Стеклянная рука - Эдуард Веркин

Потом, когда я сам пристрастился к классике, я стал думать, что Тоска, она на самом деле с ударением на «о», а не на «а». Как опера Дж. Пуччини.[5] Но с ударением на «о» ее никто не называл. А Тоска не настаивала. Как-то раз я так, для прикола, решил ее поддразнить и стал называть с ударением на первый слог, но Тоска рассвирепела и чуть не прибила меня своим портфелем.

Вообще ссорились мы довольно часто. Но обычно так, по мелочам. Поэтому я и насторожился, когда Тоска сегодня психанула. А в распсихованном состоянии человек всякое может натворить. Надо было ее подстраховать.

Вот я и страховал. По моим расчетам, Тоска должна была вот-вот сюда прибыть. Скорее всего она тоже взяла такси, все люди думают одинаково.

Но Тоска не взяла такси, Тоска оказалась девчонкой оригинальной, как всегда. Со стороны города послышался мерзкий трескучий звук, и по уровню мерзости этого звука я опознал в нем худшее из транспортных средств — велик с моторчиком. Хуже велика с моторчиком может быть только велик с моторчиком от бензопилы. На таких бензопильных великах ездили ушедшие на покой маньяки и учителя из коррекционных школ. Однажды я сел на такой дырчик и едва не свернул себе шею, поскольку оказалось, что тормоза на подобной конструкции не предусмотрены и тормозить надо собственными подошвами. Что, согласитесь, неудобно.

Такой велик у меня никак не вязался с Тоской.

Заслышав треск, я хотел было подняться на второй этаж, но не успел. Водитель велика прибавил газу, бензопила с колесами взревела еще громче. Я спрятался за штору поглубже и стал ждать. Примерно через пару минут со стороны Водонапорной показался оранжевый драндулет. Драндулет дребезжал, ковылялся и вообще перемещался с большим трудом, на последнем издыхании.

За рулем сидел незнакомый мне чувак во взрослом мотоциклетном шлеме. Чувак был обряжен весьма легкомысленно — в длинные пляжные шорты, оранжевую футболку и ослепительно белоснежные кроссовки. Жлобсковато одет.

На багажнике в позе переносного холодильника сидела Тоска. На ней шлема не было, зато была вязаная черная шапочка, которая удивительно Тоске шла. И вообще Тоска была обряжена во все черное, что напомнило мне о лучших временах. Выглядела она здорово, как настоящая девушка-спецназовец.

Драндулет остановился прямо напротив дверей. Водитель снял шлем. Под шлемом у него была точно такая же шапочка, как и у Тоски. Я его не знал. Видимо, какой-то тосковский знакомый. Ну ладно, посмотрим…

— Хороша развалюха! — сказал этот тип и указал на клуб. — Выглядит зловеще. В таких местах водятся призраки.

— Точно, Паш, — кивнула Тоска. — Развалюха что надо…

Он был еще и Пашей. На моем пути все время встречались одни Паши, и это было удручающе. Вообще, встретить Пашу на пути — дурное предзнаменование. Лучше пусть через дорогу перебегут восемь зайцев, три черные кошки и один хромой енот, чем дорогу эту перейдет Паша. Во всяком случае, для меня.

— Хотя, с другой стороны… — Этот самый Паша достал из рюкзака фотоаппарат со здоровенным объективом, дорогой фотик. — Это даже интересно… Серия снимков «Город Мертвых»!

И Паша принялся безжалостно фотографировать клуб и все вокруг, будто у него было в пальцах чесоточное жжение. Тоска же доставала из своего рюкзака многочисленные фонари.

— Ты бы поосторожнее тут снимал, — сказала она. — Все-таки…

— Ты что, действительно веришь в эти сказки про альбом Паровозова?

— Верю, — кивнула Тоска. — В страшные сказки легко поверить.

— Ерунда. — Паша спрятал фотоаппарат. — Альбом как альбом, только стоит до фига. И хорошо бы нам его найти поскорее.

— Поскорее так поскорее. — Тоска посмотрела на руку. — Сверим часы.

Паша задрал рукав и тоже посмотрел на часы. Часы были большие, настоящий будильник. Я как-то видел такие в одном сельском магазине, сделаны в пятидесятом году на Минском минометном заводе, настоящий раритет. Но Паша сразу же принялся врать, что эти часы его дед изготовил в сорок третьем, лежа под подбитым немецким танком, и не просто так изготовил, а из хвостового оперения собственноручно сбитого им немецкого бомбардировщика.

Тоска восхитилась, а Паша добавил еще, что за эти часы сам маршал Жуков предлагал его деду настоящий немецкий граммофон, а сейчас за такие часы можно не граммофон купить, а немецкую машину.

Я подумал, что этот Паша — изрядный враль и лапшист, причем лапшист довольно невысокой категории, не то что я.

