Русское солнце - Андрей Караулов

Шапошников боялся телефонных звонков Горбачева. Тем более приглашений. Когда звали «на ковер», ему всегда казалось, что он в чем-то виноват.

Шапошников положил трубку «вертушки», стоявшей в кабинете, вернулся в спальню и посмотрел на часы: половина третьего. Горбачев вызывал его в Кремль к десяти ноль-ноль.

7

Рабочий день Президента России начинался с появления Виктора Васильевича Илюшина, его первого помощника. Илюшин расписывал график рабочих встреч Ельцина и строго следил за «кабинетным протоколом»: когда, кому и сколько времени отводит на аудиенцию Президент России.

У Ельцина был своеобразный распорядок дня. Он просыпался около половины четвертого утра, вставал, до шести работал с бумагами, потом, до завтрака, опять засыпал и в 8.45 (иногда раньше) приезжал в Кремль. Но была у Ельцина ещё одна привычка, о которой мало кто знал, — он очень любил поспать после обеда. Когда Ельцин работал в московском горкоме партии, его рабочий день прерывался в час дня: Ельцин уезжал в правительственный особняк на Ленинских горах, обедал, принимал процедуры; если хотел, парился в бане и потом отдыхал в так называемой «кислородной комнате», где искусственно создавалась озоновая среда. После пяти он недолго, минут двадцать, гулял на свежем воздухе и возвращался на работу в горком, оставаясь здесь до глубокой ночи — принимал людей, проводил совещания и устраивал кровавые разносы. В Кремле рабочий день Ельцина стал более жестким, но после обеда иной раз возникала пауза: Президент отдыхал.

Илюшин был как мышь — маленький, тихий, бесшумный. Там, где ум, у Илюшина имелся счетчик. Он все просчитывал: да — нет, можно — не нужно, рано — пора, теперь или… подождем. Весь год Илюшин ходил в одном и том же костюме, но не потому, что у него не было денег, а потому, что Илюшин был скуп. Только Илюшин, один Илюшин решал вопросы «доступа к телу». Разумеется, попасть к Президенту можно было с помощью Хасбулатова, Бурбулиса, Скокова, Полторанина, реже — Коржакова, но Илюшин был как шлюз: он или открывал ворота, или сливал воду.

Бурбулис искренне верил, что в государственных делах он разбирается не хуже, чем Ельцин, и поэтому имеет право заходить к Президенту когда угодно. На пути Бурбулиса тут же встал Илюшин, произошел конфликт, и Илюшин получил от Ельцина нагоняй.

Президент жил здесь же, в Архангельском, дача Бурбулиса была в ста метрах, но Бурбулис решил, что встретиться с Ельциным и поставить точки над i надо не в Архангельском, а в Кремле. На самом деле Геннадий Эдуардович любил поспать; в Свердловске для Бурбулиса сущим наказанием была среда, когда он читал студентам первую «пару». Став государственным секретарем России, Бурбулис взял за правило не только уезжать с работы позже Ельцина, но и являться в Кремль раньше Президента — и всегда отставал. Так и нынче. С утра у Ельцина уже сидел вице-премьер Полторанин, потом, к половине десятого, должен был приехать Хасбулатов.

Войдя в кабинет, Бурбулис тут же набрал телефон Илюшина:

— Сообщите, пожалуйста, когда уйдет Руслан Имранович.

Как же, черт возьми, Илюшин не любил эти тихие приказы Бурбулиса:

— Конечно, Геннадий Эдуардович, не беспокойтесь. Но в десять пятьдесят у Президента выезд в «Макдоналдс».

— Куда?! — изумился Бурбулис.

— В «Макдоналдс», Геннадий Эдуардович. На улице Горького сегодня будет открыт ещё один «Макдоналдс». То есть на Тверской, — поправился Илюшин.

«Интересно, кто воткнул его на этот „праздник жизни“, — подумал Бурбулис. — Надо проверить…»

Настроение было хуже некуда.

Заглянул Недошивин, его пресс-секретарь:

— Геннадий Эдуардович, я…

— Жора, потом, — махнул рукой Бурбулис.

Недошивин исчез.

На самом деле Бурбулис ошибся только один раз — с Дудаевым. В Грозном режим коммуниста Доку Завгаева поддержал ГКЧП. Ельцин поставил задачу: идеологический переворот. «Штоб-б без крови», — повторял он. Переворот без крови невозможен, ну да ладно: всю грязную работу взяли на себя генералы Баранников и Дунаев, а на роль демократического лидера Бурбулис, по совету Руслана Хасбулатова, выписал из Тарту Джохара Мусаевича Дудаева, генерала авиации. Переговоры с Дудаевым вели Дейнекин, главком ВВС, и генерал Громов, хорошо знавший Дудаева по Афганистану. Кроме прочего, Хасбулатов имел информацию, что Дудаев — грушник, то есть на этого человека можно всецело положиться… Старая история: точно так же (когда-то) Андропов отправил в Кабул Бабрака Кармаля, найденного в Чехословакии. КГБ (Баранников) поддержал Дудаева в Грозном, он упал — на головы местных депутатов — с неба, причем в полном смысле этого слова (его привезли на военном самолете), а чтоб депутаты соображали быстрее, просто выкинул кого-то из них в окошко — с четвертого этажа.

