Черничные Глазки - Федор Кнорре

Они заперли дачу, а Мятного тигра, к его негодованию, посадили на веранде стеречь дом.

Мятный тигр, показывая своё отвращение к взяткам, выплюнул мятную конфету, которую ему дали перед уходом. Всеми средствами выражая своё возмущение людьми, которые сами уходят, а его оставляют одного, лаял так, будто обнаружил целую стаю чужих кошек на буфете, визжал, будто ему прищемили дверью хвост, потом наскоро попытался проскрести насквозь когтями дверь. Когда всё это не помогло, он бросился на кухню, вскочил именно на тот подоконник, где ему находиться строже всего запрещалось, и, чуть не своротив набок морду, прижался к стеклу, заглядывая за угол, чтоб как можно дольше с презрением следить, как уходят дедушка с Филей.

— Он просто незаменим как сторожевая собака, этот наш Тигр, — сказал дедушка, вышагивая длинными ногами по дорожке. — Конечно, не для хозяев дома, а для жуликов! Вспомни, как он разрывается от лая и старается растерзать гостей, когда они стучатся в дверь и открыто входят в дом? Он считает их невежами и нарушителями его спокойствия! А вот воров, если они проберутся в дом потихоньку и будут ходить там на цыпочках, он будет тепло приветствовать как приятных, воспитанных посетителей… Наверное, он пригласил бы их заходить почаще, если бы умел разговаривать!..

Соседка, поднимавшая на шесте развешанное бельё, окликнула их, поздоровалась и с интересом спросила, куда это они отправляются.

— Тристан Д’Акунья! Тут недалеко! — приветливо сказал дедушка и раскланялся, приподняв панамку.

Когда они отошли немножко подальше, Филя спросил:

— Дедушка, ты легкомысленный?

— Пожалуй, — согласился дедушка. — Это она про меня говорит?

— Нет, это другие разные… Она говорила, что ты чудак.

— Наблюдательная женщина! — самодовольно заметил дедушка.

Скоро они добрались до того заливчика, где помещался остров, но, как на грех, там купалось какое-то семейство и снимать необитаемый пейзаж было трудно. Они с дедушкой присели на песок около тайника с компасом и картой и решили подождать.

— А тебе это не обидно, что она тебя так называет? — мягко спросил Филя. — В крайнем случае, ты на неё внимания не обращай. Подумаешь, соседка! Вечно помойные вёдра нам под самый забор выливает!

— К сожалению, я далеко не уверен, что я настоящий, подлинный, стопроцентный чудак, и это меня очень огорчает!.. Но льщу себя надеждой, что всё-таки я хоть немного да чудаковатый человек! Так что помойные вёдра тут ни при чём!

Филя внимательно слушал, шутит или нет дедушка. Нет, похоже, что он говорил хотя и весело, обычным своим легкомысленным тоном, но всерьёз.

— Да ты и сам-то немножко чудачок! — ласково сказал дедушка. — Выдумал себе Д’Акунью и возился с ней целый месяц. Чем плохо? Отличное дело. К сожалению, многие мальчики, когда делаются большими, начисто забывают всё, о чём они мечтали, пока были ещё маленькими чудаками. Им начинает казаться смешным всё, о чём они мечтали. Они разучиваются верить в то, чего нельзя купить, взвесить, пощупать или положить в рот. Они верят только в те страны и вещи, которые уже открыли или сделали другие. Они верят в электричество, водопровод и телевизор и прочее, хотя обо всём этом когда-то мечтали целые поколения чудаков, а некоторые люди над ними смеялись в глаза, хихикали за спиной, показывали на них пальцами!

А когда эти мечтания были наконец осуществлены, «разумные» люди сели в автомобиль и поехали, начали смотреть телевизор, а некоторые опять стали смеяться над новыми чудаками, которые мечтают опять о чём-то новом. Всегда находятся люди, которые смеются, а то и бесятся от злости, услышав обо всём новом, о чём мечтают другие, не замечая, что сами-то они живут среди осуществлённых мечтаний других людей. Просто они верят во вчерашний день и не верят в завтрашний — так им спокойнее.

— Ну, — рассудительно сказал Филя, — над самолётами и автомобилями, над космическими кораблями уж никто на свете не смеётся!

— Конечно! Ведь это уже старые, осуществлённые, сбывшиеся мечты!.. Но мечты появляются всё новые, их становится нисколько не меньше!

— Ты про зелёных человечков с другой планеты? — перебил Филя.

— Подожди ты с зелёными! Ах, прежде нам надо суметь научиться справедливо устроить жизнь для белых, чёрных и жёлтых человечков на нашей планете! До сих пор ещё на земном шаре не осуществилась мечта тех высмеянных всеми рассудительными людьми мечтателей, которые хотели научить людей не мучить друг друга, не считать себя выше других только потому, что у тебя другой цвет лица.

