Черничные Глазки - Федор Кнорре

— Из-за того, что он любит мятные леденцы!

— Тогда всё понятно, — сказал дедушка.

— Но всё-таки я тебе скажу, — заметила мама, — что порядочные путешественники, когда возвращаются на материк, никогда не опаздывают к ужину. Котлеты совсем остыли.

— Я люблю остылые, мама, — сказал Филя.

— А чего ты улыбаешься?

— Просто так. Приятно, знаешь, тут у нас на веранде… Вообще дома.

Мама поставила перед ним тарелку с котлетами и жареной картошкой, села напротив и стала смотреть, как он ест.

— Одна польза от необитаемых островов — аппетит после них хоть куда!

— Не было никакого острова, с чего ты взяла? — стараясь не улыбнуться, с полным ртом пробормотал Филя. Сейчас ему самому остров казался немножко смешным.

— Вот как. А что же это было сегодня? — с интересом спросила мама.

— Да ну… — невнятно пробурчал Филя с полным ртом, пряча глаза и ещё шмыгая при этом носом. — Ну просто так… Неизвестный пустынный берег… — Он хихикнул и хитро посмотрел на маму. — Существование которого сомнитель… Так Бугенвиль предполагал.

— Ах, Бугенвиль! — воскликнул дедушка, как будто увидел старого знакомого. — То-то в книжке у меня не хватает карты. Не забудь положить обратно, когда кончится путешествие. Где она у тебя?

— В тайнике. Принесу завтра!

— Значит, завтра конец?

— Ага… Пожалуй, хватит необитаемого острова. Знаешь почему? Потому что человек не может жить на необитаемом острове. Это я сам придумал.

— Неужели?

— Ага! Ведь он необитаемый только до тех пор, пока там нет ни души! А как только там поселился потерпевший кораблекрушение — он стал уже обитаемым островом!

— Здо́рово! — сказала мама. — Вот какие мысли заползают в голову человеку, который долго обитает на необитаемом острове!

— Я бы ещё съел парочку таких моллюсков! — сказал Филя, прикончив третью котлету.

— Лопнешь! Пей молоко, ешь булку! Нельзя уплетать по пять штук говяжьих моллюсков на ночь.

Так они болтали, сидя за накрытым к ужину столом, и так весело и легко было на душе у Фили, точно он и вправду вернулся издалека.

Потом они посмотрели вместе телевизор, но мама была права: от трёх жареных моллюсков с картошкой и огурцом и молока со сладкой булкой его скоро начала разбирать дремота, он не досмотрел программу и пошей к себе наверх в чердачную комнатку, и Мятный тигр, на всякий случай, стуча когтями по ступенькам, проводил его доверху — не будет ли ещё конфеты — и вернулся досматривать телевизор вместе с мамой и дедушкой, которые будут ждать позднего поезда, когда вернётся из города папа.

Филя начал раздеваться и подошёл к окошку, за которым было темно, пахло лесной сыростью, покачивались ветки и где-то вдалеке шумело море.

И сейчас же снова почувствовал всю прелесть жизни на необитаемом острове: тревоги, подстерегающие опасности и суровое одиночество.

Он нырнул под одеяло и закрыл глаза, чтоб поскорей опять представить себе джунгли, пироги, пальмы, тропические закаты…

Под подушкой прощупалось что-то твёрдое… круглое. Филя сунул руку и достал большое яблоко. Мама положила на ночь. Он надкусил его с треском и стал медленно жевать, с удивлением подумав: разве можно заснуть в то время, когда жуёшь? И тут же начали всплывать откуда-то пароходные дымки… необитаемый корабль… сосновые пальмы и кокосовые сосны, и тропик Козерога поскакал по берегу, игриво предлагая пободаться лбами…

Филя спал, посапывая, не выпуская яблока из руки.

Петух захлопал крыльями, сказал: «Начинаем утреннюю гимнастику!» — и бойко забарабанил на рояле. Тотчас толстый добродушный моллюск ухватил Филю за ногу беззубым ртом и стал дёргать и тянуть, приговаривая:

«Эй, затерянный среди океана!»

Волей-неволей, чтоб разобраться во всём этом, Филе пришлось проснуться. Он быстро сел, заметил, что в руке у него яблоко, с закрытыми глазами с хрустом его куснул и только тогда приоткрыл один глаз.

Мама, смеясь, тянула его за ногу, приговаривая:

— Затерянная в океане соня, вставай же ты скорей завтракать!

Глава 3. Филин дедушка

Мама уже уехала в город, оставив завтрак на столе. Веранда воя, кроме одного угла, была залита солнцем. Тарелки на столе сверкали, зайчики бегали по потолку, и осы гудели, стараясь пролезть под крышку вазочки с вареньем.

Дедушкино кресло от телевизора переехало к открытому окну, в тень, а сам дедушка сидел, развалившись, покачивая ногой в мягкой домашней туфле, и что-то читал.

