду, — ответил мальчик.
— До востребования пиши. Почта, до востребования.
— Хорошо…
Утром к конторе санатория был подан автобус.
Посадкой руководил затейник, человек опытный и привычный. Он помогал отъезжающим взбираться на высокую подножку и, прощаясь, говорил:
— Передавайте привет Донбассу, счастливого вам пути, успешной работы.
— Спасибо, — отвечал отъезжающий, взбираясь на подножку. — Счастливо оставаться.
— Счастливого пути, передавайте привет Ленинграду, — говорил затейник следующему. И следующий отвечал:
— Спасибо, передам обязательно.
И мальчик помогал старикам и женщинам и подавал им их чемоданы и сумки с персиками. Как самый молодой, он вошел после всех. Ему не хватило места, он осмотрелся и скромно уселся на своем чемодане.
Над его головой переговаривались отъезжающие.
— Груши вы напрасно здесь покупали, — сказала одна. — Груши дешевле после Запорожья.
— Понимаете, я здесь в первый раз, — оправдывалась другая. — Так, впопыхах накупила.