Беседы с Vеликими - Игорь Свинаренко

– Это тонко! Я смотрю, ты постишься. В первый раз?

– Да не соблюдаю я пост! Вот не надо меня с постом связывать. Я просто мало ем. Если захочется, я съем что-нибудь скоромное.

– Но так ты ведь еще и не пьешь.

– Я просто после выходных не хочу. В выходные был на охоте и много пил. А пост создает общественную атмосферу, в которой легче не пить и мало есть. Когда ты просто приходишь куда-то и не ешь, не пьешь, на тебя смотрят как на идиота. А так – сидишь с умным видом, съел чего-нибудь легкого, и все говорят – о, пост соблюдает…

Когда-то он из академической среды ушел в правительство (был министром у Гайдара), а оттуда в большой бизнес. Сгинули, пропали, ушли на обочину, в изгнание – из московских профессорских семей, из науки, из бизнеса – многие люди, которые тогда были позаметней и повлиятельней Авена. Они – были. А он и сейчас цел, жив, здоров и не утратил ни темпа, ни вкуса к жизни. Ему везет. И все, что ли? Вроде нет. Еще у него есть цитата из него самого – «готовность рисковать и брать ответственность плюс умение быстро соображать, решать… Контактность, вероятно». Но, скромно поясняет он, «это вытекает из предыдущего», то бишь из везения. Авен говорит очень быстро. Эта быстрота становится особенно явной, когда прослушиваешь кассету с записью беседы. Там, где я долго и путано объяснял, чего хочу от него услышать, он вставлял нетерпеливые, но вежливые реплики, показывая, что давно все понял и хочет ответить поскорей, чтоб не терять времени. Так отличник в классе знает ответ быстрей всех…

– Я был бы последним самодовольным дураком, если бы выводил свой успех только из личных исключительных добродетелей, – говорит о себе Петр Авен. – В жизни всегда есть место везению. Нас всегда учили, что подвигу, а оказалось, что везению – тоже.

– Да, повезло тебе. А если б ты родился где-нибудь в Урюпинске, да еще бабой – что было б тогда?

– Да даже и мужчиной в Урюпинске… Тогда, думаю, шансов у меня было бы не много. Да и от времени много зависит. Я думаю, мой отец был не менее способный, чем я. А в общем, шансов больших жизнь ему не дала. Нам, конечно, ужасно поперло со временем. Деньги сейчас можно зарабатывать! Мне лично ужасно повезло – с биографией, с семьей, со всем остальным… Хотя обычно про везение говорят заурядные слабые люди, ничего в жизни не сделавшие. Вот они говорят: «Вам все прет». Ну как так – одним все прет и прет, а другим не прет и не прет? Бизнес – это вообще риск. Это готовность рисковать благополучием семьи, тем, что у тебя сегодня уже есть. И тут кто-то угадывает, а кто-то – нет…

– А что ты испытываешь к людям, которым не повезло, у которых слабые силы, маленькие задачи… Сочувствие?

– Никакого сочувствия. Сочувствия к слабости я не испытываю. Презрение – да… Я не склонен жалеть человечество. Ну, больным я сочувствую, это такое дело фатальное, и старым. Мне бывает жалко людей, которые стараются, пытаются, хотят, но по объективным причинам у них не получается. Но они по крайней мере стараются и хотят. А кто боится, кто рисковать не хочет, сидит у себя в норке – тем совершенно не сочувствую. Кто приходит домой и ложится на диван с газетой и с бутылкой пива – таким я ужасно не сочувствую… Если я буду сочувствовать бедным, давать им деньги за бедность – они все равно будут бедными всегда. Всю жизнь.

– Петр! Все думают, что ты еврей, типичный еврейский банкир. А ты говоришь – латыш… Люди страшно удивляются!

– Да. В общегражданском паспорте у меня написано «латыш». Мой дед – из латышских стрелков. Он плохо говорил по-русски. Я его не застал, его расстреляли в 1937 году, как и второго моего деда – профессора-металлурга. Рос я без них… А если копать еще глубже, так корни Авенов на самом деле не латышские, а шведские. Когда остатки разгромленной армии Карла XII отступали через Латвию, то в Яунпиеболга – там на востоке есть такое место – у кого-то из шведских солдат случилась любовь с поселянкой. От этой любви и пошли Авены.

– Красивая история! Но откуда ты это все знаешь?

– Как-то Мауно Койвисто, в то время финский президент, приехал в Москву и в разговоре заинтересовался моей фамилией. У него хобби – генеалогия. А когда я попал в Финляндию (Ельцин туда поехал с ответным визитом и взял меня с собой), Койвисто уже все про меня знал.

