Уик-энд Остермана - Роберт Ладлэм

Возможно, Таннеры тоже захотят присоединиться к ним. Но Джо, Дик и Берни решили, что Джон сам должен дать им знать. Непременно сам. Намеков было достаточно, однако Таннер пока никак на них не реагировал.

Джо закрыл тяжелую дверь гимнастического зала и в сауне включил подогрев воздуха. Затем он переоделся в хлопчатобумажные тренировочные брюки и стянул со стальной перекладины футболку. Он улыбнулся, заметив на ней вышитые инициалы. Только девушка с Честнат-Хилл станет вышивать монограмму на футболке для тренировок. «Дж. А. К.».

Джозеф Амбруззио Кардоун.

Джузеппе Амбруззио Кардионе.

В семье Анджелы и Умберто Кардионе, выходцев из Сицилии, поселившихся в Южной Филадельфии и в конце концов получивших американское гражданство, было восемь детей. Американские флаги украшали стены их дома наряду с бесчисленными изображениями Девы Марии, держащей на руках пухлого младенца Иисуса с голубыми глазами и красным ртом.

Джузеппе Амбруззио Кардионе в прошлом — один из лучших спортсменов школы, староста своего выпускного класса, член общегородского ученического комитета.

Несколько колледжей предложили ему стипендию, и он выбрал наиболее престижный — Принстонский. К тому же Принстон был расположен ближе всех к Филадельфии. В роли полузащитника футбольной команды он сделал для своей alma mater то, что казалось невозможным. Его включили в сборную страны — до него такой чести не удостаивался ни один игрок футбольной команды Принстона.

Почитатели-однокурсники привели его на Уолл-стрит. Тогда он и изменил фамилию на «Кардоун». Ему казалось, что так будет более изыскано. Как Кардозо. Но его маленькая хитрость никого не обманула, и скоро он перестал обращать на это внимание. Число биржевых операций стремительно росло, все покупали ценные бумаги. Сначала он был просто толковым брокером, молодым итальянцем, который добросовестно делает свое дело, парнем, который умеет вести себя с новоиспеченными миллионерами и с озабоченными судьбой своих вложений инвесторами. Но в конце концов то, что должно было случиться, случилось.

Итальянцы — сентиментальные люди. Они предпочитают вести дела с соотечественниками. Несколько строптивых магнатов — Кастеллано, Латроне и Бателла, — заработавших миллионы на развитии строительной индустрии, заметили Кардоуна. «Наш Джози» — так они его называли. И это служило хорошей рекомендацией. Джо находил для них лазейки в налоговом законодательстве, помогал выгодно инвестировать капитал и получать солидную прибыль.

И деньги потекли к нему рекой.

Благодаря новым друзьям оборот его брокерских сделок удвоился. Фирма «Вортингтон и Беннет», названная по имени владельцев — членов Нью-йоркской биржи, стала фирмой «Вортингтон, Беннет и Кардоун», а затем «Беннет-Кардоун, лимитед».

Кардоун был благодарен своим покровителям. Он хорошо знал, с кем имеет дело, но его мало волновала сомнительная репутация некоторых его партнеров, пока к его дому не зачастила патрульная машина.

Джо отложил гири и перешел к тренажеру, имитирующему греблю. Пот ручьями стекал по лицу и спине, и Джо почувствовал себя лучше. Почему он решил, что эти чертовы полицейские лгут? Они правы, девяносто девять процентов жителей Сэддл-Вэлли возвращаются из отпусков в воскресенье. Даже если вы обозначите в полицейском участке день своего возвращения средой, какой-нибудь дотошный сержант все равно решит, что это ошибка, и переправит его на воскресенье. Никто не возвращается из отпуска по средам. Среда — середина рабочей недели.

И разве может здравомыслящему человеку прийти в голову, что Джозеф Кардоун связан с мафией? Это он-то! Воплощение профессиональной этики! Символ преуспевающей Америки! Кумир Принстона!

Джо сбросил футболку и прошел в парную. Пар был сухим и горячим. Кардоун опустился на скамью и глубоко вдохнул. Вместе с потом уходила гнетущая тяжесть. После двух недель французско-канадской кухни его тело нуждалось в очищении.

Он громко рассмеялся. Жена права: хорошо вновь оказаться дома! Тримейн сказал, что утром в пятницу прилетают Остерманы. Приятно снова повидать Берни и Лейлу. Они не виделись около четырех месяцев, но постоянно звонили друг другу.

В двухстах пятидесяти милях к югу от Сэддл-Вэлли расположен тот район Вашингтона, который называют Джорджтауном. Каждый день в половине шестого вечера темп жизни Джорджтауна резко меняется. До этого часа все течет размеренно, с аристократическим достоинством и даже изысканностью, после — начинается постепенное ускорение темпа. Жители Джорджтауна — в основном люди богатые и облеченные властью — стремятся к еще большему расширению сферы своего влияния.

