Железный Густав - Ганс Фаллада

Утративший веру в моральные и этические ценности старого общества, в атмосфере духовной смуты и разочарований, вызванных поражением революции, инфляцией, политическим террором со стороны правящих классов, стремившихся ликвидировать революционное брожение в стране, Гейнц Хакендаль начинает искать новые ценности, которые стали бы для него опорой в неустойчивом, потрясенном социальными бедствиями мире. Положительные жизненные начала Гейнц ищет вне политического действия и политической борьбы. Он стоит в стороне от схватки сил прогресса и реакции, в стороне и от борьбы коммунистов, и от социальной демагогии нацистов. Из нежных человеческих чувств, дружбы, любви, верности пытался соткать он себе и своей жене Ирме убежище в недобром, освирепевшем мире. Он полагает, что человек, руководствующийся личной честностью, стремлением делать добро ближнему, не потеряется в житейской сутолоке и своими, может быть, и малыми и слабыми с общеисторической точки зрения, но все же действенными усилиями окажет благотворное влияние на ход жизни. Гейнц и поступает сообразно выработанным принципам: он помогает Тутти растить детей убитого на фронте Отто; у него хватает твердости и настойчивости, чтобы разоблачить своего брата Эриха и его компаньона, затеявших банковскую аферу и обиравших мелких вкладчиков — таких же маленьких людей, как и он, Гейнц.

Но Фаллада без иллюзий смотрит на жизненную программу, выработанную для себя Гейнцем. Она рушится, и рушится бесповоротно под ударами общественного неустройства, социальной несправедливости, экономического кризиса, потрясшего все капиталистическое общество. В полную меру изведал Гейнц ужасы безработицы — долгой, безнадежной, разрушающей веру в человеческое достоинство. У Фаллады есть много страниц, где он описывает страдания людей, потерявших работу, их отчаяние и душевные муки. Можно сказать, что безработица — одна из главных тем его творчества, и изображение ее последствий, ее влияния на моральный облик человека — одно из сильнейших орудий социальной критики, которым располагал Фаллада, художник-реалист. Но, рассказывая о судьбе Гейнца Хакендаля, писатель не повторяется и находит новые, суровые краски для того, чтобы изобразить жестокость жизни, то страшное и унизительное положение, в котором оказался Гейнц и миллионы ему подобных.

Он и его жена Ирма — человек нравственно стойкий — мечутся между надеждой и безнадежностью, теряя душевные силы и волю. Нервозность, вызванная постоянной тревогой за будущее, иссушающей сердце заботой о куске хлеба для жены и ребенка, мешают Гейнцу полноценно работать даже тогда, когда ему случайно подвертывается кратковременная служба. Капитализм обесчеловечивает человека еще и тем, что лишает его радости труда и созидания. Эту истину подтверждает судьба Гейнца, который, будучи человеком прилежным и старательным, разучается хорошо работать.

Разумеется, Фаллада отобразил лишь один аспект проблемы труда в условиях капитализма. Современное промышленное производство требует максимальной интенсификации труда, а угроза безработицы, существуя постоянно, выступает как фактор, подстегивающий его напряженность. Для Фаллады двусторонний характер проблемы не составлял тайны, но он подчеркивал в своем романе ту ее сторону, которая отчетливее обнажала трагизм положения человека в капиталистическом обществе, находящемся в состоянии кризиса.

Немалую роль в разрушении воли Гейнца к сопротивлению неблагоприятным жизненным условиям, в его борьбе за сохранение человеческого достоинства сыграла созданная на бирже труда система доносов и шпионажа за безработными, получавшими пособие. Жертвой этой системы становится Гейнц, заподозренный профсоюзными чиновниками в незаконном получении пособия по безработице и обвиненный в том, что он якобы помогал своей теще продавать товары в ее лавчонке. Донос и его расследование окончательно добивают Гейнца: из страха потерять единственный источник существования — жалкое пособие — и утратить надежду на получение службы в будущем Гейнц, некогда мечтавший о личной свободе и полноте жизни, забивается в свою убогую комнатенку, отказываясь делать даже обычную работу по дому: добровольный узник в огромном, современном городе — средоточии богатств цивилизации, человек, раздавленный бесчеловечностью общества.

