Дочки-матери - Алина Знаменская

Конечно. Для Никиты всегда самое главное было — продемонстрировать свою независимость и самостоятельность. Продемонстрировал!

Впервые за три месяца Юля подумала так о муже. Одернула себя: о мертвых плохо не говорят. Нужно теперь думать, что делать. Необходимо с кем-нибудь посоветоваться.

Шагая через сквер, Юля перебирала в уме всех своих знакомых. Подруги отпадают. Ни Светка, ни Жанна не разбираются в подобных вещах, находясь за мужьями как за стенами. Как, впрочем, и она до недавнего времени. Юридическая консультация? Там скорее всего скажут то же, что и у нотариуса: она не имеет на собственную квартиру никаких прав.

Нет, здесь нужен человек, который знал лично Никиту, знал их семью. Кто знал хорошо и помог бы разобраться, вложив в это дело, что называется, душу.

Перебрав в уме всех знакомых и сослуживцев мужа, Юля остановилась на Солодовникове. Именно он оказался рядом, когда случилось несчастье с Никитой, и он же, поскольку Юля находилась в полной прострации, организовал похороны и поминки, встречая и провожая Никитиных родственников. Кажется, он говорил что-то вроде: если понадобится, обращайся.

Юля нашарила в сумочке записную книжку и набрала на мобильнике номер Игоря. Он подъехал довольно быстро. Юля успела только выкурить сигарету и подойти к трамвайной остановке. Черный “мерс” Игоря бесшумно подкатил к самым ее ногам.

— Классно выглядишь, — похвалил Игорь, когда Юля нырнула в комфортабельное нутро машины, пропахшее дорогим мужским парфюмом. Ей сразу стало душно. Она опустила стекло и ответила:

— Ты тоже.

Игорь, видимо, почувствовал ее настроение и попытался пристроиться к ней психологически.

— Что-то случилось?

Он вел машину вслед за трамваем, ожидая от нее указаний.

— Ничего, — усмехнулась Юля. — Кроме того, что три месяца назад разбился Никита. А вместе с ним — вся моя жизнь.

Юля полезла в сумочку за сигаретой, лаковая кожа сумки выскользнула из рук, упала, что-то посыпалось Юле под ноги.

— Сейчас остановимся где-нибудь и поговорим, — пообещал Игорь. Нажал кнопку бара, и перед Юлей оказались сразу пять видов сигарет. Она выхватила наугад, закурила.

На набережной в этот час было мало народу. Они сели за пластиковый столик в тени подстриженного тополя. Игорь взял бутылку пива и сок.

— Значит, тебе теперь негде жить? — уточнил Игорь, облизывая с губ пену.

Юля кивнула.

От того, что она рассказала Солодовникову о своей проблеме, на душе не становилось легче. Более того, ее не устраивало что-то: то ли его покровительственный тон, то ли равнодушие и небрежность официанта, который даже не удосужился протереть ее стакан, то ли что-то еще.

— Понимаешь, он словом не обмолвился, что записал эту квартиру на свою мать. Я как дура пришла вступать в наследство.

— А там — облом, — закончил за нее Игорь, наливая себе из бутылки новую порцию и кивая в такт ее словам. Он вел себя так, будто подобное происходит сплошь и рядом. — А со свекровью нельзя договориться? — предложил Игорь, хрустя чипсами. — В конце концов, Никита купил эту квартиру для себя, она это знала. Думаю, ты сгущаешь краски. Ваша с Никитой дочь — ее внучка.

Юля усмехнулась.

— Ты не знаешь мою свекровь. У нас с ней отношения напрочь испорчены. Она будет рада видеть меня у разбитого корыта.

Юля отвернулась и посмотрела на Волгу. Тучи уползли на противоположный берег, вымытое солнце трогало воду искристыми лучами. Когда они с Никитой начали встречаться, свидания назначали исключительно здесь, на набережной. Когда смотришь на воду, на далекие очертания другого берега, кажется, что все впереди замечательно, а город такой же красивый, как это место, и ощущение молодости и счастья легко бежит по венам и артериям подобно реке.

Они поженились, когда Никита был на третьем курсе, а она — на первом. Свекровь была в ужасе. Ее единственный сынок, надежда всей жизни, и вдруг… Ладно бы невестка попалась из обеспеченной семьи, а то так, голь перекатная. Когда сын все-таки женился, не вняв мольбам матери, та надулась, заняла позицию наблюдателя, готовая в любой момент вставить едкое словцо по поводу никудышной жены Никиты. Но Никита имел удивительное свойство — он всегда плевал на чужие советы. Выслушивал их с лицом “себе на уме” и, посмеиваясь, обещал сделать все, “как скажете”. И делал так, как никто от него не ожидал.