После половины шестого они начинают игру.

После половины шестого в Джорджтауне наступает время военных хитростей, тонких ходов и уловок.

Это повторяется ежедневно, за исключением воскресений, когда сильные мира сего подводят итог сделанного за неделю и набираются сил для предстоящих шестидневных баталий.

Да будет свет! И свет приходит. Да будет покой — и покой настает.

Хотя, разумеется, не для всех.

Например, не для Александра Дэнфорта, помощника президента Соединенных Штатов. Помощника без портфеля и без четко очерченного круга служебных обязанностей.

Дэнфорт был связующим звеном между отвечающей за секретность правительственной связи службой безопасности, расположенной в подвалах Белого дома, и отделением Центрального разведывательного управления в местечке Маклин штата Вирджиния. Дэнфорт обладал огромным влиянием. Благодаря своему положению он всегда оставался в тени, но с его мнением в Вашингтоне привыкли считаться. Так уж сложилось.

В тот воскресный день Дэнфорт и заместитель директора Центрального разведывательного управления Джордж Грувер сидели в тени развесистого дерева во дворе дома Дэнфорта и смотрели телевизор. Оба пришли к тому же выводу, что и Джон Таннер: завтра утром имя Чарльза Вудворта замелькает на страницах газет.

— Чины Госдепартамента за одно утро изведут месячный запас туалетной бумаги, — сказал Дэнфорт.

— Пожалуй... Кто выпустил Эштона в эфир? Он не только глуп, но даже выглядит идиотом. Неумный и скользкий тип. За эту программу отвечает Джон Таннер?

— Да, он.

— Хитрая бестия. Я много бы дал за то, чтобы быть уверенным, что он на нашей стороне, — вздохнул Грувер.

— Фоссет утверждает, что это так. — Они обменялись многозначительными взглядами. — Вы ведь смотрели его личное Дело. Разве вы не согласны?

— Нет, нет, согласен. Фоссет прав.

Он редко ошибается.

На столике перед Дэнфортом стояло два телефонных аппарата: один — черный, включенный в переносную розетку на земле, второй — красный, провод к нему тянулся из дома. Красный телефон зажужжал. Дэнфорт поднял трубку.

— Да... Да, Эндрюс. Хорошо... Понятно. Позвоните Фоссету и скажите ему, чтобы он ехал сюда. Лос-Анджелес подтвердил вылет Остерманов? Все без изменений?.. Прекрасно. Мы тоже действуем по плану.

Бернард Остерман, когда-то студент Нью-йоркского колледжа, набор 1946 года, вынул из пишущей машинки очередную страницу и, бегло просмотрев ее, присоединил к тощей пачке черновика. Затем он поднялся, обошел вокруг продолговатого, напоминающего по форме человеческую почку бассейна и протянул рукопись своей жене Лейле, которая полулежала в шезлонге, подставив солнцу обнаженное тело.

— Знаешь, раздетая женщина при свете дня выглядит не так уж привлекательно.

— Думаешь, ты сам портрет в бежевых тонах? — подняв глаза на голого мужа, прервала Лейла. — Давай... — Она взяла рукопись и надела большие затемненные очки... — Это конец?

Берни кивнул.

— Когда вернутся дети?

— Я велела Мари обязательно позвонить с пляжа перед тем, как поехать домой. Мервину в его возрасте ни к чему знать, как выглядит без одежды женщина. В городе он и так видит много чего непотребного...

Берни улыбнулся.

— Ну ладно. Читай. — Он нырнул в бассейн и быстро поплыл.

Он успел несколько раз проплыть из одного конца бассейна в другой, пока не сбил дыхание. Берни был хорошим пловцом. В армии, когда он служил в форте Дике, его даже назначили инструктором по плаванию. В армейском бассейне — правда за глаза — его называли «еврей-ракета». Если бы в колледже была футбольная команда, а не пародия на нее, он наверняка стал бы в ней капитаном. Джо Кардоун признался как-то Берни, что он очень пригодился бы ему в Принстоне.

Берни от души рассмеялся, когда Джо сказал ему это. Несмотря на внешний демократизм армейского быта — а он, бесспорно, был лишь внешним, — Бернарду Остерману, потомку Остерманов с Тремонт-авеню в нью-йоркском Бронксе, никогда не приходила в голову мысль о возможности, перешагнув через освященные веками барьеры, очутиться в одном из старейших университетов Новой Англии — Принстоне. Ему не составило бы большого труда поступить туда — он был умен и, как бывший военнослужащий, имел определенные льготы. Однако подобная мысль никогда не приходила ему в голову. Тогда, в 1946-м, он чувствовал бы себя там неуютно. Сейчас, конечно, времена изменились...