Долгая дорога домой - Пол Андерсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так и есть, шесть лет, – покачал головой лифтер. – Сегодня утром я проснулся и вдруг подумал: ради чего я это делаю? Что мне нужно от жизни помимо работы, пенсии и…
Он сконфуженно замолчал, когда лифт остановился и выпустил пассажира на третьем этаже.
– Я вам завидую. У вас есть цель.
Кабина подошла к седьмому этажу.
– Вы могли бы… э-э… записаться на какой-нибудь вечерний курс, – предложил Коринф.
– Я, пожалуй, так и сделаю, сэр. Вы бы не порекомендовали… А-а, ладно. Не сейчас.
Двери кабины бесшумно закрылись. Коринф направился по твердому мраморному полу к своей лаборатории.
Ему помогали два постоянных сотрудника – Йохансон и Грунвальд, два ретивых парня, вероятно, мечтающие когда-нибудь, как он, стать завлабами. Когда Питер вошел и снял пальто, оба уже были на месте.
– Доброе утро!
– Здрасьте…
– Здрасьте…
– Я тут подумал, Пит, – неожиданно подал голос Грунвальд, когда начальник уже подходил к своему рабочему столу. – Есть одна мыслишка, как сделать, чтобы схема заработала.
– И ты, Брут, – пробормотал Коринф. Он присел на табуретку, согнув пополам длинные ноги. – Валяй.
Придумка Грунвальда оказалась на удивление похожей на его собственную. Грамотный, но обычно молчаливый Йохансон азартно подбрасывал приходившие по ходу мысли. Коринф взял на себя роль арбитра, и через полчаса они исписали несколько листов загадочными электронными терминами.
Россман, возможно, учреждал институт не совсем бескорыстно, однако человек с банковским счетом, как у него, мог себе позволить альтруизм. Чистая наука помогала промышленности. Основатель института сделал состояние на легких металлах – полном производственном цикле от добычи необогащенной руды до выпуска готовой продукции и перекрестных связях с десятками других видов деятельности. Объявив, что практически отошел от дел, он по-прежнему не выпускал бразды правления из своих изящных тонких пальцев. Даже бактериология могла неожиданно принести пользу – не так давно был выполнен проект по добыче нефти из сланцев с помощью бактерий, а работы Коринфа по изучению межкристаллических связей могли пригодиться металлургам. Грунвальд заранее торжествовал, предвкушая, насколько успех повысит их профессиональную репутацию. Еще до обеда они набросали серию дифференциальных уравнений в частных производных, чтобы загрузить их в компьютер в отведенное машинное время, и принялись чертить элементы желаемой схемы.
Зазвонил телефон – Льюис предлагал вместе пообедать.
– Я напал на горячий след, – сказал Коринф. – Лучше попрошу принести наверх сэндвичи.
– Ну, я тоже либо напал на след, либо плыву к водопаду без весла. Пока не уверен, что из двух. Ты бы мне помог, если бы покритиковал мои задумки.
– Хорошо-хорошо. Кафетерий сойдет?
– Если готов набить брюхо всякой дрянью, то да.
Льюис устраивал себе трехчасовые ланчи с вином и скрипками, эту привычку он завел, еще живя в Вене до аншлюса.
– В час устроит? К этому времени батраки уже наедятся.
– Лады. – Коринф повесил трубку и вновь с головой погрузился в спокойную радость работы. Когда он снова взглянул на часы, они показывали полвторого. Выругавшись, он побежал в кафе.
Возвращаясь с подносом, Коринф увидел, что Льюис только-только опускался за столик.
– Судя по твоему ответу, я сообразил, что ты опоздаешь, – сказал тот. – Ты что себе взял? Обычное меню этого кафе? Мыши, утопленные в молоке, филе морского ежа, жареные… ладно, черт с ним.
Льюис отхлебнул кофе и поморщился. На неженку он был не похож: короткая квадратная фигура, сорок восемь лет, немного располневший и полысевший, острый взгляд из-за толстых очков без оправы. Он всегда был душой компании за столом или в салуне. Однако восемь лет, проведенные в Европе, изменят чей хочешь вкус – Льюис оправдывался, что наносит послевоенные визиты в Европу исключительно по гастрономическим соображениям.
– Тебе надо жениться, – заявил Коринф с самодовольством перекованного холостяка.
– Я тоже так думал, когда покончил с моей беспутной молодостью. Но потом… а-а, неважно. Теперь уже поздно.
Льюис принялся кромсать тонкий стейк. Прилагательное «тонкий» он всегда произносил таким тоном, словно оно означало «крохотный» – и, жуя, нахмурился.
– Меня сейчас больше интересует гистологическая сторона биологии.
– Ты говорил, у тебя неприятности…
– В основном с ассистентами. Сегодня все какие-то нервные, а юный Робертс выдвигает идеи безумнее обычного. Ничего, это часть моей работы. Я уже говорил, да? Я изучаю нервные клетки, нейроны. Пытаюсь сохранить их жизнеспособность в различных искусственных средах и установить, как в зависимости от условий изменяются их электрические свойства. Сейчас рассматривал отсеченные участки тканей – по методу Линдберга-Карреля с некоторыми поправками. Все шло хорошо, а сегодня обычная контрольная проверка вдруг дает иной результат. Я проверил образцы – они изменились!
– Гм. – Коринф вскинул брови и некоторое время жевал молча. – Что-нибудь не так с приборами?
– Все, как обычно, за исключением самих клеток. Сдвиг небольшой, но заметный. – Льюис, возбудившись, сбился на скороговорку. – Ты в курсе, как работают нейроны? Как цифровая ЭВМ. Их возбуждает… э-э… раздражитель, он посылает сигнал, после чего нейрон короткое время пребывает в состоянии покоя. Следующий нейрон принимает сигнал, передает его дальше и сам на какое-то время отключается. Ну вот, а сегодня все вверх тормашками. Период покоя сократился на несколько микросекунд и… скажем, вся система реагирует быстрее обычного. Интенсивность сигналов тоже увеличилась.
Коринф быстро прокрутил в голове информацию, потом еще раз – медленнее.
– Похоже, вы на пороге большого открытия.
– Да, но в чем причина? Я же тебе говорю: среда, аппаратура – все такое же, как вчера. Я чуть не рехнулся, пытаясь выяснить, то ли мне подавать заявку на Нобелевку, то ли метод слишком сырой!
Очень медленно, словно его разум отшатывался от смутной догадки, Коринф произнес:
– Как странно, что все это произошло сегодня.
– То есть? – Льюис пристально посмотрел на него.
Коринф рассказал ему о собственных находках.
– Очень странно, – согласился биолог. – И гроз последнее время не было. Озон стимулирует мозг, но мои культуры запечатаны в стеклянных колбах.
В глазах Льюиса мелькнул огонек.
Коринф оглянулся.
– Привет, а вот и Хельга! Интересно, что ее задержало?.. Эй, мы здесь!
Он поднялся и помахал рукой. Хельга Арнульфсен, держа перед собой полный поднос, повернула к их столику и присела на свободное место.
Это была высокая, стройная, красивая женщина, длинные светлые волосы уложены в плотный узел на гордо поднятой голове, однако что-то в ее повадках – равнодушная сила, холодность или неженственная отточенность речи и костюма – нивелировали ее привлекательность. «А Хельга изменилась», – подумал Коринф. После войны он готовился к сдаче докторской в Миннесоте, где она изучала журналистику, и они неплохо проводили время вместе, но
