Высоцкий. Спасибо, что живой. - Высоцкий Никита Владимирович

Но сейчас это было спасение.

—    Володя не приедет, — заявил его администратор Паша Леонидов по телефону.

—    Это точно? — переспросил Леня.

—    Куда точнее! — Паша бросил трубку.

Леня плюхнулся в кресло и тихо засмеялся. Никто не виноват, просто отмена.

Сразу родился план: заявление за свой счет — и к морю. А пока всех обзвонить и все отменить. Все, что готовил два месяца. Раздать деньги. Будут потери, да и хрен бы с ними. Все легко и просто. Телефонная книжка—и прямо из кабинета:

—    Алло! У нас проблема с Высоцким. Не приедет.

—    Как? Ты смеешься? Все продано!

—    А что делать? Все мы люди.

Несколько часов не выпуская телефон из рук, Леня вышагивал по кабинету, обзванивая людей, связанных с гастролями. Вдруг он почувствовал чье-то присутствие и резко оглянулся. Бехтеев стоял в кабинете за его спиной и разглядывал афиши и портреты артистов на стенах.

«Как это он так тихо вошел?» — Леня растерялся лишь на секунду и продолжил давать указания в трубку еще громче и уверенней, чем раньше.

—    Убытки! Какие у тебя убытки?! Убытки — это когда у тебя что-то было, а потом не стало. А Высоцкого у тебя как не было, так и нет... А вот ты пойди и купи своему бухгалтеру коробку конфет за три рубля, и она тебе все объяснит, и вот это и будут твои убытки—три рубля. Вот их-то я тебе и возмещу.

Леня продолжал говорить по телефону и одновременно пытался понять, на что так пристально глядел Бехтеев.

Сам он настолько привык к своему кабинету в филармонии, что не обращал внимания на кучи театрального реквизита, костюмы, музыкальные инструменты, афиши и фото. Все это давно уже стало не фоном, а скорее обоями, хотя было на что и на кого посмотреть.

По молодости Леня Фридман собирал афиши с фотографиями тех, с кем работал. Любил он фотографироваться в обнимку с речевиками, дирижерами, солистками, ну и, конечно, со звездами. Развешивал фото и дома, и здесь, на рабочем месте. Обычно посетители благоговейно читали каракули звезд и мечтательно вздыхали. Просили рассказать о знаменитых Лёниных гастролерах. Леня не отказывался и рассказывал, а точнее—безбожно врал, потому что рассказывать-то было нечего. Встретил, поселил в гостиницу, привез в зал, отдал деньги, проводил, сфотографировался. Все! Но Лёнина фантазия плюс юмор, плюс страстное желание слушателей (перепроверять уж точно никто не будет) — и рождались многочасовые рассказы о незаконнорожденных детях, любовницах, творческих планах...

Бехтеев смотрел на фото Лени и Володи, которое висело над креслом с 1971 года. Они познакомились, когда Театр на Таганке был на гастролях в Ташкенте. Фридман только перебрался из Красноярска в Ташкент. Деньги были нужны страшно. Он снимал квартиру, посылал деньги матери и беременной жене. А место, ради которого он приехал, все не освобождалось. Леня прорвался после спектакля в гримерку к Володе и предложил перед спектаклями работать концерты. Володя устало улыбнулся, а его свита попыталась вытолкнуть Леню наружу. Уже из коридора Фридман выкрикнул: «Вас очень хотят! Завтра утром...»

Володя рассмеялся и, как Гагарин, сказал:

— Поехали!

Вдвоем они объездили все маленькие городки вокруг Ташкента—Чирчик, Заркент, Чанги, Перкент... Работали в обеденные перерывы на заводах и полях. Такого покладистого гастролера, каким был Володя, даже в мечтах представить себе было невозможно. Он не ругал плохие дороги и машины, не жаловался на усталость, не требовал больше денег. Но главное, он относился к Лене как к старинному приятелю или даже как к младшему брату.

Леня выложил ему всю свою жизнь, все проблемы и планы. А тот вместо советов и сочувственных кивков пошел в филармонию и устроил Леонида Фридмана главным администратором. А на приеме в ЦК комсомола Узбекистана договорился, чтобы Леню поставили на очередь в комсомольский кооператив. Никто и никогда так не относился к Лене Фридману. Ему все приходилось делать самому, рвать зубами, рисковать, лебезить, а тут... На, возьми! А когда Леня промямлил:«А как же я вас отблагодарю?», тот ответил: «Сына Владимиром назови!» Родилась, правда, дочь.