Филя начал пить чай, наблюдая за туфлей. Она, по обыкновению, раскачивалась, как маятник, на самом кончике ноги дедушки, всё дальше сползая, до тех пор пока не оказывалась на одном большом пальце, потом на кончике пальца… и всё-таки почему-то не падала.

Дедушка был занят чтением и не обращал ни малейшего внимания на то, что его нога вытворяет с туфлей: Туфля чудом сейчас держалась уже где-то на кончике ногтя, и всё-таки держалась! Просто удивительно, как это у дедушки получается! Правда, и тренировался он уже, наверное, очень давно и каждый день: стоило ему откинуться в кресле, заложить ногу за ногу, приняться за чтение — и начиналось! Когда его спрашивали, зачем он так делает, он приподнимал очки, приглядывался к качающейся туфле и, объявив, что это ему успокаивает нервы, снова принимался за чтение.

Но на этот раз Филя дождался: туфля как-то уж очень задорно взлетела налево… направо и вдруг сорвалась и шлёпнулась на пол.

— Тьфу ты, чтоб тебя! — сказал дедушка, снял очки, поискал её глазами и, чтоб не вставать, далеко вытянул длинную ногу, сполз до половины с кресла, так что почти лёг на спину, и, удовлетворённо крякнув, ловко поддел на палец сбежавшую туфлю.

И только тут Филя обратил внимание на то, что читает дедушка: собственный его дневник с необитаемого острова, свёрнутый в длинный свиток.

— Ты что же это чужие дневники без спросу почитываешь? — угрожающе спросил Филя. — Откуда ты его взял?

Дедушка невозмутимо продолжал читать, покачивая туфлей, и ещё хихикнул:

— Гм… Тут на подоконнике стояла банка от компота. Меня заинтересовало, почему там вместо компота бумага.

— И не банка. Закупоренная бутылка!

— Понятно. Пожалуй, бутылка… Очевидно, из тех, что принято бросать в море при кораблекрушениях, предварительно засмолив?

— Вот и нечего читать! — уклончиво пробурчал Филя.

— Напротив! — горячо воскликнул дедушка. — Такую бутылку просто обязан немедленно распечатать первый же, кто её нашёл! Ведь там может оказаться просьба о помощи! Или точные координаты потерпевших крушение!.. Э?

— Ну и нечего смеяться! — уже примирительно сказал Филя. — Ничего смешного нет! Что ты там нашёл?

— Просто я удивляюсь: дневник дневником, сампаны, капитаны, корабли, тигры — всё как следует, и вдруг кто-то решил пойти в гости!

Филя вскочил и, подбежав к дедушке, заглянул в развёрнутый до половины свиток.

— Где гости? — недоверчиво спросил он. — А-а… это! Я уж и забыл… Это я придумал. Знаешь, когда я ходил на остров, я видел каждый раз там, на краю леса, домик. Я подумал, как, наверное, скучно ему стоять одному на краю леса… Да я уж и позабыл, что я там про него написал! Я просто подумал, что, если бы я сам был таким домиком, мне, наверное, очень хотелось повидаться с другими, пойти к кому-нибудь в гости.

— Тогда всё понятно, — сказал дедушка и, усиленно раскачивая туфлю, прочёл: — «Маленький домик стоял в полном одиночестве на краю леса. Он очень соскучился и решил сходить в гости к большому городскому дому.

— Здравствуйте, — сказал он дворнику, который подметал улицу. — Я к вашему дому пришёл в гости!

— Да ведь его сейчас нет! — ответил дворник. — Знаете ли, с самого утра, как ушёл из дому, так вот до сих пор его и нет дома.

— Странно. Никогда не поверю, чтоб такой большой дом на весь день уходил из дому. Наверное, просто-напросто у него в голове не все дома!.. — сказал маленький домик, обиделся и пошёл к себе домой».

Дедушка дочитал, захохотал, уронил туфлю и так откинулся на спинку, что чуть было совсем не сполз с кресла на пол.

После завтрака Филя собирался сбегать на «остров», чтоб забрать компас и карту из тайника.

— Остров ликвидируется? — заинтересовался дедушка. — Значит, туда вход посторонним теперь свободный. Я пойду с тобой.

— Вот это дело! — сказал Филя. — Потопали!

— И мы возьмём аппарат и сделаем несколько снимочков на память! А?

— Блеск-треск! — радостно подпрыгнул Филя. — Блестящая мысль! Какой аппарат возьмём? Лейку?

— Тринадцать на восемнадцать. Зеркалку! — значительно поднял палец дедушка.

Это был старый, довольно тяжёлый, но зато любимый дедушкин аппарат. А аппаратов у него было семь штук, потому что он всю жизнь был фотографом. И очень не любил, когда говорили, что он был. Он всегда говорил, что и остался фотографом, только теперь снимает просто для удовольствия.