Челюскин. В плену ледяной пустыни - Михаил Александрович Калашников

– Именно так, не относится! А относимся к делу мы с вами, Владимир Иванович. У вас же неофициальное прозвище – «главный лоцман Северного морского пути», – разливал озера лести Шмидт.

– Дело не в наших с вами заслугах, Отто Юльевич. Вам и без меня хорошо известно, что в Арктике год на год не приходится, погоды очень изменчивы. Нет системы оповещения и прогнозов ледовой обстановки. С такой, как у нас, неразвитой системой прогнозирования каждый поход – первопроходческий, шаг в неизвестность. То, что мы проскочили в прошлом году на «Сибирякове», – огромная удача… И то винт обо льды сломали.

Шмидт заметно пригасил свой пыл, осознал, что Воронина следует брать иным способом – долго, утомительно и настойчиво.

– Владимир Иванович, если б вы знали, как дорог мне ваш ум и ваша обстоятельная расстановка. Но и вы поймите задачу страны. Северный морской путь невероятно перспективен, его надо прорубить, как окно в Европу.

– Отто Юльевич! Я не спорю с перспективностью этого маршрута, но путь во льдах – невероятно тяжелый, вам это и без меня известно. Арктику не завоюешь в один сезон. Ее надо покорять последовательно, отвоевывать метр за метром. Маршрут оснастить метеостанциями и радиостанциями, портами, базами угля, поселками с обслуживающим персоналом, ремонтными базами. Все это дело растянется не на один год.

Шмидт долго рассматривал Воронина в упор, не теряя задорной лукавинки в глазах, растягивая спрятанную в бороду улыбку, наконец дружелюбно вымолвил:

– Согласен от первого слова до последнего… Только забыли вы, Владимир Иванович, в какой век мы с вами живем. Пятилетка к концу идет, ее обещали в четыре года завершить. Весь народ как один надрывается на строительстве нашего с вами будущего… А мы волынить будем?! Освоение Севморпути на десятилетие растянем? Нет, дорогой Владимир Иванович! Здесь нужен скачок, прорыв в коммунизм, а не плавное его завоевание. Время не ждет.

Воронин понимал, что Шмидт прав. Время и эпоха, их окружавшая, требовали от них именно того, о чем говорил Шмидт, и все же он не мог перебороть в себе железобетонного здравого смысла. Шмидт, видя его сомнения, решил заколотить последний гвоздь:

– Владимир Иванович, я надеюсь, вы же понимаете, что согласия вашего я прошу лишь из великого уважения к вам. Одно мое слово, и вам сверху спустят приказ. И вы его исполните.

Воронин еще долго «любовался» лукавой усмешкой Шмидта, прежде чем вымолвить:

– Спасибо, что цените мою добрую волю.

В начале мая судно, сошедшее со стапелей в Копенгагене, отправилось в испытательный поход, а меньше чем через месяц оно уже стояло в порту Ленинграда. На борту значилось имя сибирской речной магистрали – «Лена». Командовал судном капитан торгового флота Биезайс. Он принимал у датчан сам корабль и всю отчетную документацию.

Забродили слухи, что в экспедицию пароход поведет тот, кто забирал его из Копенгагена. Воронин быстро поверил этим слухам и облегченно выдохнул. Вскоре его пригласили на осмотр «Лены», и Владимир Иванович понял – от него не отстанут. В рейсовом отчете Воронин не церемонился в своих характеристиках: «Набор корпуса слаб, ширина большая, скуловая часть будет подвергаться ударам льда, это скажется на корпусе. «Лена» непригодна для северного рейса».

Шмидт и теперь, на заседании комиссии, принял на себя роль пожарного – гасил тревогу Воронина:

– Дорогу для «Лены» будет торить «Красин», на него ляжет основная борьба со льдом.

– Повторяю: на этой посудине можно идти до первой крупной льдины, – сдержанно настаивал его оппонент.

Шмидт раскладывал по столу кипы отчетов:

– По документам «Лена» – современный грузопассажирский корабль, построенный в соответствии со специальными требованиями Ллойда, усиленный для навигации во льдах. В пресс-релизе фирмы-строителя пароход отнесен к судам ледокольного типа. Вот, пожалуйста: «the ice breaking type», – ткнул пальцем Шмидт в бумагу. – «Для специального торгового мореплавания, для арктической торговли».

Воронин в безнадеге всплеснул руками, сдерживая себя, сказал:

– Корпус парохода чрезмерно широк, без усиливающих конструкций, я категорически отказываюсь идти на нем в Арктику.

Слово взял Киров. Глядя в глаза Воронина, попросил с дружеской ноткой в голосе:

– Владимир Иванович, этот опыт, несомненно, будет вам полезен. Стране нужны мудрые вожди, а кто может быть мудрее полярного капитана? Вы уже доказали свою преданность, но и оставить вас не у дел я не имею права. Биезайс поведет пароход, а вы, Владимир Иванович, должны быть на нем в качестве первого помощника.

– Исключено! – встрял Шмидт. – Биезайс никогда не согласится быть начальником у более заслуженного полярника.

– Тогда, – на секунду задумался Киров, – идите в поход… простым пассажиром.

Добрая часть комиссии разинула в удивлении рты.

– А что, грамотная мысль, – подхватил Шмидт. – Поход для вас, товарищ Воронин, будет ровно прогулка. Отдохнете в приятной компании, белыми ночами полюбуетесь, привычно хлебнете арктического ветра. А когда у Биезайса трудности возникнут – дадите дружеский совет.

Воронин все еще колебался, но авторитет и слова самого Кирова перевесили чашу:

– Если так, что ж… Никогда еще пассажиром во льдах не оказывался.

* * *

Июльское солнце, скупое для невских широт, пекло головы людей и накаляло гранит. Набережная наполнена народом. Город провожает в путь своих героев – новых первопроходцев порядком изученной планеты, на шкуре которой почти не осталось белых пятен.

Судно водоизмещением в семь с половиной тысяч тонн осело ниже ватерлинии на полметра. В трюмах – тройная норма угля – три тысячи тонн: для самого парохода, для ледокола «Красин» и для ледореза «Федор Литке», который должен встретить пароход в Беринговом проливе и повести его дальше. По пути пароход зайдет на остров Врангеля, завезет туда группу геодезистов, там, на полярной станции, люди работают без смены уже четыре года. С научным народом погружено огромное количество оборудования, лес для постройки домов, для корпусов разросшейся полярной станции, пятьсот тонн пресной воды, есть на борту живая корова и свиньи. Воистину – Ноев ковчег.

Воронин оглядывал осевшие в воду бока судна, крутил головой с досады: части, готовые оказать сопротивление льду, оказались под водой.

Пароход еще до начала похода переименовали. На борту, под печатными литерами кириллицы, лепились латинские буквы чуть меньшего размера, с русским, таким неудобным для иностранного языка и уха названием – «Cheliuskin».

4

Промов опрокинул брикет с углем в общую кучу. На корме вырастали бурты вынутых из чрева корабля мешков. Третьи сутки не утихала авральная перегрузка. Преисподнюю трюмов вручную освобождали от сотен тонн угля. Два дня назад носовая часть «Челюскина» не выдержала постоянного бодания со льдами, из-под расшатанных шпангоутов появилась