Хроники долгого детства - Вячеслав Игрунов

речь выглядела достаточно чистой, а родители, с которыми я приходил на собеседование, — вполне интеллигентными. Таким образом, выбор был сделан, и, я думаю, с этим выбором отец не ошибся: 59-я школа не сделала из меня прилежного ученика, но, по крайней мере, предначертала рисунок моей судьбы.

Второй школьный год начался для меня замечательно. Пожилая учительница Александра Александровна, согласившаяся принять меня в свой класс, благоволила ко мне.

Мои родители никогда не хвалили меня, никогда не давали понять, что у меня есть какие-нибудь достоинства. Они задирали планку и только корили, указывая, как далеко мне до совершенства. Это выработало у меня странное отношение к самому себе, о котором с возмущением как-то сказал Глеб Павловский:1«Я не могу понять, почему ты себя так недооцениваешь!»

<…>

Возможно, мои родители имели свой резон, обеспечивая таким стилем воспитания мое постоянное стремление к совершенствованию. Но они же и заложили основы моих поражений, чаще всего проистекавших от неуверенности в себе.

Странно при этом, что многие люди находили меня высокомерным.

Александра Александровна, вероятно, видела во мне эту неуверенность, которая еще возросла после насмешек старухи Компрадт, после мытарств с поступлением в русскую школу. И старалась мне помочь. На первом же уроке меня попросили назвать гласные русского алфавита, и я перечислил все, кроме одной. Тогда Александра Александровна попросила класс мне помочь:

— Этаж, этажерка, — неслось со всех сторон, но я так и не смог понять, что это за буква такая — «этажерка».

— Ну, дети, кто напишет на доске эту букву?

И кто-то вышел и написал букву «э». Мне, конечно, стало стыдно, «э» я прекрасно знал, но я так и не смог понять, при чем тут «этажерка». По моим представлениям, учительнице полагалось меня укорить и поставить плохую отметку. Однако, напротив, она сказала: «хорошо», — и в дневнике появилась первая четверка.

К концу второго школьного года я уже не чувствовал себя гадким утенком.

Впрочем, этому способствовали и другие обстоятельства. Не слишком хорошие оценки за первый класс предопределили мое окружение во втором классе — здесь учились не самые подготовленные ребята. Мои одноклассники не отличались особенной силой, зато были задиристы. И так уж случилось, что в самом начале учебного года я подрался с мальчиком, доминировавшим в классе. Естественно, я о его месте в школьной иерархии знать не мог — а если б и знал? — и не отозвался на какое-то его требование. Немедленно было показано, кто в доме хозяин.

На большой перемене, когда мы бегали на школьном дворе, этот мальчик кинулся на меня с кулаками. Завязалась борьба, я оказался опрокинут на асфальт, а победитель уселся мне на грудь, намереваясь учинить экзекуцию. Вокруг собралась толпа мальчишек и радостно улюлюкала. Моя соседка, смуглая Светка Бабаева, громкими криками поддерживала моего обидчика и даже пыталась пинать меня ногами, тогда как остальные дети выступали в роли честных болельщиков. Похоже, за меня не болел никто. Однако, не желая сдаваться, я захватил голову моего соперника ногами и бросил его на пол, тут же оказавшись на нем верхом. Этот бросок вызвал рев восторга у наблюдателей: «Дай ему! Дай ему!»

Бог уберег. Впрочем, я и не знал, как это сделать, — драка случилась впервые в моей жизни. Прозвенел звонок, дети бросились в школу, двор опустел. Поколебавшись, я встал и инстинктивно подал руку мальчику. Мы вместе прибежали в класс, немного опоздав. Учительница была уже в курсе событий, однако, как мне помнится, кроме двух-трех слов, ничего не сказала по этому поводу. Вскоре мы подружились с драчуном и ходили парой. К сожалению, не помню его имени (кажется, его звали Юра), но отношения с ним сыграли важную роль в моей судьбе.

Домой из школы мы всегда возвращались вместе, он жил немного дальше меня, на Ботанической улице, в новом доме в отдельной квартире, что переводило его в более высокий ранг по сравнению со мной. Довольно часто я заходил к нему в гости, играл вместе с его друзьями, и одна из таких забав имела роковые последствия. В начале следующего учебного года мы затеяли весьма обычную для Одессы игру: отвоевание высоты (кажется, игра называется «царь горы»). Следовало захватить высшую точку земляной кучи рядом с котлованом строящегося дома и удерживать ее. В этой игре я неизменно оказывался победителем, что привело моего приятеля в ярость. До этого он, как и в школе, доминировал среди сверстников своего двора, и его поражение на глазах у друзей стерпеть не смог. Игра завершилась дракой, повлекшей за собой вражду, которая закончилась для меня печально.

Во втором классе, сразу после первой драки, все складывалось отлично. Я не стремился к лидерству, ходил особняком. Во втором полугодии у меня появились новые друзья. Отец Станислава Баля был художником. Сосед и приятель Баля, Александр Козырь, происходил из инженерской семьи, а отец Николая Опарина преподавал в сельхозинституте, расположенном как раз напротив их дома. Именно с Козырем, Балем и Опариным я попытался поставить спектакль «Буратино», повторяя опыт моих дворовых соседей. Подружился я также с Зориком Эльсоном, интеллигентным мальчиком из моего двора, учившимся играть на скрипке, с которым чуть позже я начал ходить в шахматный кружок Дворца пионеров. Но самым замечательным образом мы подружились с мальчиком, который меньше года учился в нашем классе, музыкально одаренным до такой степени, что вокруг него с пиететом ходили и наша учительница, и учитель пения. Впрочем, кажется, он был сыном каких-то важных родителей — во всяком случае, шикарная квартира, в которой они поселились, располагалась в привилегированном районе, на улице Белинского, за оградой с охраной. Он и стал моим самым близким другом.

В школе меня не корили плохой успеваемостью. Я не находился под жестким контролем родителей, как в Андрушёвке, и стал лидером маленькой группки мальчишек. Летом в пионерском лагере на Каролино-Бугазе во время легкого шторма я научился плавать, что для одессита, конечно, очень важно.

С самого раннего возраста я тянулся к девочкам, и всегда рядом обретались симпатичные подружки. Но вот в одесском дворе таких девочек не обнаружилось. Поначалу и в школе все девочки казались мне неинтересными. Но чем дальше, тем чаще я стал провожать домой симпатичную и очень интеллигентную девочку по фамилии Миллер. Жила она как раз на