Свет мой (СИ) - Чернякова Наталья

— Прекрасная книга! И какие ты для себя выводы сделал?

— Что русские после третьей не закусывают! —

на этом месте дети тихо прыснули. — Вот и вы, вероятно, как анекдотичный Вовочка только это и поняли из всего произведения. Стыдно-то не будет за бесцельно прожитые годы, мелочное, подленькое прошлое?

— Мы все поняли, и нам стыдно, — за всех ответили, как выяснилось, инициаторы преступления Марат Хазаров и Игорь Швец.

— Если так, по приезде о происшедшем сами расскажете директору и родителям. И готовьтесь: и нам, учителям, и тем ученикам, кто пил, будут объявлены выговоры, — подвела черту Ирина Ивановна. — Учитесь отвечать за свои поступки. Вам по семнадцать — восемнадцать лет, каждый по окончании школы получит характеристику. Я думаю, объяснять не надо, что все зависит от вас. А сейчас последняя пробежка на лыжах, затем завтрак и отъезд домой.

Настроения ни у кого не было: все ждали репрессий — расплаты за свои поступки. И мы, и дети. Забегая вперед, скажу, действительно, эти события подверглись детальному разбору, а затем — самым жестоким наказаниям: детей ругали по одному и в присутствии родителей, потом — всех на линейке, на классном собрании; учителей, разумеется, — на педсовете за недосмотр. Всем, как и предсказала Петрова, объявили выговор с занесением в личное дело — и участвовавшим в коллективной пьянке детям, и их нерадивым учителям.

Я видела, что Шурик переживал все эти события вместе со мной, очень сердился на ребят, так по-дурацки подставивших и себя, и учителей.

— Зачем нужно было ехать на базу? Чтобы выпить? — недоумевал Шестаков. — Но напиться можно было и дома. Многих родители уже не контролируют, а некоторым ещё и в праздники наливают шампанское или вино, а то и водку.

Глава 4

В феврале у моих пионеров-семиклассников намечался однодневный лыжный поход, посвященный Дню Советской армии и Военно-морского флота. Мероприятие мы запланировали ещё осенью на Совете дружины, и отказаться от его проведения было невозможно — дети не поймут.

Конечно, разные бывают пионерские дела: на выполнение некоторых сагитировать сложно, а от иных сам бы увильнул. Мне же после инцидента на лыжной базе совершенно не улыбалось снова наступать на те же грабли: как говорится, обжёгшись однажды на молоке, будешь дуть и на воду. Положение усугублялось тем, что с нами вызвались идти в поход великовозрастные любители лыжного спорта: Марат Хазаров, Игорь Швец, Шурик Огонёк и Дима Тарасов — весь цвет 10 а класса. Конечно, я была категорически против их участия в мероприятии. Но, боже мой, даже я — учительница с ангельским терпением уже не выносила каждодневных уговоров парней взять их с собой. Чем они только не клялись, что не обещали: сами-де не будут выпивать, ведь все поняли, осознали еще в ту, прошлую нашу поездку, и не позволят совершить такие безрассудные поступки молодому поколению — проследят, проконтролируют, проведут разъяснительную работу, голову оторвут, если что. И я сдалась.

Ребята, действительно, мне очень помогали в походе и словом, и делом. Все бы закончилось просто замечательно, если бы не снова это слово но. В общем, я растянула ногу, когда решила напоследок перед отъездом в Городок прокатиться с сопки. Надо сказать, на лыжах я стояла не очень ещё со школьных времен. Ну, не увлекали меня уроки лыжной подготовки, уж куда лучше легкая атлетика или игры в баскетбол и волейбол. Вот эта нелюбовь к лыжам и откликнулась спустя годы. Спускаясь с сопки, я не смогла сманеврировать, обойти одиночно растущий куст и ещё добавила скорости палками, в итоге — травма. Весело, однако, было лететь, чуть ли не кувыркаясь, с горы, хоть и совершенно некрутой. Ах, как стыдно! Самостоятельно передвигаться я не смогла, нога на глазах начала опухать, и наступать на нее стало невыносимо. Следом за мной с сопки спустился Шурик Огонёк.

— Как вы себя чувствуете? Очень больно? — спросил взволнованно парень.

