Клуб маньяков - Руслан Белов

Тесть мой - неплохой человек. Телец. А все Тельцы, которых я знал и знаю, особенно мужчины, напоминают мне сосредоточенных на себе породистых быков. Им почти все до лампочки. Они всецело заняты собой и собственным пищеварением. Они умны, хорошо знают свое дело и жуют его весьма обстоятельно. Без спешки и методически.

Отношение Юрия Борисовича ко мне простое. Он всегда помнит, что я пришел в его семью с одним чемоданом, но в то же время уважает за руки, которые у меня растут, откуда надо. Я же почитаю его за уверенность в себе, мастеровитость и практический ум - он прекрасно знает все, что связано с бытом и вообще с житьем-бытьем. Знает, что добавить в краску для потолков, как лучше клеить обои, когда покупать лук на зиму с кем водиться и от кого держаться подальше. Вот если бы еще не учил меня жить...

Приехав из ОВД в поселок, мы покурили в саду и сели обедать. За обедом выпили бутылочку холодной водочки (теща была рада моему освобождению и возражать не стала). Расправившись с ней, пошли в сад покурить и добавить в сарае, в старой рассохшейся бочке нами заранее была спрятана бутылка перцовой настойки и старинный, обклеенный папье-маше, семидесяти пятиграммовый стаканчик.

- Ты скажи мне, но только по честному, - с добродушной улыбкой протягивая закусочную карамельку, молвил Юрий Борисович в первый наш заход, - это случайно не ты соседей зарезал?

В зобу дыханье сперло, и мне захотелось рассказать ему о сережке, и об окровавленном платке. Но я сдержался.

Мне иногда удается поступать благоразумно. Вернее, иногда удается смолчать. Ну, сказал бы ему, что не я, а дочь его над стариками немощными измывалась. Животы им вспарывала, гречку засыпала. И пальцы артритные чесночным прессом раздавливала. И что из этого вышло бы? Ничего хорошего. Загнал бы мужика в угол, и все дела. А когда человек в углу, от него всего ожидать можно. Нет, лучше отшутиться.

И, прогнав уже разместившиеся в соответствующих нейронах слова, я подмигнул и начал ерничать:

- Ага, я зарезал. Между четвертым и пятым стаканами глинтвейна. А завтра поутру пойду Коростылевых разделывать (Коростылевы - это наши соседи через переулок). Пойдете со мной? Есть одна нехилая хирургическая идейка. Обещаю незабываемые ощущения.

- Да, нет, завтра не могу, - понимающе улыбнулся тесть. - Завтра утром мне машину на ремонт ставить надо, а после обеда Светлана Анатольевна просила обои в прихожей переклеить. Да и тебе не советую торопиться. В маньяческом деле пауза значит не меньше, чем в театре. Да и полковник знакомый мне шепнул, что наш район приказано усиленно патрулировать. А вообще со Коростылевыми ты это здорово придумал. Надо же, новый водопровод не под своим, а под нашим забором проложили! Теперь мы не сможем расширить свой участок...

Через полчасика мы с тестем сходили еще за одной бутылкой перцовой настойки, так что к приходу Веры с работы я был спокоен как сытая анаконда. Но как только глаза встретились с внимательными глазами жены, сытая анаконда превратилась в дождевого червячка. В дождевого червячка, подозревающего, что его собираются наживить на крючок.

Я стоял, не зная, что говорить, а она смотрела... Догадался, не догадался? Знает, не знает? Чтобы не видеть ее изучающих глаз, я импульсивно приблизился и обнял их обладательницу. Как только привычное тепло вошло в тело, губы мои сами потянулись к ее губам.

Через полчаса тесть с тещей ушли домой, а мы с Верой, отправив Наташу играть во двор, сели ужинать. Ели гречку с мясной подливой. Банка с гречкой ближе других на кухонной полочке стоит, вот Светлана Анатольевна и берет ее раз за разом.

Я нахваливал, нахваливал, даже добавки попросил. Ничего, вкусно, если о чем-нибудь другом думать. Другой был бы рад, что гречкой кормят. Полезный продукт. Калорийный и вкусный. Но мне ненавистный - однажды, будучи полевым геологом, я целый мешок этой крупы скушал. Под снегом на высокогорной разведке месяц с лишним сидел, а из продуктов только гречка была, да два ящика кильки в томатном соусе. Напоследок даже мышей на ужин ловить начал, до того меню опротивело. А мышки - ничего, вот только много их нужно на голодный желудок...

Так вот, сижу я, мякишем тарелку старательно чищу, а Вера спрашивает, вся лапушка такая, глаз не отведешь, так и хочется руку под халатик запустить:

- Что-то ты не в себе, милый... В тюрьме, что ли, плохо было?

Я поперхнулся.

- Да нет, хорошо было... - ответил, вытря выступившие слезы. - Я ведь в одиночке сидел. Просто перед глазами все время Бабу Фросю вижу.

- Умоляю, милый, не надо об этом, - сморщилась Вера. - Ты же знаешь...

Я знал, что Вера не переваривает не только фильмы ужасов, но и вообще фильмов и книг, в которых много крови, убийств и трупов. И, виновато улыбнувшись, проговорил:

- Я сережку твою нашел...

- Знаю, мама говорила.

- И знаешь где?

Вера, как ни в чем не бывало, продолжала есть.

- Где?

- На грядке...

- Со щавелем?

- Да...

- Понятно... Я вчера вечером его для Наташи собирала. А она сзади стояла, обнимала и в ухо целовала. Вот, наверное, сережка и снялась...

***

В десять вечера Вера легла укладывать Наташу. А я улегся смотреть телевизор.

Показывали, конечно, фильм ужасов. Очень красивые хрупкие девушки с впечатляющими белыми клыками пили кровь. У всех подряд. У высохших стариков, пухленьких детей, неверных любовников и полицейских с бляхами шерифов.

Пили, отирали кружевными платочками губки и, поправив разноцветные короткие платьица с глубокими вырезами, как ни в чем не бывало, возвращались к размеренной американской жизни. То есть мчались по широким автострадам на красных спортивных машинах, ели толстенные гамбургеры с обезжиренными котлетками, пили кока-колу нулевой калорийности, влюблялись в шварценнегеров и голосовали то за демократов, то за республиканцев. В промежутках между этими приятными занятиями сожалели до чрезвычайности о своей пагубной негуманистической страсти и жертвовали деньги на спасение белых носорогов от доморощенных азиатских колдунов и фармакологов.

Я смотрел эту безвкусную, но актуальную для меня белиберду с немалым интересом. Из спальни раздавался сонный голос Веры, наизусть читавшей Полине Корнея Чуковского:

- Словно галку, словно галку он мочалку замочил...

Конечно, скорее всего, Вера пробормотала не "замочил", а "проглотил", но разве мочалке от этого легче?

...Героиня ужастика - ее звали Милки Фергюссон - затащила возлюбленного на отдаленное свое ранчо, располагавшееся в живописном уголке желтого от солнца Техаса. Так же, как когда-то Вера затащила меня в заснеженное свое родовое гнездо. Ну, почти также, потому что мы с ней приехали на ранчо на электричке с порезанными сидениями, а не на белоснежном спортивном "Феррари".

Пораженный аналогией, я представил супругу в качестве отпетой упырши. Вот, она нависла надо мной, безмятежно спящим, пеньюар распахнут, груди вздымаются, глаза пылают, страстный рот приоткрыт, белоснежные клыки тянуться к моей обнаженной шее, к шее, на которой испуганно бьется голубая жилка...

"Свят, свят, свят! Как же я теперь с ней в постель лягу?" обеспокоился я. К счастью, на экране в это время пошла буйная любовная сцена среди тропических цветов и мраморных статуэток на греко-римские темы, и мне удалось отвлечься от холодящих кровь картинок воображения. Героиня фильма Милки Фергюссон (о! какие у нее были выразительные глаза!), удержавшись от сильнейшего желания немедленно перекусить сонную артерию героя, направила всю свою упырскую энергию в сексуальное русло.

Вот это была любовь! Не было никаких сомнений, что Милки Фергюссон, в конце концов, вопьется своими белыми зубками в мускулистую шею партнера, но как она старалась, чтобы этот неожиданно-печальный финал оказался для него менее весомым, чем десятиминутное обладание ею!

"Черт побери, - думал я, наблюдая, как умело распалившаяся упырша раскручивает извивающуюся от удовольствия жертву, - а ведь в этом что-то есть! Секс с маньячкой! Это вам не "туда, сюда, обратно, тебе и мне приятно", это что-то! Любовь на грани жизни и смерти! Ведь если Вера своеобразная эпилептичка, то в любом момент ей может захотеться посмотреть, какого цвета у меня кровь! Вот это класс! Страх смерти и страсть! Страсть и любовь на лезвии бритвы! Такого мне еще не доводилось испытывать!"

Воодушевившись этими мыслями, я вслушался в голос жены, и сердце у меня упало: не было никаких сомнений, что она засыпает.

Вот так вот всегда. Укладывает Наташку и засыпает. И мне обламывается!

Я рассердился, принялся давить на кнопки пульта, пока не увидел, как двое молодых людей занимаются любовью у трупа только что убитого им человека.

Это было нечто талантливое. Представьте:

Крупный план. Ручка ножа символом эрекции возвышается над опавшей грудью трупа. Труп, конечно же, в ковбойке, джинсах и остроносых сапожках за пятьсот долларов штука.