Лагерь «Зеро» - Мишель Мин Стерлинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Последнее, что Дэмиен рассказал Розе перед ее отъездом в лагерь: Мейер будет утверждать, что выживание – черта, присущая человеческой эволюции.
«Но выживание – это всегда выбор, – заметил Дэмиен, когда они сидели за столом розового дерева в его номере. Он потянулся к ее руке, прижал большой палец к венам на запястье. – Ты можешь выбрать жизнь или решить погибнуть. Твое слово, моя дорогая».
«Жизнь», – ответила Роза. Под пальцем бился пульс.
«Разумный выбор, – кивнул Дэмиен. – Позволь показать, что ты получишь, когда вернешься».
Дэмиен отвел Розу в квартиру, которую выделил для нее с матерью: белый куб с окнами от пола до потолка, выходящими на мерцающий Атлантический океан.
«Будешь первой видеть восход солнца, – сказал Дэмиен. – И тебе больше никогда не придется думать о материке».
В то время она едва могла поверить, что им будет принадлежать такая жизнь. Стереть все, что было раньше. Открыть чистую страницу. Начать заново.
Роза откладывает книгу Мейера и смотрит из окна своей спальни на снег, падающий на лапы сосны. Маленькая птичка порхает с ветки на ветку, не желая задерживаться на месте. Роза гадает о том, что же мать подумает о Плавучем городе с его сверкающими торговыми центрами и благоустроенными зелеными насаждениями, огромными башнями, которые будто ведут беседы с небесами. А если мать не захочет снова видеть океан? Это беспокоит Розу. Вдруг то, что они потеряли, невозможно заменить?
Резко взмахнув крыльями, птичка взлетает. Роза смотрит, как она по дуге поднимается в небо, пока наконец не исчезает.
Глава 2. Грант
Земля кажется Гранту пустой. Он сидит в самолете на месте 1А, с пластиковым стаканчиком первоклассного виски в одной руке и опустошенным пакетиком соленой соломки – в другой. Смотрит на свою новую страну. Иллюминатор усыпан крошечными снежинками, тундра – вечнозелеными растениями. Гранитные горы вздымаются из ледяных озер, голубых, как яйца малиновки. По крайней мере, он так думает. Грант никогда не видел яиц малиновки вживую. Птицы в Плавучем городе, как правило, инбредны, содержатся в клетках, и каждую весну их отпускают на волю. В свой более эксцентричный период жизни Грант просматривал фото яиц малиновки в канале Флика, выискивая точный оттенок глаз Джейн, и обнаружил еще одно его название – «голубой потерянного яйца». Тогда Грант восхищался поэтичностью термина, считая его достойным отражением любви к Джейн. А теперь он чувствует себя потерянным – и на этом все.
Ну вот, опять. Одна мрачная мысль – и он снова в бездне. Вот так просто вся надежда, которую он накопил для путешествия, угасла. «Мыслите позитивно, – часто повторял психотерапевт, которого нанял отец. – Создавайте лучшую реальность через самосознание».
Грант снова смотрит в иллюминатор и пытается почувствовать себя счастливым. «Здесь все выглядит более ясным, чем в Бостоне», – заключает он и замечает, что настроение улучшается. Может, дело в третьем виски или в том, что Грант оказался за тысячи миль от семьи и всего оставленного позади. «Нет, – думает он, – всего дерьма, от которого я наконец-то сбежал».
Когда самолет идет на снижение, Грант видит, что земля не пуста. Отрезки льда перемежаются постройками. Почерневший сарай, сгоревший дотла в лесном пожаре. Зерновой элеватор, красный от ржавчины и пустой. Нефтяной насос, застывший в наклоне. Прямой участок шоссе, где до сих пор никакого транспорта. Нигде нет движения. В сущности, ничто не кажется живым.
И тут вдалеке он видит зеленые огни посадочной полосы. Самолет касается земли, маленькой светящейся территории, вздрагивает и катится по полосе асфальта к концу пустыря. По иллюминатору стекает конденсат, Грант случайно сминает пластиковый стаканчик. Он единственный пассажир в рассчитанном на шестерых самолете, но, как прилежный мальчик из Уолдена, ждет, когда погаснет надпись «Пристегните ремни», прежде чем встать. Он стряхивает крошки с брюк, вытаскивает чемодан из верхнего отделения, тщательно завязывает вокруг шеи кашемировый шарф.
Он почти у цели.
