Светолия - Дмитрий Щербинин

Но вот за деревьями все засияло, и они выбежали на опушку. Перед ними простиралось поле: до пьяной компании от этого места было с две версты, да к тому же они сокрыты были лесным изгибом. Здесь была тишь: лес пел позади, а поле простиралось перед ними: оно тихо и спокойно просыпалось, как просыпалось и за многие века до того. Из прогалин оно спокойно улыбалось небу, а небо ласкало его своим сиянием и так же спокойно шептало: "Я дам тебе сил и ты взрастишь из себя колосья..."

Подул прохладный ветерок и Сережа взглянул на реку, всю покрытую медовой пленкой от текущей по льду лесных вод и дальше... Там - в той стороне, где лесной изгиб скрывал пьяную компанию - там, за берегом реки, тыкались в сторону неба трубы городских заводов, чадили какими-то бледно-желтыми тошнотворными парами... Нет, Сережа поспешил отвернуться в другую сторону.

Там над дальним изгибом реки, над поднимающийся над ним лесистой косе, светилось ярко-желтым и еще каким-то златым, солнечным, весенним, живым, теплым оттенком огромное, чуть ли не в пол неба, покрытое огромными плавными клубами облако.

Оно все светилось мягким и сильным светом, льющимся из его глубин; клубы едва заметно двигались и само это, похожее на волшебную гору, на образ из сна облако плавно и легко плыло над землей.

- Красота-то какая. - зачарованно прошептал мальчик.

А Светолия уже была рядом с ним и повеяла на него своим теплым, цветущим голосом:

- Он всегда возвращается, каждый первый день весны, все мы - духи этой земли идем встречать его.

- Расскажи, расскажи! - попросил Сережа; неотрывно созерцая плавные изгибы плывущего в небесах исполина.

- Ну что же слушай. - невесомая ладонь Светолии коснулась Сережиного лба, и голос запел; Сережа по прежнему видел облако, но в нем двигались образы все более яркие с каждым словом Светолии.

- И было это во дни старины далекой; так давно, что уж и холмы тогда стоявшие прахом стали, и песни которые пелись тогда, лишь только ветер помнит...

* * *

Во лесу, на берегу озера ключевого жила вместе с родителями своими девушка одна, и с красой ее только разве что Русь-матушка сравнится могла. Звали ту девушку Светлицей ибо светла она была, как крона березы молодой; любила она по лесу бродить, грибы да ягоды собирала; любила она весну; тогда, в теплый денечек, шла к ручейку да и сидела пред ним, журчание слушала; то птицей пела, и на гуслях играла, а как заиграет, так и птицы лесные рассядутся на соседних ветвях, а то и к ней на плечи - слушают.

Ласкала она их и так говорила:

- Птицы, птицы вы мои, друзья певчие. Весной да летом вам хорошо, а зимой то холод вам, и улетаете вы в страны дальние, а кто не улетает, так здесь мерзнет. И листья гибнут, и все: и реки, и ручьи льдом стоят закованные. И так почти круглый год...

Да, так и впрямь было: в те года далекие, зима над миром властвовала, а весна на несколько дней только проснется; только ручейками зазвенит; только лишь улыбками в паутине засмеется и вот вновь уже гонит ее хладом зима - и вновь, почти целый год холода, да завыванья; мерзнет, мерзнет земля. И даже озеро ключевое до дна застывает.

Вот прошла весна, набрала Светлица грибов да ягод; вновь ветры дуют, темные тучи по небу гонят, листья рвут.

Встала Светлица на холме высоком; не чувствует ветра ледяного, стоит в одном платье своем, словно лебедица, летят над ней птичьи стаи; и все небо в них, все летят и летят, оставляют родные леса.

Плачет Светлица:

- Эй вы братья мои крылатые, эй вы други мои слаткогласые! Вновь оставите вы родные леса, вновь только ветер выть будет! Ах, как хотела бы я, изменить что-то, как хотела бы, чтобы весна никогда не кончалась! Знает ли кто-нибудь ответ?

Тут летел над нею косяк журавлиный и один из них, самый быстрый, слетел к Светлице и так говорил:

- Я бы мог сказать как дать силу весне, чтобы не месяц, но полгода вместе с летом царствовала она. Но знай, Светлица-сестрица, что тяжек и мучителен этот путь...

- Да, да я готова! - с радостью, от того, что есть все-таки такой путь воскликнула Светлица.

- Но ты должна будешь покинуть родной дом; долгие годы провести в скитаниях и лишеньях; ты будешь мерзнуть и голодать; и красота твоя девичья увянет - и лишь глубокой старухой, перед самой смертью исполнишь ты задуманное. Ты даже не сможешь насладиться тем, ради чего бороться будешь.

Улыбнулась Светлица:

- Но земля моя согреется; и люди, все родные, неведомые мне люди возрадуются; и птичьи песни целыми месяцами будут землю родную греть; и березки зеленеть, и сирень цвести. Как греет это мое сердце, как греть во всех странствиях, во всех лишениях будет! Да, я готова, я рада судьбе своей, журавушка, скажи же как!

- Во далекие горы, что на самом краю земли, за тридевять морей твой путь будет лежать. Там, в ледяной пещере, лежит закованный льдом Перун - сын солнца; зима его хитростью заковала, да в тот ледовый гроб на века спать уложила. Всегда боролись они: его стрелы - лучи солнечные, его меч - ветер летний. Но спит он ныне, колдовским сном зачарованный, только слезы из сердца прошедшего все то, что предстоит пройти тебе, пробудить его смогут.

- Укажи мне дорогу?

- Дорогу только зима знает, да баба-яга. Три года тебе в услужении у нее придется пробыть; исполнять работу и для парня молодого непосильную. Забудешь ты про дом, про родных, коростой руки твои покроются, спина согнется, забудешь свет солнца ибо в темной избенке эти три года проведешь, а когда пройдут они отдаст она тебе плату - расскажет, как пройти к Перуну!

- Я готова! Я иду, я бегу в лесную чащу! Прощай брат-журавль! Прощай небо, прощай леса, прощайте родные мои: батюшка, мама, братьи мои и сестры!

И пошла она в чащу лесную, где ели тысячелетние, что башни стоят, а ветви их, как крылья змеев землю темнят. Долго плутала там Светлица, мерзла, голодала, в кровь об ветви оборвалась и наконец, чуть живая, вышла на поляну, где избушка на курьих ножках стояла.

Приняла ее на службу баба-яга; сказала: "Три годы все работу исполнять будешь, так укажу тебе, что ты в сердце своем хочешь!"

И направила ее в погреб: там Светлица и мешки таскала, и колдовские напитки варила, и прибирала все, и прибирала - а погреб тот был, что подземелье - в день не обойдешь.

Три года не видела она солнца, три года работала непокладая рук, и покрылись ее руки коростой, и согнулась спина от непосильного труда; и щеки ввались, и бледна, и сера она стала - но глаза по прежнему и даже еще раньше чем раньше сияли; чистый, сильный свет их озарял бабы-яги подземелья.

Каждый день, каждую ночь вспоминала Светлица о мечте своей; песни в честь весны сочиняла и часто, за работой напевала их. В конце же третьего года побоялась баба-яга к ней в глаза взглянуть, только проворчала: