Палома - Юон Анн-Гаэль

На дворе были двадцатые годы, золотой век эспадрилий. Представь себе, Лиз, тысячи рабочих в этом захолустном баскском городке. Работа была везде и для всех.

Вдруг раздался гудок. Все головы повернулись в сторону сверкающего чудища. Я застыла на месте. Что это еще за штуковина? Кармен подтолкнула меня локтем.

– Закрой рот, ты похожа на рыбу, вытащенную из воды!

За рулем сидел лысеющий мужчина с пышными усами и сигарой в зубах.

– Это автомобиль, – бросила мне Кармен в ответ на мой немой вопрос. – А он – хозяин мастерской.

Меня подтолкнули, и я снова зашагала. Мы влились в толпу, которая направлялась к реке. Там, в конце улицы, располагалось огромное здание. Я никогда не видела ничего подобного. Даже церковь в моей деревне не могла с ним сравниться. Я-то представляла себе обычную швейную мастерскую! Боже мой! На фронтоне огромными буквами было написано: «ГЕРРЕРО».

Лестничный пролет. Просторный зал с высокими круглыми окнами. Пахло джутом, тканью и потом. Но еще больше, чем запах, меня удивил шум. Что-то гудело и скрежетало, казалось, какой-то великан полощет свою глотку.

Через всю комнату тянулись два стола. С каждой стороны десятки рабочих. Справа местные женщины – высокие шиньоны и светлые блузы, – работавшие на швейных машинках. Слева ласточки – косы и черные платья – с иглами в руках. В общем гаме переплетались баскский, испанский и французский языки.

Кармен подошла к мужчине, который наблюдал за работницами, скрестив руки. Маленький, круглолицый, с жирной кожей, он был одет в рубашку на пуговицах, обтягивавшую выпирающий живот, на голове был черный берет. Санчо Панса, толстый простоватый спутник Дон Кихота! Я вдруг вспомнила об Альме, которая познакомила меня с этим героем. Я снова увидела ее улыбку, наш дом, морщинистое лицо Абуэлы, и у меня внутри все сжалось.

– Здравствуйте, месье, – сказала Кармен с невероятным почтением в голосе. Я и не подозревала, что она способна на такое. – Это Роза да Фаго. Где ей можно устроиться?

Санчо, нахмурившись, уставился на меня.

– Почему ты явилась только сейчас? Ты сестра той девчонки, что погибла в горах?

Ком в горле не дал мне ответить. Он рассматривал меня своими темными глазами, поглаживая усы.

– Лет-то тебе сколько?

– Восемнадцать, – ответила Кармен, не дожидаясь, пока я снова обрету голос.

Молчание. Бригадир не был дураком. Он колебался. На фабрике работали сотни женщин, но их все равно не хватало. В этом году нужно будет произвести двести пятьдесят тысяч пар эспадрилий. А в то самое утро он как раз получил большой заказ с шахты на севере Франции. Там рабочие изнашивали по паре в неделю.

Он снова окинул меня взглядом. Бледная и тщедушная, я походила на олененка. Что я собиралась производить этими крошечными ручками?

– Покажи ей, что к чему, и поглядим, что у нее получится, – пробурчал он в конце концов.

Кармен взяла дюжину подошв и села на свое место. Позади нее громоздились огромные рулоны полотна. Казалось, что девушки вот-вот утонут в море ткани.

Испанкам платили сдельно. Восемь су за упаковку из пяти дюжин эспадрилий. Нельзя было терять ни минуты.

8

– Вот это подошва, – объяснила мне Кармен, беря в руки джутовую плетенку. – Их делают в другой части фабрики. Мы здесь добавляем верх из парусины. Верхняя часть называется союзка.

Быстрая речь, отточенные движения. Я сосредоточенно пыталась все запомнить. Особенно названия. Хоть я и знала язык, эти термины были для меня новыми. Плетенка. Парусина. Союзка.

– Полотно выдает один из работников, – указала она на узкие полоски ткани. – Все отсортировано по размерам. Смотри, не перепутай!

Я сглотнула. Гул давил на меня, я боялась ее подвести, я уже не была уверена, что мне вообще следует быть здесь. С другого конца комнаты за нами наблюдал Санчо.

– Ты будешь сборщицей, как я.

