Любой ценой - Ольга Лаврова

-- С чего вы взяли?

-- Потому что он умер.

Знаменский прерывает запись:

-- Ну и дальше в том же роде.

Томин разводит руками.

-- "Что-то с памятью моей стало, то, что было не со мной, помню...". Вообще-то, среди уголовников оно не в диковинку. Какая-нибудь шестерка вешает на себя тяжеленный жернов, чтобы прикрыть туза. Но шестерке приказано и ей обещано.

-- Саша, Холин для Тобольцева -- не туз.

-- А что такое Холин?

-- Пухленький, красивенький, наглый. Не слишком умен, но хитер бесспорно. Прямо кожей чувствует опасность. При всем том -- воспитанный мальчик, студент. Боюсь, нравится девушкам.

Томин хмыкает.

-- Сколько лет дочери Тобольцева?

-- Семь, Саша.

-- Какая версия рухнула! -- комментирует Кибрит.

-- Смейся-смейся! Интересно, что ты предложишь?

-- Совсем просто -- подкуп.

-- Давайте обсудим, -- соглашается Знаменский. -- Тобольцев очень любит ребят, ценит свободу. За его провинности причита-ется два-три года. Ради денег принять чужой позор и большой срок?.. Да он и не корыстолюбив.

-- А махинации с нарядами?

-- Втянулся по слабодушию. Малосильная бригада села к концу месяца на мель, пришли женщины, ревут. Пожалел. Дальше -- больше. Разумеется, потом он имел и незаконную прогрессивку и прочее, но дышал не этим. Причина того, что с ним сейчас творится, спрятана глубоко...

-- Между ним и Холимым должна существовать связь. Четкая и доказуемая! Иначе остается поверить, что их судьбы удивитель-но пересеклись над телом Киреева -- раз, в камере -- два. -- Томин увлекся: загадка всегда интересна. -- Вообще-то, поверить можно и в это, -- говорит он, оседлав стул. -- Тогда представим: на Тобольцева обрушился двойной удар. По его вине один чело-век умер, другой сел. И юный узник постоянно рядом, как живой укор. Следуют душевная борьба, отказы явиться на допрос и, наконец, решение покаяться.

-- А в результате убийство с целью ограбления чрезвычайно удобно делится на двоих: одному -- случайное убийство, другому -- неверно истолкованная попытка помочь потерпевшему, -- протестующе доканчивает Знаменский.

-- Ладно, Паша, ищем связь.

-- Берешься?

-- Что делать... Когда был убит Киреев?

-- Четырнадцатого. Тобольцев арестован шестнадцатого.

-- Очень хорошо. Кстати, на что Холин польстился?

-- Киреев выиграл пятьсот рублей и прямиком из сберкассы забежал отметить. Продавщица помнит -- разменяла ему сотен-ную купюру. А, по словам кассирши сберкассы, возле Киреева крутился парень, похожий на Холина. Но на опознание она засмущалась: такой, говорит, молоденький, не возьму греха на душу...

-- Ясно. Что-то наука примолкла. Начнешь по обыкновению прибедняться; ах, да что же я могу?

-- А что я, по-твоему, могу? Работа проделана три месяца назад. Если следователь Холина не возражает, я бы поглядела протокол осмотра, экспертизы -- но только для очистки совести.

-- Ну, а ты сам?

-- Я, Саша, не буду лентяйничать за твоей широкой спиной. Намечена большая охота за мелкими подробностями.

-- Разбежались.

x x x

Знаменский бродит по двору, где произошло убийство, разгля-дывает окружающее. Подворотня. Здесь, у стены дома, лежало тело. Фотографии и план места происшествия позволяют точно восстановить картину. Только тогда здесь было темно и безлюд-но...

Узким проходом двор соединяется с соседним. И в этом, сосед-нем, Знаменскому бросается в глаза шеренга мусорных баков. Он останавливается и долго созерцает их: похоже, зрелище доставля-ет ему удовольствие...

x x x

Попасть на Петровку, 38 просто так нельзя. Но если бы Знамен-ский не разрешил выдать пропуск Ирине Семеновне Холиной (когда ему позвонили, что та уже минут двадцать плачет в проход-ной), она, кажется, проскребла бы дыру в стене голыми руками.

Холина влетает с радостным, светлым лицом.

-- Здравствуйте, Вы Павел Павлович, да? А я -- мать Вадика. Вот таким, в точности таким я вас и представляла! Разрешите присесть...

-- Присаживайтесь. Но вы абсолютно не по адресу. Дело Холи-на веду не я.

-- Когда речь идет о судьбе ребенка, мать не станет считаться с формальностями. Как мне было не прийти к человеку, от которо-го сейчас все зависит!

-- От меня ровным счетом ничего не зависит. И в противопо-ложность вам я обязан считаться с формальностями.

-- Но, Павел Павлович! Вообразите, что я бросилась бы вам в ноги прямо на улице?! Разве вы могли бы оттолкнуть меня? Забудьте, что мы на официальной почве. Я столько слышала о вашей отзывчивости...

