Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя - Игорь Синицин

Однажды в середине сентября все того же 1970 года среди зампредов АПН поднялся какой-то странный переполох. Вечером мне позвонили домой коллеги из редакции советско-финского журнала «Мааилма я ме», где я был уже пару лет исполняющим обязанности ответственного секретаря, без перспективы, из-за ненависти Буркова ко мне, лишиться обидной приставки и.о. Коллеги сообщили, что весь вечер несколько зампредов допытывались у них, где меня можно найти. Я испугался столь чрезвычайных поисков, поскольку ушел в этот день с работы сразу после обеда. Не остыв еще от схватки с Бурковым, решил, что тот, уходя, все-таки достал меня какой-то пакостью.

В полдевятого утра я стоял уже у двери, ведущей в приемную зампреда АПН, бывшего посла на Кубе и любимца Фиделя Кастро Александра Ивановича Алексеева, курировавшего теперь нашу редакцию.

Когда из лифта наконец появился «папа Алехандро», как ласково называл его Фидель и все АПН, и его лицо при виде меня озарила самая широкая из его улыбок, я понял, что служебного прокола все-таки не было.

— Иди в первый отдел и читай бумагу из ЦК о самом себе!.. — тут же скомандовал он.

В первом отделе долго гремели ключами сейфов, доставая из самого потаенного ящика листок бумаги.

Поверху листа шла жирная надпись: «СЕКРЕТАРИАТ ЦК КПСС». Чуть ниже и более мелкими буквами стояли стандартные слова:

«Выписка из протокола заседания Секретариата ЦК КПСС от 14 сентября 1970 года.

…

Пункт 35. О тов. Синицине И. Е.

Постановили: утвердить тов. Синицина И. Е. аспирантом Академии общественных наук при ЦК КПСС».

Внизу стояла размашистая подпись, сделанная от руки и чернилами: «М. Суслов».

Потом «папа Алехандро» рассказал мне, что интерес всего апээновского начальства особенно возбудило то, что на бумаге из ЦК стояла не обычная печать-факсимиле подписи Суслова, которую они видели под многими решениями ЦК, а собственноручная, размашистая и чернильная. Оказалось, что никто такого в первом отделе АПН еще и не видывал.

Разумеется, я тут же помчался в соседнее здание «Известий», чтобы сообщить своему другу Конраду о происшедшем. Смирнов хитро улыбнулся и рассказал мне, что именно Андропов, услышав от него мою историю, обратился к Суслову с предложением исправить несправедливость и принять меня в академию. Конрад добавил при этом, что я могу передать свою сердечную благодарность Юрию Владимировичу через его помощника Крючкова. Телефон Крючкова он мне дал. Я не особенно оробел позвонить помощнику председателя КГБ потому, что однажды, за год до этого, мой стул оказался рядом с его на банкете в ресторане «Прага».

Владимир Александрович меня вспомнил, и я изложил ему просьбу передать глубокую благодарность Андропову за свершение моей мечты — фундаментально поучиться наукам.

Крючков спросил вдруг, а не хочу ли я поблагодарить Юрия Владимировича лично. «Конечно хочу», — немедленно отреагировал я. «Тогда я сообщу вам, куда и когда вы должны приехать», — обнадежил Крючков.

Через несколько дней он сдержал свое обещание. Так в сентябре 1970 года я впервые познакомился с Андроповым и стал с ним регулярно встречаться, когда ему удавалось выкроить для этого время…

Все это мгновенно промелькнуло у меня в голове, когда Юрий Владимирович принялся за свой кофе. Он отпил пару глотков, а затем внимательно посмотрел мне в глаза.

— Так хочешь стать моим помощником по политбюро? — серьезно спросил Андропов.

— Очень хочу! — не раздумывая выпалил я. Андропов даже слегка опешил от моей мгновенной положительной реакции.

— Я знаю, что ты смелый парень, но чтобы настолько безрассудно принимать неизвестное тебе предложение… — протянул он и добавил: — Ведь ты не знаешь, какая будет у тебя зарплата, какие условия труда…

— С зарплатой не обидите, наверное! — в ответ пошутил я купеческим тоном. Право на некоторую вольность мне давало то, что во время наших встреч мы часто вспоминали страницы книги Ильфа и Петрова «Золотой теленок», которую он и я обожали. — А что касается условий труда, — дополнил я, — так готов рядом с вами работать днем и ночью… Здоровье пока позволяет.

Андропов вроде бы и не заметил моего тона. Он вообще ценил юмор, понимал его, любил пошутить сам и никогда не обижался на дружескую подначку. Единственно, чего он терпеть не мог, так это скабрезных и антисоветских анекдотов. Но в глазах его теперь мелькнуло что-то неуловимое, и я вдруг понял, что в стенах Лубянки, где я никогда доселе не бывал, открывается какая-то новая грань в наших многолетних отношениях.

— Ладно, — улыбнулся он слегка, а потом вернул мяч в мои ворота. — Если ты такой смелый и согласен, то скажи, когда ты можешь выйти на работу?

— Завтра! — также без раздумий ответил я.

Юрий Владимирович с сомнением покачал головой.

— Как же так, ведь ты заканчиваешь академию только в июле… — выразил он как бы недоумение.

— Это будет лишь формальный акт выдачи дипломов, — стал я горячо разъяснять ему ситуацию. — Все выпускные экзамены я сдал досрочно, диссертацию написал, автореферат подготовил и начал рассылать… Где-то в июне — июле мне надо будет два-три дня для защиты диссертации, и я вновь могу вернуться к работе…

— Да, я все это знаю, — неожиданно сказал Андропов. — Экзамены ты все сдал на пятерки, диссертацию твою хвалят на кафедре, а автореферат я даже с интересом прочитал… — кивнул он на свой письменный стол у окна. — К твоему сведению, мне доложили из ПГУ, что шведские социал-демократы также начинают критиковать своего теоретика Урбан-Карлссона и по тем же примерно параметрам, что и ты в своей диссертации сделал еще прошлым летом… Как будто сговорились, хотя ты со шведами и социал-демократами за прошлый год и не встречался! — проявил Юрий Владимирович большую осведомленность о моем благонравном с точки зрения КГБ поведении и об идейной борьбе в шведской социал-демократии.

Таких тонкостей знания дискуссий среди социал-демократов я не мог у него предположить.

— Ты знаешь, — задумчиво сказал он, — я-то заинтересовался финляндской и шведской социал-демократиями, еще будучи в Петрозаводске, когда на меня обратил внимание и практически спас от репрессий в связи с «ленинградским делом» выдающийся финский социал-демократ, а затем большевик Отто Вильгельмович Куусинен…

Я много раз слышал имя Отто-Вилли, как его ласково называли мои старшие коллеги по отделу стран Северной Европы Совинформбюро, знавшие его и как исполнительного секретаря Коминтерна, ведающего вопросами коминтерновской внешней разведки, и как Председателя Президиума Карело-Финской ССР, и как секретаря ЦК КПСС… Догадывался я и о роли в судьбе Андропова Куусинена как Председателя Президиума Верховного Совета Карело-Финской ССР и одновременно заместителя Председателя Верховного Совета СССР как раз в те годы, когда на северо-западе нашей страны происходили массовые сталинские репрессии. Тогда одна группировка партийной верхушки уничтожала своих конкурентов из другой группировки. Отто Куусинен остался тогда в стороне от этой драки и сумел вытащить из нее своего любимца — молодого второго секретаря Петрозаводского горкома партии Юру Андропова.