Все, как учил Ельцин: крови почти не было.

Бурбулис удостоился похвалы, — правда Дудаев тут же стал закрывать школы (чеченским девочкам, по его разумению, просто было не нужно учиться), прибрал к рукам нефть, аэропорт Северный и ввел военный режим. Потом, когда начнется скандал, Хасбулатов (у Хасбулатова с Ельциным в ту пору были самые дружеские отношения) скроет от Верховного Совета, что по настоянию Ельцина — Бурбулиса генералы Шапошникова оставили Дудаеву (на черный день!) все стрелковое оружие…

Теперь Бурбулис придумал СНГ. Это была его идея; сам план детально разработал молодой депутат — юрист Сергей Шахрай. Заговор? Зачем так грубо? Это игра ума, политический спектакль, если угодно, ведь почти все остается как есть, выдернут только Горбачева, — в этом-то и прелесть!

Пискнул телефон, лампочка мигнула рядом с фамилией «Илюшин»:

— Геннадий Эдуардович, сейчас Руслан Имранович вышел от…

Бурбулис недослушал и кинул трубку. «Волнуюсь», — подумал он.

Кабинет Ельцина был на четвертом, через этаж. Бурбулис не любил лифты: можно застрять. Он резко распахнул дверь на лестницу. Так много солнца, что Бурбулис зажмурился — ой, какая теплынь!

Геннадий Эдуардович всегда знал, что он достаточно умен, чтобы не волноваться.

— Один? — Бурбулис быстро вошел в приемную Президента.

— Доброе утро, Геннадий Эдуардович, — Мусуенко, секретарь Ельцина, встал из-за стола. — Президент ждет вас, Виктор Васильевич уже доложил.

«Какая блядь», — усмехнулся Бурбулис.

Мусуенко открыл дверь:

— Прошу.

Бурбулис быстро вошел в кабинет Президента.

— Разрешите, Борис Николаевич?

— Проходите. Здравствуйте.

Бурбулис хотел перехватить взгляд Ельцина, но не сумел: у Ельцина в глазах… не было взгляда. Щеки, нос, ямочка под носом — все есть… а лица как бы нет, отсутствует.

— Легки на помине, — протянул Ельцин. — Я… посмотрел вашу записку.

Часы отбили четверть одиннадцатого.

«Ему ж в „Макдоналдс“ надо», — вспомнил Бурбулис.

— Затея… неплохая. Конкретных возражений — нет. А… не по душе мне, понимаешь… — вот как быть?

Бурбулис кольнул Ельцина взглядом:

— Обком давит, Борис Николаевич, Свердловский обком КПСС.

— Ну… может быть.

Ельцин обмяк, — он не выдерживал лобовые удары.

— У Президента Ельцина есть долг, — начал Бурбулис, — убрать Горбачева. Под Советский Союз заложена мина замедленного действия: Михаил Горбачев. Рано или поздно эта мина взорвется. Если мы хотим… а мы хотим… спасти Союз как Союз, это может сделать только Президент Ельцин, больше некому. В самом деле, Борис Николаевич, это факт. Теперь рассмотрим такую комбинацию: был Союз Советов, но он исторически себя изжил, он висит на волоске… значит, нужен другой союз, во главе с Россией… и пусть население за него проголосует, — что в этом плохого?

— Тогда должен быть референдум, — сказал Ельцин. — Обязательно.

— Зачем?! — встрепенулся Бурбулис. — Референдум, во-первых, сорвет Горбачев, он же не дурак рыть себе могилу! «Нет денег», — скажет Горбачев, — и все… крышка! Во-вторых, зачем? Народ избрал депутатов, чтобы они выражали его волю. Пожалуйста, пусть выражают! А Руслан Имранович поможет им определиться…

Бурбулис смотрел на Ельцина. Глаза Ельцина были как опрокинутые ведра.

— Съезд… а лучше, конечно, Верховный Совет будем транслировать на весь Союз… только, — Бурбулис остановился, — только… Борис Николаевич, сразу договоримся, вы — не Агафья Тихоновна, я — не Подколесин, нет так нет, но я надеюсь на честную и глубокую дискуссию…

Бурбулис знал: у Ельцина избирательный слух. Ельцин сразу становился «глухонемым», если решение уже принято. И наоборот: если Ельцин был не уверен в себе, ему был нужен разговор, спор, причем он признавал только честный спор — без дураков.

В кабинете стало тихо. Началась пауза.

— Я хочу… задать вопрос, — медленно сказал Ельцин. — Как вы считаете: почему Горбачев… после октябрьского пленума… меня не убил?

«Приехали…» — подумал Бурбулис.