Любовь и бесчестье - Карен Рэнни

— Где мы? — спросила Вероника. — И который час?

Она сложила руки на груди, однако это не помогло ей почувствовать себя одетой, особенно теперь, когда она заподозрила, что этот незнакомец, сидевший напротив, видел ее обнаженной.

Как только она останется одна в своей спальне, то позволит себе отдаться жгучему стыду. А до тех пор просто попытается, насколько возможно, оставаться спокойной. Ей необходимо абстрагироваться от этой прискорбной ситуации.

— Сейчас уже полночь, и мы на площади возле моего дома, — ответил он. — Я счел целесообразным покинуть Братство как можно скорее. Вы помните хоть что-нибудь?

Кое-что, но Вероника не собиралась признаваться в этом ему. Ей еще предстоит подумать об этом, когда она окажется в своей спальне.

— Я не очень хорошо себя чувствую, — сказала она, ощутив соленый вкус в горле, и закрыла глаза, борясь с подступающей тошнотой.

— Кто-нибудь заставлял вас нынче вечером что-нибудь съесть или выпить?

Вероника открыла глаза:

— Когда я приехала, мне дали чашу чего-то теплого. Напиток имел вкус винограда, но это было не вино.

— Вероятно, туда подмешали наркотик.

С ее стороны было глупо его пить, но она была так благодарна Меркайи за позволение посетить собрание, что ей не хотелось показаться грубой.

— Как долго мы сидим здесь? — спросила Вероника.

— Чуть больше часа.

Незнакомец сложил руки на груди, буравил ее холодным взглядом.

— Я ждал, пока вы оправитесь от того зелья, что вам дали.

— Не стану больше вас обременять, — сказала Вероника и потянулась к дверце кареты.

Он подался вперед и удержал ее.

— Я не позволю вам уйти одной после того, как избавил вас от больших неприятностей. Где вы живете?

— Я не просила вас спасать меня, — ответила она, вырывая руку.

— Не сомневаюсь, вы предпочли бы, чтобы вас изнасиловали на глазах у трех десятков мужчин, — ответил он нарочито мягким голосом.

Вероника испуганно посмотрела на него. Неужели они готовили ей такую судьбу?

— Благодарю вас, — сказала Вероника слабым голосом, испытывая приступ тошноты. — Благодарю за то, что спасли меня, но больше вы ничего не обязаны для меня делать.

— Где вы живете? — спросил незнакомец тоном, граничившим с раздражением.

— Прошу вас! Пожалуйста, не провожайте меня домой. Если вы это сделаете, все узнают о моем проступке, и тогда наказание будет суровым.

— Вы опасаетесь, будто вам откажут от места?

Слава тебе Господи, что он счел ее служанкой.

— А вы не подумали об этом, когда отправлялись на собрание?

Вероника плотнее запахнула балахон, собрав его спереди в складки, будто двойной слой ткани мог скрыть ее наготу.

— Думаете, они что-нибудь расскажут? — спросила она тихо.

— Не сомневаюсь, что вашу историю будут смаковать в некоторых кругах. А уж дойдет ли это до слуха ваших хозяев, не знаю.

На мгновение незнакомец заколебался.

— Что вас заставило отправиться в подобное место?

На этот вопрос у нее не нашлось ответа.

— А почему вы там оказались? — спросила Вероника.

— С моей стороны это оказалось глупостью, — ответил незнакомец, бросив взгляд на мешок рядом с собой. — Я думал, что смогу выяснить происхождение одной вещи.

Любопытствуя, она подалась вперед, и ее пальцы прошлись по ткани. В кончиках пальцев она ощутила зуд, и это ощущение распространилось вверх по руке. Вероника резко откинула голову и посмотрела на него.

— Что это?

— Зеркало.

Вероника снова подалась вперед, позволив себе смелость дотронуться до мешка. Не ощутив вибрации, решила, что ей почудилось.

Он ничего не сказал, когда она взяла мешок в руки. Удивленная его тяжестью, она медленно ослабила шнурок, стягивавший отверстие мешка, и вынула зеркало.

Три углубления на ручке были идеальными для того, чтобы вставить в них согнутые пальцы.

За долгий срок существования вещицы золото стерлось, и узор из розочек на ручке теперь не выглядел так отчетливо, как и надпись на его оборотной стороне. Самым удивительным было то, что круглое стекло обрамлял ряд алмазов.

Однако несмотря на все эти украшения, его нельзя было назвать красивой вещицей. Вероника повернула его, чтобы рассмотреть стекло, и заметила, что от времени оно приобрело коричневый цвет.

— Почему вы принесли его на собрание Меркайи?— спросила Вероника.

— Черт бы меня побрал, если знаю, — пробурчал незнакомец, глядя на нее. — Мой знакомый, разбирающийся в магии, думает, что оно волшебное и может показывать будущее.

Но выражение его лица свидетельствовало о том, что он не верит в это.

— Я слышала, люди могут видеть будущее в чаше с водой, — сказала Вероника, — но никак не в зеркале.

— Не знаю. Я никогда ничего в нем не видел, — ответил ее спаситель.

Вероника снова посмотрела на стекло. И по мере того как смотрела, коричневый цвет исчезал с него. Местами вместо него она видела свое улыбающееся лицо. Ее окружали люди, и, хотя она не могла ясно видеть их лиц, знала, что они тоже улыбаются. Зеркало в ее руках завибрировало как живое. На отражении в нем ее глаза светились нежностью и любовью. Ощущение счастья было столь глубоким и полным, что Вероника почувствовала, как сердце трепещет от радости.

Она и была и не была собой. Женщина, смотревшая на нее из зеркала, казалась другой. Было ли это вызвано возрастом или опытом? В эту минуту она больше всего на свете хотела превратиться в эту женщину, а не оставаться собой настоящей.

Незнакомец протянул руку, и у Вероники не оставалось иного выбора, кроме как неохотно возвратить ему зеркало. Положив его в мешок, он посмотрел на Веронику. Выражал ли этот взгляд задумчивость или сострадание?

Господи! Она молила всемогущего Господа сделать так, чтобы никто, знающий дядю Бертрана и Тетю Лилли, не сообщил им о сегодняшнем вечере.

Дядя Бертран думал только о том, чтобы устроить завидные браки своих дочерей и упрочить будущее сыновей. Однако все это стало бы невозможным, если бы распространились слухи о скандальном поведении их родственницы. А может ли быть что-нибудь скандальнее произошедшего нынешней ночью?

Конечно, члены Братства не станут распространяться о своих действиях. Сделать это — означало бы признаться в том, что они там присутствовали.

Имело ли это какое-нибудь значение для них? Мужчин судят по иным критериям, чем женщин, и часто на них не распространяются никакие ограничения. А вот ее поведение сочли бы постыдным.

— Назовите, пожалуйста, ваш адрес, — обратился к ней незнакомец.

— Вы не должны провожать меня домой. Если вы это сделаете, кто-нибудь увидит.

— Я не хотел спасать вас, — сказал он. — Но уж раз это сделал, доведу все до конца. Вы не поедете домой одна.