Завещание Петра - Велиханов Никита

Восточные единоборства — это как любовь, недаром многие тренеры гонят молодняк заниматься параллельно бальными танцами. По необходимости умения чувствовать партнера и быть на уровне, не быть «мешком», на особом месте всё-таки айкидо—поздняя страсть майора. Бывший боксер Ренат, приходивший на тренировки реже Ларькина, пытался освоить это искусство, но за год продвинулся ненамного. Правда, у Ахмерова с Большаковым было гораздо меньше свободного времени. Илюша к тому же проявлял чудеса изворотливости, чтобы не появляться в спортзале. Он часто умудрялся получить от майора очередное трудоемкое и срочное задание накануне тренировки и с удовольствием засиживался за компьютером допоздна. Илюше всегда было на что сослаться. Но в те дни, когда майору, не без помощи Ларькина, удавалось вытащить его на занятие, Большаков занимался добросовестно. В студенческие годы он занимался йогой, затем ушу, а потом, обленившись, долгое время вел сидячий образ жизни в своем оклеенном фольгой «бункере». От природы Илья обладал феноменальной гибкостью практически всех суставов, занятия йогой помогли сохранить это свойство до тридцати с лишним лет. Любой большаковский палец можно было без особого труда отогнуть к тыльной стороне кисти, а руки в любом положении отгибались как угодно далеко за спину. Поэтому применение против Ильи многих традиционных болевых приемов и захватов было совершенно не эффективно, Помимо этого, Илюшина способность изворачиваться проявлялась и в спортзале. И Ларькину, и Борисову довелось испытать обескураживающее ощущение утекания противника из своих «слишком скользких» рук. Скрученный захватами рук и ног, придавленный к земле ларькинским центнером старлей затихал на несколько секунд, а потом неожиданным бешеным рывком высвобождался и по-змеиному заползал на спину противнику, в последнюю очередь освобождая те конечности, которые тот держал руками. Из наручников Большаков вытягивал свои резиновые кисти совершенно спокойно, только кое-где на нежной коже оставались царапины от впивающихся зубьев.

Борисов, который всегда считал, что развивать надо уже имеющиеся у человека данные, провел с Большаковым несколько занятий — больше теоретических —по методике, которая иногда называется тактикой взрывного боя. Илюша выслушал его благосклонно и даже поблагодарил, как Борисову показалось, вполне искренне. В целом, зная страсть и способность Большакова к лицедейству и его хитрость, майор считал, что если у предполагаемой группы захвата потенциального противника и есть шансы взять засекреченного программиста Большакова, то число шансов взять и удержать его стремится к нулю.

Москва. 30 марта 1999года. 9.01.

Пунктуальность всегда была бзиком майора Борисова. Иначе говоря, на пунктуальности он был помешан. Но «пацанам» своим, он давал фору: целых пять минут. Похрустывая намерзшим на лужах под утро льдом, в первой минуте десятого он подошел к чугунным воротам старого особняка в Хлебниковом переулке, где располагалось вверенное ему подразделение. Майор немного постоял, докуривая. Идти смолить в беседку в саду ему не хотелось. Порывами налетал сырой и зябкий, мерзкий ветер. В беседке хорошо посидеть в мае, а сейчас надо идти в кабинет, просмотреть утренний большаковский «репорт» и заварить горячего чайку. Скрытый пост наружного наблюдения, выставляемый на ночь для охраны его объекта, был уже снят—курсанты школы ФСБ, проходившие так практику, наверное, отправились баиньки. Борисов вошел во двор. Их садик в это время года просматривался насквозь, и он увидел знакомую фигуру Ларькина, который уютно устроился в беседке в теплой летной куртке, бросая вызов мартовскому холоду. Поняв, что майор не собирается приближаться, Ларькин издалека приветствовал начальника жестом, слегка напоминающим отдание воинской чести. Борисов кивнул в ответ, вошел в стеклянный тамбур, заваленный старой мебелью, и поднялся на второй этаж.