Фото, на которое смотрел Бехтеев, сделал корреспондент многотиражки Ташкентского университета за кулисами их же ДК. Володя улыбался, а Леня как кол проглотил. Фото — это же доказательство, что был концерт, а его как бы и не было. Когда Володя отошел в сторону, Леня договорился с фотографом, что за двадцать рублей купит у него пленку, а тот обещал не публиковать снимок. Надул. Пленку отдал, а фото опубликовал.

.. .Михалыч оторвал взгляд от фотографии:

—    Предупредил? Ты его предупредил, сука?!

—    Вы про меня слишком хорошо думаете, Виктор Михайлович! — горько усмехнулся Леня.

—    Почему отмена?

—    Не знаю. Я не с ним разговаривал. То ли болен он, то ли запил.

—    Слушай меня, Леня. — Михалыч аккуратно взял Фридмана за воротник рубашки. — Если он не приедет—я тебя закрою. Срок-то помнишь? Десятка! Мало тебе? Я добавлю. Ты понимаешь, что все запущено? Люди себе дырки на погонах сверлят!

—    Но ведь я согласен. — Фридман даже не попытался освободиться. — Я все сделаю! Но если его нет — я-то при чем?

Михалыч отпустил воротник и отошел к столу.

—    Звони ему! Обещай денег добавить. Скажи, что кирдык тебе. Может, пожалеет? А тебе действительно кирдык. И врать не надо. Звони!

Михалыч подвинул аппарат ближе к Фридману.

—    Я ночью позвоню. Его днем дома не бывает. — Леня достал носовой платок и обтер лицо. — Ночью!

фанты, затем поднял затекшее тело и направился под трибуну к выходу, где было прохладно и стояли автоматы с газированной водой. Покопавшись в кармане, извлек мелочь. Прокашлявшись, автомат налил теплой воды без сиропа. Леня одним глотком влил в себя содержимое и пересчитал оставшуюся мелочь. Пятаки на метро, двушка—позвонить и еще газировочки. Кому бы позвонить? Лене захотелось с кем-нибудь поговорить. Хотелось снять с себя груз. Интересно, где сейчас Паша Леонидов?

Глава третья

ПАВЕЛ ЛЕОНИДОВ

28 июля 1980 года

Он уже неделю не спал. То Володя болел — Паша караулил. А когда Володя умер, вообще не до сна стало. Теперь надо было все организовывать. Не планировать, не рыдать, не причитать, а делать.

Кому? Паше! Кому ж еще? Семеро с ложкой, а он один с сошкой.

Кто не дал отвезти Володю в морг? Паша держал оборону, пока не приехал Володин отец. Молодец! Все понял, не орал, не истерил. Просто все выслушал, подошел к врачам и сказал:

— Я отец! Я отказываюсь от вскрытия. Что подписать?

Потом началось... Паше пришлось записывать в блокнот:

1.    Свидетельство о смерти получить.

2.    Некролог дать.

3.    Всех обзвонить.

4.    Продукты достать. Горе горем, а жрут все! И еще как жрут!..

«Кстати, — Паша вспомнил о соли. — Нужна соль, если в доме покойник. Много соли, чтобы не сыро было и не воняло. Да хрен знает зачем. Короче, нужна соль». Дал рубль детям — есть соль.

5.    Место на кладбище. Взял отца — поехали. На Новодевичьем нельзя. Понятно куда—на Ваганьково. Ударили из тяжелой артиллерии: обзвонили «верхний» круг знакомых, подключили друзей: есть место! И какое место!

6.    Поминки организовать.

7.    Катафалк, венки, автобусы...

Нет, конечно, все всё делали, но только если их пнуть и сказать: «Иди туда и сделай это. Вот тебе задание от сих до сих».

А тошно так, хоть караул кричи. Никогда так не было. Да еще жара....

Зашел к Володе в спальню. Насыпал в таз соли. Он лежит на кровати, и вроде даже и не он. Слезы из глаз, полный нос соплей.

Выскочил в ванную. Давай сморкаться.

«Опа! Бритвы Володиной нет. Коробка есть, а бритвы нет. Все же свои? А вот тебе на...»

Сказал родителям: «Уберите все! Это же ваше теперь». А они: «Нам ничего не надо, Паша, у нас сын умер».

А у него, у Паши, никто не умер? Еще как умер! Как жить ему теперь? Вся же жизнь, лет семь — только Володя! Только дела его — концерты, деньги, алименты, визы, бабы, лекарства...»