Волоча чемодан по замерзшему асфальту, Грант оглядывается и видит, что самолет вновь катится по полосе и взлетает. Что, ни один пассажир не возвращается? Удивительно. Грант предполагал, что в начале семестра путешественников будет немало. Он наблюдает до тех пор, пока самолет в небе не превращается в точку.
Местный терминал оказывается никаким не терминалом, а бывшей заправкой с пристроенным рядом запущенным мотелем. Перед заправкой все еще стоят две колонки, на мотеле то включается, то выключается неоновая вывеска: «СВОБОДНО. СВОБОДНО. СВОБОДНО».
Грант ставит чемодан у входной двери заправки, протирает платком запотевшие очки, прежде чем оглядеть комнату в тускло-желтых цветах: хот-доги, что лениво вращаются рядом с древней банкой маринованных огурцов, потертые столы и порезанные виниловые кресла, приклеенное скотчем к стойке радио, настроенное на белый шум. В витрине вывешена табличка, написанная от руки, – предупреждение заблудшему путнику:
«Это ПОСЛЕДНЕЕ пристанище.
Все северные дороги не изведаны и запущенны».
Внутри всего три человека: два дальнобойщика с устрашающего вида растительностью на лице, в шерстяных шапках-ушанках и куртках-бомберах на подкладке, а еще кассир, девушка-подросток, которая избегает зрительного контакта, когда Грант, улыбнувшись, здоровается. Он чувствует, как мужики с подозрением оглядывают его кеды и тонкую вельветовую куртку, и жалеет, что не взял с собой ничего, кроме блейзеров, мятых рубашек и единственной пары лоферов с кисточками, подарок матери, которые, как он теперь понимает, придадут ему вид типичного мудилы из Лиги плюща. Ни шапок. Ни перчаток. Ни обуви, в которой можно пробираться сквозь полтора метра снега. Как доберется до кампуса, придется накупить целый гардероб из шерсти в клеточку.
– Прошу прощения, не мог бы кто-нибудь отвезти меня в Доминион-Лейк? – спрашивает Грант у мужчин. Он похлопывает себя по карманам куртки, достает из бумажника пачку американских купюр.
Оба мужика разражаются утробным хохотом, сверкая золотыми зубами. Значит, то, о чем читал Грант, – правда: здешние мужчины хранят заработок в зубах.
– Доминион-Лейк? – наконец произносит один, поправляя шапку и обнажая татуировку нефтяной вышки на предплечье. – В Доминион дороги нет.
Второй отводит взгляд, согревая ладони кружкой черного как смоль кофе.
– Нет, есть. – Грант разворачивает карту на столе. – Вот тут, – он постукивает пальцем по водоему в форме человеческой почки. – Если вы меня туда отвезете, я хорошо заплачу. – И кладет рядом деньги.
– В Доминион дороги нет, – повторяет первый мужик и отворачивается, показывая, что разговор окончен.
– Я уверен, что тут есть маршрут, – настаивает Грант с куда большим отчаянием, чем ему хотелось бы.
Второй мужик бросает взгляд на извивающуюся линию и коротко кивает.
– Когда-то возили топливо, наверное. Туда больше никто не ходит.
– Вообще я направляюсь в колледж Доминион, – говорит Грант. – Вы наверняка о нем слышали. Знаю, что в здешнем регионе он большое достижение.
Первый мужик, помолчав, смотрит на Гранта с любопытством.
– Ты откуда будешь, парень?
– Из Бостона, – отвечает Грант, но поправляет себя: – Ну, на самом деле я родился в Кембридже, в учебной клинике при Уолдене. – Он более чем немного взвинчен, раз ведет такие разговоры. Этим людям явно плевать на географические границы Новой Англии. – Но моя семья родом из Бостона.
– Уолден? – спрашивает второй мужик. – Типа как университет?
– Да, – кивает Грант. – Окончил его в начале года.
На лице мужика появляется отвращение.
– Ты что, нацуклонист?
Грант еще никогда не слышал, чтобы термин «нацуклонист» произносили вслух. Только читал в колонках, где описывали американцев, которые скупают землю на севере Канады, отчаянно нуждаясь в ее холодном климате и широких безлюдных пространствах. Слово должно, разумеется, его унизить, однако Грант не позволит этим мужикам увидеть его раздраженность.
– Нет, клянусь. Я здесь, чтобы преподавать английский в колледже. – Грант все равно пододвигает к собеседнику пачку банкнот. – Пожалуйста. Если вы меня отвезете, я утрою оплату.
Мужики встают, оставляя купюры нетронутыми.
– Не все на севере продается, – говорит второй,