– А что значит для тебя быть латышом? Sveiki milais Salateti, barda taka lapsta, tu davanas mums atnesi? Darbam slava! Latviesu strelnieki, dodiet man ludzu trissimt gram degvinu, es gribu dzert?[1]

– Я не говорю по-латышски. Латышское во мне – это некий миф; ничего – культурологически – во мне латышского нет. Да и в отце уже не было. Он рос с русской матерью, с украинским отчимом. Моя мама – еврейка. (Сын может считаться латышом, но уж никак не по галахе. – Ред.) Вид у меня смешанный. Во мне есть и еврейское, и латышское, и русское. Вот. Поэтому трудно сказать, кто я… Хотя в Латвии у меня есть родственники. Я ездил на хутор, где родился мой дед…

– Эх! Если б не эти ваши латышские стрелки, то все б в России было хорошо.

– Это легенда. Это легенда, абсолютная легенда.

– То есть, по твоей версии, вы не виноваты?

– Мы точно совершенно не виноваты. Хотя, безусловно, латышские стрелки сыграли вредную роль в российской истории; вредную – и очень страшную. Мой дед был одно время следователем Питерской ЧК. Думаю, они там зверствовали… Но даже если они и виноваты, то за свои заблуждения заплатили своими жизнями – их почти всех расстреляли. Искупили, не искупили – но заплатили полную цену.

– Сейчас, конечно, капитализм, но некоторые и при советской власти неплохо жили. Кто ж это мне рассказывал – не ты ли сам? – как тебе из «Арагви» на дом доставляли с утра пиво на опохмелку и горячие закуски?

– Нет, ну не дословно так. Не на дом! Где «Арагви» – и где Ленинский проспект, на котором я в молодости жил… Ну, у меня была пара знакомых официантов в «Арагви», это было очень удобно – они нас пускали, была ж проблема войти в ресторан… И благодаря такому знакомству что-то более вкусное можно было заказать. Товарно-денежные отношения ведь уже властвовали, и с официантом можно было договариваться о качестве продукта…

– И вы там устраивали разгул?

– Нет, пьяный разгул, громкая музыка – меня это не прельщало. Тихо посидеть с девушкой в углу – это намного интеллигентней…

– Ты вообще какой-то баловень судьбы. Тебе столько делали заманчивых предложений, что просто физически ты их не мог принять. Лично Березовский тебя звал миллионы зарабатывать. Потом послом тебя хотели назначить… Всем отказал! А вот в Вену все-таки поехал – при советской власти еще – наукой заниматься. Расскажи, пожалуйста, как протекала твоя жизнь в Австрии – в бытовом плане.

– У меня была квартира трехкомнатная в неплохом районе Вены, которую мне оплачивала советская власть, поскольку я уехал официально по контракту от Академии наук. У меня была машина «Жигули». Я каждое утро выезжал на работу на этой машине к девяти утра. Институт находился за городом… Вечером я возвращался, и, поскольку у нас тогда не было детей, мы с женой гуляли по городу. Заходили в недорогие рестораны, если были на это деньги. А нет – сидели дома, смотрели телевизор, книжки читали, учили немецкий: жена его хорошо выучила, а я – нет, потому что в институте работал с английским. Это все длилось три года.

– Ты когда приезжал в отпуск, все говорили, наверно: «Вот это да!»

– «Вот поперло, а!» – говорили. Безусловно.

– Джинсы, кроссовки…

– Конечно! Уехать за границу, в капстрану – такое желание у многих было. Когда я, пусть на «Жигулях», ехал по автобану к себе в институт в потоке иномарок… Было чувство: я такой же, как они! Ты можешь спокойно купить банку пива, съесть на улице сосиску и даже зайти в ресторан, и это все в капстране, – это наполняло таким экстазным восторгом! Особенно первый год. В это не верилось, я думал – вот сейчас проснусь, и все кончится… Жизнь за рубежом, безусловно, относилась к разряду мечт.

– И какое-то время на этом эмоциональном топливе – «как это круто, жить на Западе» – ты и продержался. Это давало кайф. А потом это ведь кончилось, так?

– Потом это приелось, конечно.

– И тогда ты со спокойной совестью, когда кончился контракт…

– Нет, не так было.

– Контракт не кончился, я мог еще там жить и работать – но меня же Гайдар пригласил в правительство работать. Он пригласил меня работать – обращаю твое внимание – министром! Я понимал, что происходят новые какие-то вещи. Я видел, что приезжают из Москвы люди, которые уже заработали большие деньги. И мое самолюбование, в том числе когда я в Москву приезжал со своими деньгами, заработанными в Вене, становилось смешным! Потому что люди, которые занимались бизнесом в России в 91-м, зарабатывали другого порядка деньги. И я понимал, что, в общем, я в Австрии живу приятно, но это не то – мне хотелось уже тоже деньги зарабатывать…