Русское солнце - Андрей Караулов

В 89-м, то есть два года назад, он дал трезвую оценку окружению Ельцина: люди полезные, преданные, но порох — не изобретут. Одну из главных ролей тогда играл Исаков, нынешний деятель Верховного Совета, но Бурбулис быстро отодвинул его в сторону. Нужна была идеология — и Бурбулис сам назначил себя философом при Президенте…

«Мигалки» ревели как чокнутые. Люди ворочались в кроватях и проклинали демократию. Перед тем как лечь спать, Бурбулис будил половину города.

На самом деле у него не было, конечно, корысти: Бурбулис пришел к Ельцину потому, что верил в Ельцина, он работал в Кремле потому, что возрождение России могло начаться только с Кремля, только «сверху», с головы, так сказать, ибо «снизу» в России уже никогда ничего не начнется.

«Идите домой… — вертелось в голове, — идите домой…»

Бурбулиса пугал стиль руководства Президента Ельцина: стиль начальника большой стройки.

«Он хочет, ему нужно выкинуть Горбачева как можно скорее, но это вопрос цены…» Окна в его ЗИЛе были зашторены; Бурбулис оставил маленькую щелку, снял пиджак, нажал кнопку управления и откинул сиденье.

«Развалить Союз, сломать такую махину Ельцин не захочет, это ясно. Ну а как? У Ельцина психология хозяина… значит, что нужно? Убедить Ельцина, что новый Союз Независимых Государств есть тот же СССР, только без Горбачева. Как просто: единая армия — раз. Единый флот — два. Единая граница — три. Кроме того, дороги, самолеты, поезда, связь… Можно общий МИД, это удобно. Общая валюта — рубль. Куда они, к черту, от России денутся, вся страна связана-перевязана той же оборонкой, Кузбассом, тракторами, хлопком и, самое главное, хлебом!»

Бурбулис знал: все, что делает Ельцин, он делает так, как крестьянин сколачивает свой собственный дом — крепко, на сто лет. Значит — убедить. Если упрется, не отступать; долбить, долбить… вода камень точит… Что плохого в интриге, если интрига нужна для победы демократии?

«Ё.., а если Ельцин решил, что СНГ бьет не по Горбачеву, нет… — в него? А, черт… — я вроде как отнимаю у него власть… Ну да, так он рано или поздно станет Президентом СССР… а здесь — только Россия, только часть пирога, и ему мало, черт возьми, он кушать любит, у него аппетит, он примерился, понимаешь… уже замахнулся… и не понял, не сообразил, что это — всего лишь спектакль, только игра…

Стоп. Надо проверить, не вызывал ли он Скокова.

Этот парень… Скоков… растопчет все, что угодно, любую клумбу, если цветочки на клумбе не он посадил…» Вот оно, минное поле власти, любимый образ Бурбулиса: никогда не знаешь, где взорвешься, — никогда!

«Ельцин, Ельцин… — неужели идею загубит? Не загубит. Куда он денется…

И я дурак… — размышлял Бурбулис. — Надо было самому идти, разговаривать… тут глаза важны… глаза… а я папку подсунул… автореферат…»

В ЗИЛе был маленький бар. Бурбулис достал початую бутылку коньяка, налил рюмку и вдруг понял, что на душе у него как-то тревожно.

4

Великая Россия уже лет десять была великой только на словах. У людей заканчивались деньги, а когда денег нет, пропадает вкус к жизни. Страна надеялась неизвестно на что. Недавно, в августе, народ боролся с ГКЧП, на Садовом кольце зазря погибли трое ребятишек. Теперь наступала зима. Цены росли, продукты исчезали, «отчаянный экономист» Пияшева рассуждала о крахе экономики с таким пафосом, будто наступал конец света, Гаврила Попов быстро убедил чиновников, что взяток — нет, есть просто услуги, — жить, короче говоря, становилось противно.

В глубине души Россия, конечно, никогда не верила Ельцину, — его выбрали в Президенты ради интереса. Вот особенность русского народа: если американцы, например, с удовольствием поставят опыт над кем угодно, то русский человек с таким же удовольствием ставит этот опыт на себе самом.

Ельцина обижал Горбачев, из этого следует, что Ельцин — хороший. В самом деле: Ельцин отправился к даме сердца на Успенские дачи, так этот черт, Горбачев, его и тут достал, выдернул, можно сказать, из постели, вот Борис Николаевич спросонья и сбрехнул, что он в речку упал! А кто, спрашивается, споил его в Соединенных Штатах Америки? Ясно, кто: КГБ. Ну хорошо — выпил человек, с кем не бывает, так ты его успокой, спать положи, не позорь перед чужими людьми — нет же, на сцену вывели да ещё и кино сняли (видно, скрытой камерой). Ну, Горбачев, — а? Это человек?

Кроме всего прочего, Россия любила, просто любила таких, как Ельцин, недотеп: он был свой, понятный, родной — потому и выбрала.

