Цветок Лилии - Мария Вячеславовна Чепало

Через сорок минут по кухне разносился копченый запах густого чечевичного супа. Лиля робко заглянула в зал, где отец устроился перед телевизором. Она чуть откашлялась и боязливо позвала отца к столу. Лиля чувствовала, будто сидит на иголках — одно неверное движение и пиши пропало. Отец, отвыкший от вкусной еды, перебивавшийся четыре года чем попало, недоверчиво глянул на суп.

— Что в нем? — спросил он.

— Чечевица и колбаса.

Отец скривился. Он не помнил, чтобы у него была чечевица. Он ненавидел эту крупу всей душой. Его мать любила отваривать чечевицу огромной пятилитровой кастрюлей и всю последующую неделю требовала, чтобы Олег это доедал. Но стоило ему сунуть в рот одну ложку, как его лицо преобразилось моментально. Первая тарелка опустела, когда Лиля еще и не села за стол, нарезая чуть черствый хлеб.

— Добавки? — неловко спросила Лиля.

Отец кивнул с набитым ртом.

— Очень вкусно, — вставил он между третьей и четвертой ложкой, — самый лучший суп за последние… — и он умолк.

В воздухе чувствовалось напряжение. Лиля смотрела на отца, а по ее коже бегали мурашки. Вся квартира пропитана прошлым. Страшным. Болезненным. Находиться здесь тоже самое, что сидеть в клетке со львами. С одним огромным голодным львом. Ты не знаешь чего от него ждать. На что он способен в этот раз. Сейчас он претворяется котенком, выброшенным на улицу, которого хочется забрать домой, отмыть и накормить. Но Лиля знала, что это обман. Знала, что стоит дать котенку маленький кусочек свежего мяса, и он проглотит руку по локоть.

До конца дня они больше не разговаривали. Лиля готовилась к первому учебному дню в университете, а отец сидел в зале перед телевизором. Он щелкал пультом, переключал каналы, но в мыслях у него была только дочь. Он думал о том, не поздно ли еще все исправить? Начать новую жизнь? Нет, это слишком глупо. Груз той тьмы, в которой он прожил последние годы, никогда не останется позади. Отголоски прошлого каждый день будут напоминать о том, что он сделал. О том, как он своими руками все разрушил.

Горечь застряла поперек горла. Руки потянулись за кресло, где обычно стояла бутылка. Ее не было. Дочь дома. Он себе поклялся. Экран телевизора погас. Олег вышел на балкон и закурил. Вечерело. Детвора заполнила своим визгом весь двор. Теплый ветер обдувал лицо из открытого окна. Мальчишки пинали мяч. И у него когда-то был сын. Нет, он себе поклялся. Женщины гуляли с колясками. И у него когда-то была жена. Он себе поклялся. Девочки прыгали в начерченные мелом на асфальте классики. Его собственная дочь вернулась к нему. Она здесь, у себя в комнате. Она — теперь центр его вселенной. Не бутылка, припрятанная под кроватью. Или за стиральной машинкой. Или та, что под раковиной на кухне. Он себе поклялся. Больше никогда. Жизнь дала ему второй шанс, и теперь он вцепится в него зубами что есть мочи, и ни за что не отпустит.

Он себе поклялся.

2 Подарок

В это утро Лиля встала очень рано. Световой день постепенно сокращался, и рассвет затянулся. Квартира сонно дышала в такт покачиваниям макушек деревьев. Топот соседей сверху, собирающих детей в школу. Машины на улице одна за другой оживали, извергая из труб клубы серого дыма. Почти незаметный туман размеренно расположился на асфальте после ночного дождя. Из открытого окна веяло сыростью и осенними листьями. В воздухе летал дух первого сентября.

Чайник был снят с конфорки за секунду до оглушающего свиста, непременно разбудившего бы отца. Лиля подставила табурет к подоконнику, заварила чай и уставилась пустым взглядом на просыпающийся город. Первоклассницы шагали в школу с вплетенными в косы белыми бантами, повиснув на руках матерей.

— Какой еще фартук? — семилетняя Лиля скривила нос от вида грубой застиранной тряпки. — Я не надену это!

— Почему? Очень красивый фартук, я его когда-то носила каждый день в школу, — мама разглядывала вещицу, и в ее глазах плясали огоньки, какие обычно загораются у взрослых, вспоминающих свое детство.

Она смотрела на дочь, а видела себя. Как ей хотелось, чтобы Лиля хотя бы примерила дорогую сердцу вещь, но та уперлась — не надену и все!

Андрей кружил вокруг сестры, заливаясь хохотом.

— Давай-давай, вот все обзавидуются! — поддевал брат. — Чур мы не знакомы!

Лиля скорчила рожу.

— Девочки языки не показывают, — сказала мама, зачесывая непослушные волосы дочери, — это не прилично.

— А мальчикам можно? — спросил Андрей и тут же продемонстрировал свой язык сестре.

— Все, перестаем кривляться! Андрей, не говори под руку, а то вместо прически получится черти что! Иди донимай папу. Ну и дебри! — мама театрально вздохнула. — Твоя бабушка всегда заплетала меня в школу, — она крепко прижала дочь к груди.

— Задушишь! — закряхтела Лиля.

Мама смахнула покатившуюся по щеке слезу и шмыгнула носом.

У Лили защемило сердце. Лицо матери практически стерлось из воспоминаний. Оно осталось только на старых фотографиях, которые редко доставались из шкафа. Все, что связывало ее с мамой, братом, детством и этой квартирой — очернено событиями, от которых волосы становятся дыбом.

Настенные часы тревожили тишину. Тик-так, тик-так. Лиля невольно обратила на них внимание. В форме якоря, с некогда яркой надписью «Ялта». Лиля сделала последний глоток чая, и решила еще немного подремать. Чайный пакетик должен был полететь в мусорное ведро под раковиной, но Лиля перестаралась, и он упал за кухонный гарнитур. С обреченным вздохом Лиля полезла за ним и нащупала что-то холодное и гладкое. Неприятные мурашки пробежались по спине, тело обдало жаром. Лиля извлекла из-под раковины отцовскую заначку.

Сначала было смятение, затем оно сменилось разочарованием. Потом накатила злость. Выливая содержимое в раковину, Лиля злилась больше на себя, чем на отца. Она набрала в бутылку простой воды, протерла полотенцем и положила обратно. Раковину хорошенько помыла моющим средством, принюхалась, и, удовлетворенная результатом, пошла к себе в