Рассказ о судьбе младшего сына Железного Густава писатель завершает трагической нотой: даже супружеская жизнь, счастье семейных отношений заказаны для Ирмы и Гейнца. Мир, в котором они влачат свое существование, отнимает у них последние радости, дарованные им природой. Они не должны и не имеют права иметь детей, ибо они не в состоянии их прокормить. Так реалист Фаллада окончательно хоронит иллюзию о возможности решения общественных конфликтов путем ухода от них в сферу, личных отношений, на остров любви и семейных радостей, что казалось ему еще возможным в пору создания романа «Что же дальше, маленький человек?». Финал судьбы Гейнца примечателен еще и тем, что он показал масштабы деморализации масс мелкой буржуазии и трудящихся слоев общества в период послевоенной реакции и экономического кризиса конца двадцатых — начала тридцатых годов. Характер и степень этой деморализации объясняют, почему имела успех социальная демагогия нацистов, предлагавших, как это сознавали авангардные общественные силы того времени и что подтвердила история, — псевдорешения сложнейших социальных проблем, вставших перед немецким народом.

И вот через мятущуюся, тревожную, неустроенную, жестокую жизнь, теряя детей, теряя привычные представления о господствовавшем в мире порядке, проезжает старый извозчик Густав Хакендаль, прозванный Железным, равнодушный к ее голосам, ее зовам и соблазнам, внимая цокоту копыт своего коня и привычным, однообразным и унылым, как осенний дождь, причитаниям своей дряхлеющей спутницы по дорогам бытия. Холодными и твердыми глазами вглядывается он в меняющийся облик мира. Густав видел, как после военных поражений развалился кайзеровский режим, и кумир обывателей, бравый кайзер превратился из Вильгельма в заурядного Вилема, который развлекается на покое пилкой дров. Густав слышал стрельбу на берлинских улицах и многоголосый гул митингующих толп; он видел, как росли в столице контрасты между бедностью и богатством, как все больше появлялось на ее улицах мужчин цветущего возраста в обтрепанных костюмах, слоняющихся без дела около сверкающих витрин или часами просиживающих в тупой задумчивости в каком-нибудь кабачке за стаканчиком светлого, жидкого пива.

Всем жизненным и общественным переменам, бедности и горю Густав противопоставляет только одно — твердость. Ни сумрачные, смутные годы, ни распад семьи, ни разорение не смогли согнуть его волю и сломить его убежденность в собственной силе. И эта твердость постепенно начинает импонировать писателю. Фаллада не прощает Густаву ни его деспотизма, ни педантичного следования заскорузлым нормам мещанской морали, не снимает он с Густава и вины за горестные судьбы его детей. Но он видит реальную сложность характера Густава, характера народного и национального в своей основе. Душа Густава открыта чувству жалости и сострадания; он несомненно любит своих несчастных детей и свою забитую жену. Но чувства эти подчинены у него жизненным правилам и установлениям, впитанным Густавом в детстве, в казарме, в повседневном быту. На него словно надет панцирь бесчувственности, под которым бьется обычное человеческое сердце. Порой он нарочито замыкается в свою твердость — иначе ему не достало бы сил сносить удары жизни и выдерживать с ней каждодневную битву. И хотя на него за долгие годы воздействовали и хорошие и дурные силы — душа его как бы дремлет, находясь в некоем зыбком равновесии, не склоняясь к действенному добру и не погружаясь окончательно в стихию зла и ожесточения. Дремлют в Густаве и огромные нравственные силы, отпущенные ему природой.

Как личность и как характер Густав выкован из того же железа, что и Отто Квангель — герой последнего романа Фал-лады. «Каждый умирает в одиночку» (1947) — восставший во всеоружии своей ненависти против гитлеровского государства. Но Квангель нашел свою цель в жизни — эта цель Густавом найдена не была. Однако внутренне и он способен на подвиг, и своего рода подвиг им совершается. Правда, его деяние ни в какое сравнение не идет с содеянным супругами Квангель. Просто он, семидесятилетний старик — «последний берлинский извозчик» на свой страх и риск, при скромной финансовой поддержке падкой на сенсации газеты совершил поездку из Берлина в Париж и обратно. Весь этот долгий путь он проделал на том же экипаже, на котором ежедневно разъезжал по берлинским улицам, обдаваемый дымом автомобилей, безжалостно оттеснивших своего старомодного конкурента.