— Больно, боюсь, не смогу идти.

Тут подъехал Игорь Швец и начал детально разбирать мой неудавшийся спуск:

— Зачем же вы еще палками добавляли скорость? Тормозить нужно было, и не ехать, откинувшись назад, а присесть немного — это обеспечило бы амортизацию на горках.

Я молчала, закрыв глаза, вступать в разговоры бесполезно и бессмысленно — все уже произошло, а на оправдания сил не было. Вдруг каким-то немыслимым образом я воспарила над землей. Открыв же глаза, увидела близко-близко лицо Шурика, его маленькую, милую родинку-точку над верхней губой. Это он, не говоря ни слова, подхватил меня на руки и понес по натоптанной снежной тропинке, а за нами потянулись и остальные. Так меня и несли по очереди Огонёк и Швец до автобуса три километра, благо, что я весила всего сорок три килограмма, а их рост и комплекция позволяли волочить на себе этот груз.

— Правда, хорошо, что нас взяли с собой? Оправдали же мы ваши надежды? — спросил меня на очередном занятии Шурик.

Мне же все больше и больше нравился этот паренек. На фоне моих местных знакомых, зачастую, инфантильных молодых людей, он казался целеустремленным, порядочным, мужественным, добрым, и, кажется, лишенным всяких недостатков. Мне с ним было тепло и интересно. Читал Шурик очень много, особенно его интересовала историческая и научная литература. Я старалась направить круг его интересов в несколько иное русло, объясняя, что наука может открыть тайны Вселенной, но научить человека жить и сделать счастливым она не в состоянии. Это подвластно только художественной литературе. Он старался выполнять мои пожелания, хотя откровенно не любил творчество Льва Толстого и часто об этом повторял.

— Шурик, если ты не понимаешь произведения классика, это не значит, что они плохи. Просто ты еще до них не дорос, — я задумалась, а потом продолжила: — Писатель признан миллионами, неужели ты никогда не войдешь в их число, не сможешь понять, что Толстой — сам по себе произведение. И жизнь вокруг, которую он наблюдал, перетекала в произведения. Нам нужно почитать его некоторые дневниковые записи, может, это поможет понять творческий замысел автора.

— Всё равно никогда не полюблю многословного Толстого. То ли дело Гоголь, одни только «Тарас Бульба» и «Вий» чего стоят. Вот где «краткость — сестра таланта». А правда, что Гоголь написал рецензию на чью — то книгу одним предложением? Ну, как там? «Эта книжечка вышла, стало быть, сидит же на белом свете и читатель его», — прозвучала цитата.

Вот так в спорах, ненавязчивых анализах произведений протекали наши занятия.

Конечно, я не строила никаких планов в отношении парня хотя бы потому, что была старше на пять лет, а главное, профессия не позволяла видеть в нем героя своего романа. Шурик же, я понимала, был близок к тому, чтобы раскрыть свои чувства. Он часто смотрел на меня так ласково, казалось, его глаза пытались что-то мне передать, объяснить. Неизменно в такие минуты я старалась отвести взгляд, не поддаваться его чарам. И все же, как не пыталась предотвратить всякие разговоры на темы, не относящиеся к учебе, ничего не вышло — и гром грянул. Да еще Восьмого Марта. В этот день я не поехала к родственникам в родной город, вдоволь повалялась в постели, надеясь к полудню отправиться в магазин, а потом — к своей подруге Ирине Петровой, с которой мы сдружились ещё на лыжной базе.

…Огонёк пришел с веточкой мимозы и купленными в соседнем магазине духами «Диалог», положил на стол и сказал:

— Я вас долго не задержу, пожалуйста, прошу, выслушайте меня.

И после долгой паузы прозвучало:

— Я люблю вас, — и твердо добавил: — Да, люблю. Говорю это потому, что боюсь: пройдет немного времени, и вы встретите кого-нибудь более достойного, выйдете замуж.

Я растерялась, замедлив с ответом:

— У меня другие цели, ничего похожего пока не планирую. За откровенность — спасибо, но должна напомнить, что годков-то мне намного больше, чем тебе. И потом, я — учительница, ты — ученик. Разные социальные роли. Давай все оставим, как есть. Окончишь школу, сам поймешь, насколько ошибался.