Как разрушить реальность - Григорий Неделько

– Там, в квартире, когда я корчился на полу, ты не был в этом уверен!

– Я уверен в этом на все сто. «Средство» послано нам свыше…

– Богохульник! Идиот! Убийца!..

– Отдышись и приди в себя. Обращайся, когда сможешь трезво мыслить.

Воронцов лежал лицом в песок. Он попытался разумно оценить ситуацию, и, к удивлению, у него это получилось.

«Я принял наркотик, от которого меня скрутило в бараний рог. Я чуть не отдал концы, но все-таки выжил – и оказался здесь. Но где это “здесь”? Куда меня забросило? А вообще, почему забросило? Наверняка это просто глюки, последствия наркотического эффекта… Но ведь Диксон писал…»

Олег не заметил, как начал говорить вслух.

– Вот именно. – Константин закивал. – Хорошо, что ты вспомнил Диксона. Я так понимаю, пока мы сидели на кухне, ты краем глаза ухватил кусок текста.

– Да… что-то о «мире, что не кажется, в который переносится принявший наркотик»…

– Все верно, и сейчас ты в этом мире. Точнее, в Том.

Олег встал на колени, потом, отказавшись принять помощь друга, сам поднялся на ноги. Голова покруживалась, но в остальном он чувствовал себя неплохо. И даже хорошо. Некая могущественная и неназываемая сила толкала самое себя в его груди… Нечто неизбывное поселилось внутри тела. А потом устремилось в небо, желая поднять его, заставляя парить. Сначала – несильно, но – все настойчивее и настойчивее. И вместе с телом воспарило сознание…

«Наркотическая эйфория».

– Что, почувствовал свободу? Ощутил запах устремления? К тебе пришло осознание твоего предназначения, и ты рвешься в бой?

– Я просто кайфую от наркотика, который принял.

Константин опять рассмеялся.

– Ты ошибаешься. В тебе просыпается понимание.

– Я понимаю лишь одно: что ты заставил меня совершить величайшую глупость…

Но договорить он не успел – мир подернулся молочной пенкой и треснул по швам. Куски сыпались один за другим. Реальность рушилась под напором чего-то более властного, более могущественного, чем она.

«А я ведь даже не успел толком осмотреться, – мелькнуло в распадающемся сознании. – Через такое прошел – и по-глупому, совершенно бестолково…»

Мысль тоже осталась незаконченной. Ей на смену пришел иномирный глас, тот, что он уже слышал и о чьем происхождении был осведомлен.

– Нарк впитывается в кровь… Отторжение происходит неожиданно… Я не знаю, где ты окажешься… Несколько часов могут выпасть из памяти… – слышались отрывистые фразы, громкость которых то затихала, то усиливалась.

Но вот голос стих: Константин остался там, а Олег переступил грань.

Все повторялось.

За исключением…

…За исключением того, что он очнулся в собственной постели, в трусах и футболке, как обычно спал. Кровать была расправлена, свет выключен.

Первое время Олег привыкал к давно ему известному мраку собственного дома, после чего наконец смог удивиться: ни головной боли, ни тошноты, ни потери ориентации в пространстве… ничего, никаких отрицательных симптомов. Он будто бы никогда и не принимал самый сильный на Земле наркотик.

Воронцов посмотрел на электронные часы: 3:07.

Только куда-то подевалось несколько часов его жизни – но это же пустяк, им не грех и пожертвовать, верно?

«Какие непонятные, не характерные для меня мысли… Надо заснуть – у меня осталось меньше трех с половиной часов для того, чтобы восстановиться перед работой».

Но зачем восстанавливаться? Зачем спать? Он прямо сейчас готов был бежать вперед, нестись, делать что-то, творить!

«Это все наркотик… он по-прежнему в моем мозгу. Когда же он отпустит меня?»

Но что-то, глубинное чувство, вытащенное из самых потаенных закромов подсознания, подсказывало: этого не произойдет. Константин вроде бы говорил, что к нарку нет привыкания. Люди, употребляющие «средство», делают это по доброй воле. Или ему лишь кажется?..

«Надо поспать. Осталось меньше трех с половиной часов…», – не отпускала утилитаристская, земная, привычная, нестрашная мысль.

И он, пытаясь уйти от навязчивого внутреннего голоса, расползшегося кляксой по разуму, закутался в одеяло, закрыл глаза – и вскоре уснул.

Будильник гремел, как Четвертая Мировая.

Олег проклял все на свете, и, в первую очередь, плутониан, захвативших Землю и заставлявших ее обитателей, достигших пятнадцати лет, работать без выходных. Но делать было нечего: он встал с постели, выключил трезвонящий будильник, заправил кровать, умылся, поел, оделся и отправился на работу.

Ощущение эйфории прошло, и ей на смену пришло что-то сродни депрессии. Олег работал из рук вон плохо, за что несколько раз получал дубинкой. И голубомордые полы, один за другим нависая над ним, произносили угрозы. Закончилось все тем, что его вызвали к начальству, – здоровенному, даже по меркам плутониан, субъекту, который орал на него, грозился уволить.

– Тебя выкинут с работы, как паршивого кота! И никуда больше не возьмут! Тогда тебе останется одна дорога – в тюрьму, где тебя сломают, сотрут, уничтожат – сделают с тобой то, чего ты даже представить не в состоянии! Уж я об этом позабочусь!..

Вряд ли директор газеты обладал такой властью, однако он был уроженцем Плутона, а значит, у него имелись связи с собратьями. Может, ему бы и не удалось претворить в жизнь свою угрозу, но лишить Воронцова работы – вполне в его силах. Значит, нельзя перечить, если он не хочет оказаться на улице, а впоследствии – в местах не столь отдаленных, как «злостный тунеядец». Надо кивать, со всем соглашаться, напустить на себя убитый и виноватый вид – и делать все, что скажет шеф.

Когда поток криков схлынул и Олега отпустили, он неожиданно для себя осознал, что уже не боится начальства так, как прежде, а его мысли занимает лишь одна мысль: мне нужен нарк, и – немедленно!

Сам не свой, какой-то погруженный в себя, глубинно-новый, Воронцов сел на рабочее место и стал делать то, за что ему платили мизерную зарплату. Делать механически, но правильно…

Вернувшись домой, он первым делом набрал номер Константина и попросил его прийти. Полчаса ожидания растянулись до полугода, но вот, наконец, в дверь позвонили…

…– Вообще это на меня не похоже, – словно извиняясь, сказал Олег.

– Можешь не оправдываться. – Переступая порог квартиры, Константин улыбался. – Я на своем веку повидал многих «начинающих», и все они отчего-то очень сильно стеснялись своего естественного желания.

– Естественного?

– Ну конечно! Стремление к Истине, к Ответу, к Высшему – разве не это отличает людей разумных от дриопитеков? Желание достичь Предела, открыть для себя пассионарность бытия!