— Кстати, — продолжал этот Паша. — У меня дома есть еще одни часы, только поменьше, они не из бомбардировщика сделаны, а из истребителя, на нем один немецкий ас летал…

— Ладно, — сказала Тоска. — Часы из истребителя потом, а сейчас посмотрим, что там внутри…

Тоска включила фонарик, вошла в клуб, и мне не стало ее видно. Паша привязал мотоцикл цепью к фонарю, постоял, потом достал мобильник и кому-то позвонил. Звонил, звонил, только ничего не вызвонил — связи-то не было. Паша разозлился, спрятал трубку в дурацкий чехол на поясе и тоже вошел в клуб.

Дальше я подглядывал уже через дырку в портьерах.

— А тут светло, — сказала Тоска и выключила фонарь. — Удачно придумано, свет через крышу падает…

— Ну, и где этот альбом? — спросил Паша.

Жадный был какой-то этот Паша, впрочем, все Паши — ребята такие, своего не упустят. Сразу к делу приступают.

— А там, на стене, кто? — Тоска не ответила Паше, указала пальцем вверх. — На лошади?

— Не знаю, — ответил Паша. — Илья Муромец, наверное. Видишь, какая сабля!

— Как живой… Странно, Илья Муромец вроде бы должен еще с этими быть, как их… Алеша Попович и Никита Кожемяка.

— Добрыня Никитич, — поправил Паша. — Но тут только Илья Муромец.

— Откуда ты знаешь? — спросила Тоска. — А может, это не Илья Муромец, может, это Семен Буденный?

— Не, — откликнулся Паша. — У Муромца лошадь другая, толстая такая. А вообще на самом деле как живой, нарисован очень необычно. Понятно, почему Паровозов художником стал. В окружении таких картин… А вон там погляди!

Парочка отправилась вдоль стены и принялась рассматривать картины, будто они сюда на выставку приехали, а не в поисках альбома-убийцы.

— А в том углу что? — Паша принялся смотреть в дальний угол. — Картина какая-то странная, не видно…

— Темно стало. — Тоска сняла с шеи фонарь.

Вспыхнул свет и тут же погас: Тоска ойкнула, выпустила фонарь, и он грохнулся об пол. Разбился.

— Гадость какая, — негромко сказала Тоска. — Кто только эту картину нарисовал? Псих какой-то…

— Ты поняла, что там нарисовано?! — шепотом спросил Паша.

— Не дура. Оно отсюда вылезает?

— Кажется, да… Вряд ли такую картину стали бы держать в клубе, я бы ни за что не стал. И в клуб такой бы точно не ходил…

— Ты думаешь, что она уже потом появилась, после? — спросила Тоска. — После того, как все произошло?

— Ничего я не думаю. Вернее, я думаю, что надо нам этот альбом идти искать. Пока не поздно. Щас только…

И этот Паша снова принялся фотографировать. Кадров двадцать, наверное, сделал. И рожа у него при этом была такая довольная.

— Тебе не кажется, что за нами кто-то наблюдает? — спросила Тоска, и я подивился ее интуиции.

Паша насторожился, отпустил фотоаппарат и выхватил из-за спины короткий и жесткий кусок шланга.

— Я всегда чувствую, когда за мной кто-нибудь наблюдает, — повторила Тоска. — У меня…

— Ерунда, — сказал Паша. — Никого тут нет. Но, если хочешь, могу проверить.

Он достал еще одну дубинку, затем надел мотоциклетный шлем и двинул ко мне. Герой какой…

— Света все-таки маловато, — говорил Паша, приближаясь. — Шторы надо открыть, хочу тут все сфотографировать…

Он приближался, шаги его бумкали в пустом здании, а я думал, что мне сказать Паше при встрече. Но ничего не придумывалось, хотелось просто рявкнуть на него и треснуть по носу. И плевать на его дубинки. Вообще-то у меня было «кое-что» покруче этих дубинок, но пока я не собирался это кое-что использовать.

Когда Паша преодолел полпути, мне все-таки пришла в голову одна штука. Я осторожно достал фонарь и направил на лицо. Когда он отдернет штору, я включу свет, громко завоплю и оскалюсь. И этот Паша обделается. Как миленький обделается, от такого кто угодно обделается, проверено.

Он приближался, приближался и почти уже протянул руку и коснулся портьеры, и я уже набрал воздуха для чудовищного вопля, как в глубине клуба что-то горякнулось.

Паша остановился.

— Что это? — спросил он.

— Не знаю. — Тоска пнула разбитый фонарь. — Может, обезьяна.

Фонарь пролетел через весь вестибюль и закатился под лавку.

— Какая обезьяна?

— Я слышала, тут раньше был зоологический уголок, а когда народ сбежал, так все и бросили. У них здесь обезьяна жила, может, это она? Может, она тут до сих пор обитает? Сошла с ума, питается крысами, ну, и вообще, чем придется…