Вчера Большаков напросился на ночное дежурство, чтобы в очередной раз отвертеться от тренировки. Борисов уже давно ввёл в своем подразделении ночные дежурства, так как несшие внешнюю охрану курсанты не имели права заходить на объект в отсутствие служащих ГРАС, даже если бы обнаружили там нарушителя. В день после дежурства сотрудник имел право отдыхать, но сменяющийся в 8.00 Большаков должен был не позже 9.15 утра представить Борисову очередной отчет «по оперативной обстановке». Что он обычно в таких случаях и делал, а потом уже отправлялся отдыхать. Однако сегодня, открыв цифровой замок и зайдя в «бункер», Борисов не обнаружил видимого присутствия старшего лейтенанта.

«Бункером» это помещение, находившееся на втором этаже особняка, называлось из-за отсутствия окон. Вместилище «Вампира» было сплошь оклеено фольгой, да и в стенах имелась система защиты от электронной разведки, система наведения помех—ГРАС был напичкан электроникой, начиная с дверей и заканчивая беседкой во дворе. Сейчас большая часть аппаратуры была выключена —работали только системы сбора поступающей информации. Вообще-то он и сам мог сделать себе распечатку. Но порядок есть порядок, раз это обязанность Большакова, то уж пусть Илья Степанович подсуетится. Борисов в этом был похож на героя Сент-Экзюпери Ривьера, который железной дисциплиной, установленной в своей фирме, пытался противостоять неуправляемым силам природы. Юрий Николаевич, конечно, читал «Ночной полет», и сравнением с Ривьером ему можно было только польстить.

Некоторое время майор задумчиво смотрел на стену за большаковским креслом. На ней висело две дюжины листков бумаги, на коих буквами различных размеров и цветов значилось «FSB!», неизменно с восклицательным знаком, словно работал здесь яростный фанат федеральной службы безопасности. На вопрос Борисова, почему он выражает свои патриотические чувства латинскими буквами, Большаков ответил, что у них, программистов, кириллица не котируется. Борисов проверил, не появились ли вновь на аппаратуре картинки с изображением «Охотников за привидениями». Если подозрительное «FSB!» он ещё терпел, то с прочими большаковскими хулиганствами боролся беспощадно.

Майор заглянул на всякий случай в библиотеку, а затем спустился во владения Рената. Дежурное помещение, куда сходились провода систем сигнализации, тоже не имело окон, но также освещалось круглосуточно. На стене прямо перед собой Борисов увидел три небольших подсвеченных зеленых плафончика, свидетельствовавших, что на территории ГРАСа находятся три сотрудника: он, Ларькин и Ахмеров. Один плафон не освещался, и это означало, что старший лейтенант Большаков на службе отсутствует. Цифровое электронное табло под плафонами тоже было тусклым: посторонних в контролируемой зоне не наблюдалось. Ахмеров в гараже, это очевидно. Что же касается Большакова, восемь шансов из десяти за то, что он в середине ночи смылся к своей Юльке, благо до Тверского бульвара рукой подать. У её мужа, наверное, тоже было ночное дежурство. Конечно, Большаков не ушел просто так — в таких случаях его подменял Ренат. Круговая порука. В душе майора начинало копиться раздражение. Незаметно для себя он стал тихонько сопеть, чем-то напоминая паровоз из фильмов о гражданской войне.

Борисов прошел по коридору к себе в кабинет, снял пальто, поставил чайник и стал перебирать накладные на полученную недавно на центральном складе измерительную аппаратуру. Минут через семь-восемь, заваривая чай, он взглянул на часы, а затем на пульт переговорного устройства. Было 9.16. Майор шагнул к двери и, убедившись, что за ней никого нет, вернулся к селектору и наполовину утопил кнопку вызова. Пару месяцев назад он лично оставшись ночью подежурить, он слегка перепаял большаковский селектор так, что его микрофон стало можно включать из кабинета майора. Нужно было только нажать вот так, не до конца, кнопку вызова.

Из переговорного устройства раздался жуткий, омерзительный звук, от которого у непривычного человека сводило челюсти и мурашки бежали по коже. Звук этот недвусмысленно свидетельствовал, что старший лейтенант Большаков на службу прибыл. Илья Степанович брились. Страшный звук издавала электробритва марки «Уфа» бог весть какого года изготовления. Однажды капитан Ларькин, наблюдая, как сладострастно завывающая бритва присасывается к шее Ильи, задумчиво сказал, что КСКР назван «Вампиром» незаслуженно и для отвода глаз. По совести, это наименование заслуживает совсем другой аппарат. Большаков брился на работе и ни в какую не хотел менять свое «УФО» на что-нибудь более новое и современное.