Она взяла специальную плашку, похожую на толстую перчатку, прикрывающую ладонь, и большую иглу.

– А другие? – спросила я, не сводя глаз с черных блестящих чудовищ, издающих адский шум.

– Сшивальщицы.

Мне дали самую тяжелую работу. Ту, что оставляли для испанок.

– Начинаешь сбоку. Работаешь маленькими плотными стежками. Двигаешься к носку, делаешь складку, укрепляешь, затем переходишь к пятке. Носок и пятка.

В ее ловких руках ткань обернулась вокруг подошвы и прикрепилась к джуту. Подошва превратилась в обувь.

– Носок и пятка, – повторила она.

Я в восхищении наблюдала за ней. Ее руки порхали вокруг плетенки. Их движения завораживали. Кармен указала на пару подошв.

– Теперь ты.

Уже?

– Я не…

Кармен бросила на меня взгляд, не допускающий возражений. Затем снова погрузилась в работу.

Как мне справиться с этим? Как выдержать ритм? Я даже пуговицы пришить не могла! В деревне всем занимались Альма и Абуэла. Я рассчитывала на помощь сестры, на ее терпеливые объяснения, на взрывы смеха и поддержку. И еще Санчо Панса, он не спускал с нас глаз! Что будет, если я ошибусь? Меня отправят обратно в Испанию, совсем одну?

Я искала глазами дверь. Горы тканей тут и там, везде. Обрывы, ущелья. Кружащиеся орлы. Скала. Снег. Порыв ветра.

Крик падающей Альмы.

Я задыхалась.

Кармен схватила меня за руку и силой усадила на стул. Пристально посмотрела мне в глаза.

– Я за тебя отвечаю. Держи себя в руках и не создавай проблем.

9

Прозвучал удар колокола. Одна за другой машины остановились. Вокруг расстилалось море ткани. Едва сдерживая крик боли, я распрямила свое зажатое между столом и скамейкой тело. Больная нога затекла. После нескольких часов неподвижности я едва могла ею шевельнуть. Я захромала, спеша присоединиться к потоку темноволосых работниц, который устремился к выходу.

За день мне удалось сшить пять пар. Из них только три годились на продажу. Мне казалось, меня избили колотушкой, которой Абуэла отбивает простыни при стирке.

В одно мгновение главную улицу заполонили толпы рабочих, хлынувших на тротуары. Кармен решительным шагом направилась к булочной. Я едва поспевала за ней.

– Пошевеливайся, не то придется часами в очереди стоять!

Внутри были разложены золотистые багеты, хрустящая выпечка, воздушные пирожные, увенчанные облачками крема. Восхитительно.

– Один хлеб, – попросила Кармен. – На линейку.

Булочница протянула ей огромный четырехкилограммовый каравай. Затем сделала ножом насечку на деревянной линейке. Кармен расплатится в воскресенье, после получки.

Какой-то мальчуган, спрятавшись за юбку матери, стал показывать на меня пальцем. Потом он схватил ленту, вплетенную в мою косу, и дернул. Я вскипела.

– Hijo de… Сукин сы…

– Оставь его! – Кармен прервала цветистый поток брани на испанском, готовый сорваться с моих губ. Может, я и была юной девушкой, но мой запас ругательств заставил бы покраснеть любого священника.

– Следующий! – крикнула булочница.

Я бессильно стиснула зубы. Нам еще нужно было добраться до верхней части города. На фоне серого неба вырисовывались темные очертания гор. Я отвела глаза. В горле все еще стоял ком, готовый вырваться в любой момент. Что меня здесь ждет?

– Роза! Роза!

Мне на шею бросилась Жанетта. На ее щеках горел румянец, пальцы были покрыты чернилами. За ней шла пожилая женщина с книгой в руках. Седые, как снег, волосы, живые, приветливые глаза. Абуэла.

– Мадемуазель Тереза, это Роза! Она у нас живет! – выпалила малышка по-французски.

Я ничего не поняла и опустила голову, чувствуя себя неловко. Учительница разглядывала меня сквозь очки.

– Как тебя зовут? – спросила она по-баскски.

Я взглянула на книгу в ее руке. На обложке – девочка и волк. Такую же книгу унесла с собой Альма. Знак? Должно быть, мое лицо просветлело, потому что учительница спросила:

– Ты умеешь читать?