Вызываем огонь на себя - Овидий Горчаков

Как-то поздно вечером Геллер, сидя на Вериной кровати, уронил свой серебряный портсигар с дворянским гербом. Он уже нагнулся было, чтобы поднять его. Женя лежала ни жива ни мертва. Портсигар подхватила с пола Вера, подала фашисту.

— Скажите, Отто Августович! А что это за герб на портсигаре? Неужто ваш?

— А как же! — важно ответил Геллер, изрядный болтун. — Мой фамильный герб. Моему истинно немецкому роду русский царь пожаловал потомственное дворянство. Евреи и комиссары у меня все в России отняли — за то и ненавижу их. Мы состояли в родстве с Бенкендорфом. Слышали, разумеется, эту фамилию?

— В школе проходили! — ответила Вера.

В другой раз, когда зашел Геллер, Женя кашлянула под кроватью, и тогда Вера тоже стала громко кашлять и греметь ведрами…

— Ой, Анечка! Верочка! — плача, жаловалась Женя после ухода Геллера. — Ей-богу, за эти полгода, что вы прячете меня, я постарела на сто лет.

Несколько раз Геллер забирал Веру и Аню в комендатуру, запугивал, топал ногами, кричал, требуя выдачи Жени: «Она знала немецкий язык, она шпионила на аэродроме!»

Ночью сон девушек часто прерывался дробным стуком кованых каблуков в коридоре — опять обыск. Аня спешила на выручку к Вере. Однажды подруги спрятали ее в большую кучу мусора в коридоре. Немцы посветили фонариками, копнули мусор раз-другой носком лакированного сапога и пошли дальше…

— Я за себя не боюсь, — сказала Аня Вере после одного повального обыска. — За сестер страшно, за маму с папой. Ведь всем нам будет расстрел, если Женю найдут.

Аня рассказала о невыносимых мучениях Жени, которая всю зиму провела, лежа под кроватью, соседке по поселку Варваре Афанасьевне Киршиной; ей можно было верить — жена капитана Красной Армии, она сама скрывала у себя парнишку-еврея, Иосифа Арановича, выдавшего себя за Васю Сенютина.

— И дом-то ведь самый неподходящий! — говорила Аня тете Варе. — Нас там шесть семей живет. С общим коридором. За стенкой полицейский! А рядом — через улицу — гестапо! Ну, просто кошмар.

В те весенние дни Аня потеряла ту связь с партизанами, о которой она никому из своих подруг не рассказывала. На востоке, за Десной, за Рогнедино, немцы дрались с кавкорпусом Белова и партизанами. Туда не пройти. А если попытаться найти партизан на юго-западе, в Клетнянских лесах, где, по слухам, действует отряд Рощина? Дважды, рискуя жизнью, ходила Аня вместе с Верой в те леса искать партизан. И оба раза неудачно.

Бесконечные лесные кварталы казались пустыми, нелюдимыми. Зарастали травой прошлогодние окопы. В опрокинутой простреленной каске со звездой свила себе гнездо какая-то пичужка…

Тем временем Варвара Киршина, боясь за жизнь незнакомой еврейской девушки, переговорила со своей давней подругой Марусей Иванютиной, тоже сещинской жительницей и солдаткой, чей муж до мобилизации работал мастером слесарно-механического цеха. После начала войны Мария перебралась с двумя маленькими дочками из Сещи к матери, в родную деревню Сердечкине По слухам, дошедшим до Киршиной, партизанские разведчики не раз наведывались по ночам в эту деревню.

— Надо девчонку в лес отправить! — решили подруги.

И вот однажды ночью Мария Иванютина встретилась с разведчиком Сергеем Корпусовым, бывшим слесарем со станции Сещинской, который свел ее с Шурой Гарбузовой, разведчицей из группы лейтенанта Аркадия Виницкого, незадолго до того присланного штабом 10-й армии в отряд Рощина.