-- От кого же?

-- Ах, достаточно взглянуть, чтобы убедиться: вы порядочный человек, выросли в приличной семье, и потому к вам обращаются словно к родному, вот как я. Нет-нет, не мешайте мне сказать правду. Вы честный, вы добрый, вы не отвернетесь от материнско-го горя!

Знаменский согласился принять Холину, поддавшись импуль-су, в котором больше всего было, пожалуй, любопытства. Теперь сам не рад. Женщина заполняет комнату потоком взволнованных фраз, и выставить ее уже не так-то просто.

-- Не знаю, чего вы ждали от меня с моими необычайными достоинствами, но я не имею права разрешить Холину даже внеочередную передачу.

-- Как вы его... по фамилии... больно слышать. Если б только вы ближе знали Вадика! Конечно, это моя кровь, и я немного прис-трастна, но Вадик такой... такой... -- Она не находит достаточно красноречивых слов и вдруг выпаливает. -- Вы с ним похожи! Нет, серьезно, похожи!

-- В ваших устах это, вероятно, комплимент...

-- Еще бы!

-- ...но мы нисколько не приблизились к цели вашего визита.

-- Мне бы хотелось, чтобы вы поняли жизнь Вадика до того, как с ним случилось это несчастье.

-- Убийство человека вы называете "несчастье с Вадиком"?

-- Боже мой, Павел Павлович!.. Да ведь уже точно известно, что Вадик не убивал!

-- А кто же?

-- Разумеется, Тобольцев.

До сих пор Знаменскому все казалось ясным: беззаветная, слепая родительская любовь, готовая горы свернуть ради "своей крови". Сколько их, таких отцов и матерей, которые месяцами, а то и годами высиживают в разных приемных и исступленно доби-ваются освобождения, оправдания, помилования...

Но упоминание о Тобольцеве разом выводит Холину из разря-да просительниц и делает наступательной стороной.

-- Откуда же это вам известно?

-- Из его собственноручного письма!

Она достает и протягивает Знаменскому письмо. Тот, все боль-ше хмурясь, читает. И если дотоле он вел разговор с сухой усмеш-кой, то теперь не на шутку озабочен, и болтовня Холиной приоб-ретает для него серьезный информационный интерес: послание это от Тобольцева.

-- Как вы его получили?

-- Вынула из почтового ящика.

-- Когда?

-- Позавчера утром.

-- Позвольте взглянуть на конверт.

-- Конверт?.. Конверт... -- она открывает сумочку, суетясь, что-то в ней перебирает, затем решительно щелкает замком. -- Я поищу дома... но вряд ли он сохранился...

-- Он был надписан тем же почерком? -- Знаменский спраши-вает на всякий случай, уже поняв, что тут правды от Холиной не услышишь.

-- Да... или нет... Я спрошу мужа, письмо вынимал он... А вы недоверчивы. Но нет-нет, таким и должен быть настоящий следо-ватель -бдительным, проницательным! Вами невольно любу-ешься, Павел Павлович.

Самое смешное, что свои дифирамбы Знаменскому она произ-носит искренне. Лишь бы он не задавал каверзных вопросов.

-- Скажите, у вас есть мать?

-- Есть.

-- Громадный привет ей! Передайте, что она воспитала замеча-тельного сына! Уж я-то знаю, чего это стоит. Мы, например, не дали Вадику всего, что могли. В детстве, например, мы его, по-моему, недопитали.

-- Недо... что?

-- Недопитали. В смысле калорийности, витаминов. Ведь для растущего организма -- это все! Но Вадик рос не один. Митя, старший, то кончал десятилетку, то учился в институте, потом писал диплом, защищал, решалась будущая карьера. Нет-нет да и отрежешь кусочек пожирнее. А Вадика это ранило. Мы с мужем по старинке, не учитывая требований современной молодежи... словом, ограничивали Вадика. А на поверку вышло, что это его толкало... -- она запинается.

-- На что?

-- Ну... вынуждало занимать на стороне. А Вадик впечатли-тельный, нервный, ну просто как струна, как струна. Потому, я думаю, он и попал в эту глупую историю.

-- Думаете, от нервов?.. На конверте был целиком проставлен ваш адрес? Или только фамилия?

-- На конверте?.. Я спрошу мужа. Отчего вас интересует кон-верт? Ведь главное -- содержание, бесспорная вещественная улика!

-- Кто вы по профессии?

-- Я зубной врач, муж -- зубной техник. Ему шестьдесят семь, но он удивительный, просто удивительный труженик.

-- Еще не на пенсии?

-- Ах что вы, разве можно! Мы не мыслим себя без работы. Мой муж говорит: работа держит человека, как оглобли старую ло-шадь, убери оглобли -- лошадь упадет и не поднимется. Он замечательный мастер. Замечательный. С его протезами люди живут и умирают.

-- Ирина Семеновна, объясните же наконец, каких результатов вы ждете от нашей беседы?