А эта мечта на всём земном шаре ведь ещё не осуществилась. Но и она станет реальностью из мечты. Такой же, как паровоз или трактор. И тогда трезвые люди скажут опять: какая же это мечта, это ведь правда!

— Ну, факт, — сказал Филя: он и сам так думал. — Значит, ты считаешь, что ты сам чудак?

— Нет, я слегка чудаковатый старик, и только, — печально сказал дедушка. — Я кое о чём мечтал. Но я чудак-неудачник. Это тоже неплохо. Не думай, что стоит стать чудаком и всё тебе удаётся. Нет, приходится иногда чудакам помечтать десять — пятнадцать тысяч лет, чтобы самый чудаковатый и удачливый чудак сообразил наконец, что колесо надо сделать круглым! Вот оно как! Я не придумал колеса. Однажды я попробовал делать фотографии по-новому, но клиенты отказались мне платить деньги за такие фотографии. Они хотели, чтобы было всё, как у других… Я чуть не разорился и не вылетел в трубу. И стал фотографировать так, как им хотелось. Время было такое.

Филе стало вдруг очень, чуть не до слёз жалко дедушку, что он жил в такое время, когда можно было вылететь в трубу.

— Кому ты говоришь! — сказал он хмуро, чтоб подбодрить. — Уж я-то знаю: самый ты настоящий чудачина! Это точно!

— Ну, спасибо на добром слове? — засмеялся дедушка, и они слегка обнялись, делая вид, что просто похлопывают друг друга по спине.

Дачники уже набрызгались вдосталь в заливе, вылезли на сушу и, отойдя в сторонку, улеглись под навесики из прутиков и полотенец от солнца и стали пить кефир.

Дедушка, потирая руки, долго устанавливал аппарат, указывал, как должен сидеть с растрёпанными волосами и одичалым видом Филя на своём «необитаемом острове», вглядываясь безнадёжно в даль. Как он должен махать проходящему мимо кораблю… Как жарить на вертеле кусочки коры у костра… И всё это он снял. Остров был ликвидирован, во всяком случае, до будущего года, и они пошли вместе домой.

Мятный тигр уже издали услышал их шаги и стал носиться по всему дому. Казалось, в доме резвится, бегает и буянит целая стая собачонок, чьи морды выскакивают то и дело то у одного, то у другого окна, в то время как ещё одна скребёт от нетерпения дверь.

Глава 4. «Прогресс-идеал» и коварная труба

В старые, прежние, старинные времена, когда дедушка был ещё молоденький и чуть не вылетел в трубу, у него была собственная фотография. Городок был очень маленький, и фотография просто помещалась на чердаке, где было стеклянное окно в потолке, которым дедушка очень гордился. Оно позволяло ему называть свой чердак: «Ателье Художественной Фотографии «ПРОГРЕСС-ИДЕАЛ».

Жители городка приходили туда сниматься только в самые торжественные моменты своей жизни. Например, являлись жених с невестой накануне свадьбы.

Встретив их, дедушка, пятясь шаг за шагом, отходил к самой стенке и, сурово прищурясь, с сомнением хмыкал, окидывая взглядом посетителей издали, точно желая убедиться, годятся ли они вообще для фотографии.

Потом он придвигался поближе и недоверчиво оглядывал их со всех сторон, даже сзади, как будто их пригнали к нему на продажу и он никак не мог решить, покупать их или нет.

После долгого раздумья он вдруг молча стаскивал с невесты шляпку, выхватывал из кармана гребешок, поправлял ей причёску, снова надевал шляпку по-своему, опять прищуривался и хмыкал уже удовлетворённо.

Жениху он отстёгивал пуговицу на сюртуке, чтоб открылась часовая цепочка, затягивал потуже узел галстука на твёрдом стоячем воротничке, подталкивал снизу под подбородок, показывая, как надо держать голову, и долго, огорчённо разглядывал торчащие жениховские уши. Он даже пробовал прижать их обеими руками к голове, просто чтоб убедиться, насколько они портят общий вид. Уши, конечно, отскакивали обратно и продолжали торчать, как только он их отпускал. Тогда дедушка пожимал плечами, чмокал, вздыхал и сдавался: «Ну ладно!..»

Он усаживал невесту на скамейку из круглых берёзовых жёрдочек с белой корой и взмахом ладони (точно он собирался шлёпнуть её по щеке) заставлял повернуть голову, сколько требовалось, вправо или влево. Жених должен был обязательно стать рядом с невестой и опереться на спинку скамейки.

К этому моменту жених, уже полностью подавленный мыслью, что вот именно таким, как он сейчас есть, ему суждено остаться на всю жизнь в памяти друзей и потомков, изо всех сил вцеплялся в спинку скамейки и замирал.