С приходом из-за Десны радиста и командира разведгруппы Виницкого оживилась разведка отряда Рощина. Ведь теперь между Клетнянским лесом и Большой землей возник невидимый, но прочный радиомост. Разведотдел требовал данных о Сещинской авиабазе. Рощин прикомандировал к Виницкому Шуру Гарбузову и лучших разведчиков.

Шуре шел двадцать четвертый год, но выглядела она совсем девчонкой. В феврале сорок второго штаб Западного фронта выбросил ее в оккупированную Белоруссию. Пережив много злоключений, разведчица отбилась от группы и пришла в Клетнянский лес, стала основным связником Виницкого, по «кусту» Сеща — Рославль. В Сердечкино она пошла на явку, уже имея за плечами большой опыт по связи с рославльскими подпольщиками.

— Возьмем Женю в лес, — решили разведчики. А десантница Шура Гарбузова прямо сказала:

— Нам до зарезу нужны верные люди в Сеще! Найдутся?

— Найдутся! — ответила Мария Иванютина.

Так установила группа Ани Морозовой связь с разведчиками Аркадия Виницкого и с командирским партизанским отрядом Рощина. Встретившись через несколько дней с Шурой Гарбузовой в Сердечкине, Аня договорилась, как и когда выведет Женю из Сещи. Тут же она получила первые задания от Аркадия.

— Но кому же Аня раньше, зимой, передавала сведения? — удивлялись в те дни Женя и Вера. — Если другим партизанам, то зачем надо было искать Рощина?

Но подруги молчали, ни о чем не спрашивали Аню.

…Вечером в коридоре послышались шаги. Аня прислушалась. Может быть, это Вера? Нет, она дежурит на кухне…

В комнату Морозовых без стука вошел рыжий немец с рослой эльзасской овчаркой. Аня похолодела, услышав, как звякнуло что-то в боковушке.

— Где юда? — спросил немец, скаля ослепительно белые зубы. — У вас живет юдише фрейлейн?

Он посветил фонариком на кровать, где спали сестры Морозовы, — Аня с Тасей головой в одну сторону, Таня с Машей в другую.

— Да, — замерев у стола с керосиновой лампой, с портняжными ножницами в руках, ответил отец Ани. — Она жила у нас. Это было давно. Мы не знали, что она еврейка. Она ушла к родным в Смоленск.

Таня нагнулась, подхватила кошку, выгнувшую спину горбом и зашипевшую на собаку.

— В Шмоленгс? — расхохотался немец, обнажив не только зубы, но и розовые десны. — В гетто? Колоссаль.

Собака ткнулась было к боковушке. До отказа натянулся поводок. Жизнь всей семьи Морозовых висела на волоске, но тут за окном послышался звон — в поселке били по рельсу, звали солдат авиабазы на ужин. Овчарка заскулила, облизываясь и оглядываясь на хозяина. А тут Таня еще, Анина сестра, сбросила с кровати свою любимую кошку.

— Эссен! Эссен! — сказал немец собаке и, посмеиваясь, оттащил своего пса от кошки и вышел вон.

— Ты счастливая, Женя, — прошептала Аня подруге, зайдя в боковушку. — Ты, верно, в рубашке родилась. Ведь ты завтра будешь в лесу, у партизан! А мне здесь надо оставаться, среди немцев, стирать на них, улыбаться им, терпеть унижения…

…Четырнадцатого мая Женю переодели в Анино платье. Женя накинула на черные косы Анин платочек, надела Анины туфли. Сестры Ани — Таня и Маша — вывели ее из дома, средь бела дня провели по поселку, называя ее Аней… Каждый шаг давался Жене с огромным трудом — ноги ее сильно опухли. На краю Сещи их поджидала настоящая Аня. Она проводила Женю в деревню Новое Колышкино. Там их ожидали четверо советских военнопленных во главе с Тимом Поздняковым, бежавших от гитлеровцев, которые заставляли их работать на Сещинской авиабазе ремонтниками, — политрук Василий Прохоров, Анатолий Тарасов и Иосиф Аранович. Вместе с этой четверкой Аня и Женя пришли в Клетнянский лес, к партизанам Рощина, где она перестала наконец быть Женей, а стала снова Аней Пшестеленец.