А что, в самом деле: может, он и впрямь на рельсы ляжет, если цены поднимутся?

Ельцину не верили, но смотрели на него с интересом.

Атмосфера в государстве была дохлая. Народ настолько от всего охренел, что перестал сочинять анекдоты.

Птица-тройка, воспетая Гоголем, так получила плетью наотмашь, что упала на колени и уткнулась в грязь. Все радовались перестройке, но никто, даже такой «коллекционер жизни», как Евгений Евтушенко, не мог объяснить, почему для того, чтобы выпустить из тюрем диссидентов, разрешить читать все, что хочется читать, и вернуть в Россию Ростроповича с супругой, надо было разрушить экономику, остановить заводы, создать безработицу и перестать сеять хлеб.

А тут ещё ГКЧП, заговор идиотов с целью оказаться в тюрьме.

Народ перестал интересоваться жизнью.

По вечерам на улицах Москвы играли нищие оркестры. Трубы выдували «Прощание славянки», били литавры, как на похоронах.

Приближалась зима.

5

Когда Руцкой с автоматом наперевес поднялся на второй этаж его дачи в Форосе, он был в коридоре. Раиса Максимовна ужасно нервничала; в этот момент её левая рука повисла как плеть, левый глаз полностью ослеп.

— Ну что, Саша… вы и меня хотите арестовать? — спросил он.

Какая глупость, черт подери, — зачем, зачем он это сказал?

Вторая глупость: Вольский. На кой черт, спрашивается, он ему звонил?

Все знают, что 18-го, в три часа дня гэкачеписты отключили на даче связь. На даче — да, но не в домике охраны. Горбачев сделал несколько звонков, раньше других он нашел Вольского:

— Аркадий, по радио скажут, что Горбачев болен, но ты-то знай, что я здоров!

Позвонить, чтобы ничего не сказать…

А можно было бы позвонить Бушу, Колю, в ООН…

«По радио скажут…»

Горбачев не спал и крутился с боку на бок. Почему он не послушал Метлока, посла Америки? Гаврила Попов (с помощью, видно, КГБ Москвы) узнал о ГКЧП за две с лишним недели. Потом понял, что в Кремле ему не поверят. Попов подговорил Метлока, и тот сразу добился встречи, рассказал ему все как есть… — а он смеялся Метлоку в лицо, просто… как дурак… смеялся! Форос, чертов Форос… — да, боялся, боялся… ну и что? Никто ничего не докажет, никто. Где доказательства? Нет доказательств! Ну и все, остальное — брехня!

Он знал, что Ельцин не станет, не захочет связывать его с Форосом — это глупо. Но сегодня к Горбачеву ещё раз приходил следователь Лисов. Второй допрос (в отличие от предыдущего) Горбачеву не понравился. Да, в домике охраны работал телефон, то есть связь — была. Да, в его машинах, стоявших в гараже, находились все виды спутниковой связи — сорви бумажку с ворот (ворота были опечатаны бумажкой) и звони кому хочешь, — пожалуйста! Да, личная охрана, двадцать с лишним человек, остались верны Президенту страны; у них никто не отобрал табельное оружие, более того, все они вооружились «калашниковыми» и были готовы на любой прорыв, ребята подготовленные. В конце концов, Анатолий, его зять… да кто угодно, любой, самый верный парень из охраны, мог запросто перемахнуть через забор (территория дачи — огромная, легко затеряться) и сообщить миру о здоровье Президента, передать любое его обращение. Вместо этого 20-го, перед тем как заснуть, Горбачев, по совету Раисы Максимовны, записал на любительскую камеру свое слово к народам мира и тут же положил кассету… к себе в портфель. Куда торопиться?! Потом текст переписали ещё раз, потому что Анатолий схватил первую попавшуюся кассету: «9 1/2 недель», эротический фильм Лайна. В тот момент, когда Микки Рурк проводил кусочком льда по животу голой Ким Бессинджер, в кадре появлялся Горбачев: «Я хочу обратиться ко всем людям доброй воли!..»

Самое главное: Лисов уже знал, а Горбачев подтвердил: после того как друзья-заговорщики объявили ему о ГКЧП, он (на прощание) крепко пожал им руки и задумчиво произнес: «Кто знает, может, у вас и впрямь что-то получится…»

Горбачеву не спалось — дрожали нервы.

После Фороса Ельцин стал главным человеком в государстве, — это значит, что рано или поздно Ельцин выкинет его из Кремля.

Если рано, то когда?

Горбачев зажег лампу и вдруг почувствовал, что он хочет есть. В-вот ведь… — сейчас это проблема: нужно вызывать охрану, она свяжется с дежурной сестрой-хозяйкой, — короче, через полчаса, не раньше, он получит бутерброд. Можно, правда, поднять с постели Ирину, дочь, но Горбачев не мог вспомнить, была ли Ирина на даче. Днем она ездила в ЦКБ, навещала мать, оттуда звонила ему на работу: дела у Раисы Максимовны были… хуже не придумаешь.