— И все-таки поговори со свекровью. Внучка все же…

— Да говорила я, — с трудом отрываясь от воспоминаний, откликнулась Юля. — Вернее, она со мной. Когда делали поминки на сорок дней, она меня спросила: “Где жить-то теперь собираешься? Квартиру-то сынок на меня записал, обеспечил матери старость”. Я не поверила ей! Думала, заговаривается она от горя. Единственный сын в автомобильной катастрофе разбился. А она твердит свое: “Ну ничего, у тебя денег много. Никита тебя как королеву содержал. Ни дня не работала. Да и замуж выскочишь, молодая еще”. А к Оленьке она всегда была равнодушна, поскольку дочь на меня похожа, не на Никиту.

— Ну а деньги-то у вас остались?

Игорь отодвинул пустой стакан и достал сигареты.

— Какие деньги? — возмутилась Юля. — Мы все угрохали на квартиру. Хрущобу свою, полуторку, продали, мебель старую тоже. Даже гараж с погребом. Никита говорил, что гараж будет присматривать возле новой квартиры. Чтобы поближе.

— Насколько я был в курсе дел Никиты, у него имелись деньги. Что же за квартира такая, что он в нее все до копейки вложил?

— Хорошая квартира. В элитном доме, в двух уровнях, трехкомнатная.

Игорь присвистнул.

— Достойную старость мамаше обеспечил. Криво усмехнулся. Глаза его от пива заблестели, на скулах появился румянец. Вообще Солодовников светился довольством жизнью и безмятежностью. Раньше у них с Никитой были общие дела, они кружились в одних кругах, ездили на одни курорты. Доход у них был примерно одинаков, возраст — тоже. И вот Никита как бы вырвался вперед — иномарка у него новехонькая появилась у первого, и квартиру в элитном жилом комплексе он первый отхватил. И вот в один момент — бац! Все вдребезги! Машина — всмятку, квартира, считай, никому не досталась. Мать наверняка ее продаст, чтобы получше питаться. А вот у него, Солодовникова, все тип-топ. Тише едешь, дальше будешь. “Мерс” он купил хоть и подержанный, и позже Скачкова, но зато… “Мерс”, одним словом. Бог даст, и квартиру сменит. Может, как раз у Никитиной мамаши и выкупит.

Именно эти мысли и заподозрила в аккуратно подстриженной голове Солодовникова молодая вдова, сидящая сейчас напротив него. “Зачем я обратилась к нему? — скривилась она, как от боли. — Ему до фени мои проблемы. Он был другом, пока зависел от Никиты. Пока у них были общие дела. Теперь ему до лампочки. Да и может ли он помочь? Чем?”

— Чем я могу помочь? — эхом на ее мысли отозвался Игорь.

— Мне нужно устроиться на работу, — вслух подумала Юля и отхлебнула сок.

— Образование? — деловито осведомился Игорь, выпуская дым в сторону.

Его строгий дорогой костюм не вязался с пластиковыми столиками летнего кафе, запахом шашлыков и темной бутылкой пива “Толстяк”. Имидж Солодовников сменил, а привычки остались старые.

— Я окончила философский факультет университета.

— Угораздило тебя, — протянул Солодовников, по-новому оглядывая ее с головы до ног. — Ну а печатать ты умеешь? Компьютер знаешь?

— Я научусь, — быстро ответила Юля, испуганно отмечая, как внутри все леденеет.

Тучи вернулись из-за Волги, поднялся ветер и стал кружить по набережной белые пластиковые стаканчики и обертки от мороженого. Она ничего не умеет, никогда не работала и не представляет, как станет теперь жить. Деньги катастрофически тают.

— Да не паникуй ты… — Игорь протянул руку и накрыл ладонью ледяную Юлину. — Что-нибудь придумаем.

Рука у Солодовникова была теплая, мягкая и тяжелая. Юля вынула из-под нее свою ладонь и поежилась.

— Извини, я отвлекла тебя от дел… Она взяла сумочку и поднялась.

— Ты домой? Я тебя подброшу, — засуетился Солодовников.

Ветер смахнул со столика пачку сигарет вместе с приготовленной для официанта сторублевой купюрой. Солодовников кинулся поднимать.

— Ничего, я на трамвае. Спасибо.

Юле почему-то хотелось поскорее уйти. Она злилась на себя за то, что обратилась к Игорю. Зачем? Получилось, что она жалуется на судьбу самым постыдным бабским образом. Она привыкла во всем полагаться на мужчину. Пришла пора отвыкать.

У остановки ее нагнали первые тяжелые капли дождя и черный Игорев “мерс”.

— Садись, промокнешь же! Довезу!

После секундного колебания Юля все же нырнула в салон “мерса”, и через минуту дождь накрыл город. Дождь стоял серой стеной. Машина врезалась в него, как ложка в кисель. Люди исчезли, рассочившись по подъездам и магазинам, а в салоне, пропахшем терпким мужским одеколоном, звучал ленивый голос Джо Дассена.