Невеста доктора Фу Манчи - Сакс Ромер

— На одной из трипаносом сидела бацилла пестис!

— Бацилла пестис?

— Да, Стерлинг, бацилла пестис. Обыкновенная чума.

Я вытаращил глаза.

— Во всем этом есть одно «но», Стерлинг, — продолжал доктор Петри. — Обнаруженные мной трипаносомы имеют качественные отличия от уже известных, но то же самое я могу сказать и о бацилле пестис! У нее иное строение мембраны. А во-вторых, налицо симбиоз, заметь, удивительно гармоничный симбиоз простейшего и бактерии, что само по себе невероятно!

— Будьте милосердны, доктор, — взмолился я. — У меня кружится голова от ваших открытий. Единственное, что я понял, — всем нам здесь крышка.

— У тебя ясные мозги, Стерлинг, но пара извилин им бы не помешала, — начал Петри и вдруг взорвался: — Все наши знания пошли к черту, Стерлинг! Природа снова наставила нам рога! Ах, что же делать, что же делать…

Он замолчал, заложил руки за спину и забегал по комнате.

Его настроение передалось мне; я забился в кресло и стал размышлять.

Когда Петри оканчивал первый курс Эдинбургского университета, мой отец был приглашен читать лекции на кафедру микробиологии. Они быстро оценили друг друга, и между маститым профессором и зеленым студентом завязались теплые отношения, которые в скором времени переросли в дружбу. С тех пор они так и остались друзьями.

Мы еще жили в Эдинбурге, когда доктор Петри окончил университет и отправился на практику в Каир. Иногда по делам он наезжал в Лондон. Тогда мы встречались с ним. Одно время я даже провел у него в доме часть своих каникул. Итогом наших встреч стала крепкая дружба. Помню, как был я разочарован, когда он, по случаю вручения ему медали Королевского медицинского общества за исследования в области тропических болезней, приехал в Лондон один, без своей юной жены. Мне много рассказывали чудесного о ее красоте, но, к сожалению, я так и не смог выразить ей свое восхищение.

Его настоящий визит предполагался на короткий срок, однако был продлен по настоянию французского правительства. За последнее время репутация доктора Петри значительно выросла, и французы, узнав, что он в Лондоне, попросили его заняться этой странной болезнью, которая уже унесла несколько жизней. Они предоставили в его распоряжение виллу «Жасмина», небольшую, но весьма живописно расположенную неподалеку от Ривьеры.

Тремя неделями позже, получив известие от моего отца о моем возвращении из Бразилии, Петри выехал в Лиссабон, чтобы встретить меня. Я был очень плох. Тропическая лихорадка, длительное плавание через Атлантический океан изнурили мой организм до нервного истощения. Петри забрал меня к себе, чтобы своим профессиональным оком наблюдать за процессом моего выздоровления. Несколько дней меня мучил страх остаться инвалидом, но потом дела пошли на поправку.

— Ты не видел нового пациента? — неожиданно спросил Петри.

— Нет.

Он подошел к окну, поставил свой стакан на подоконник и, внимательно посмотрев на меня, сказал:

— Я бы хотел, чтобы ты взглянул на него. В Бразилии тебе, конечно, приходилось сталкиваться с редкими болезнями, к тому же ты видел жертвы угандийской сонной болезни, жуткий оскал у трупов и то, что Картье называет «черными стигматами». Твоя профессия, Стерлинг, просто клад. У тебя колоссальный опыт, поэтому мы сейчас поедем в клинику, и ты внимательно посмотришь на моего больного. А вдруг что-нибудь вспомнишь!

Я начал медленно набивать трубку.

— Ни за что, доктор, — ответил я.

Грохот далекого выстрела сотряс тишину. Крейсер французского военно-морского флота вошел в залив Виллефранс…

ГЛАВА III

КРОВАВЫЕ ПЯТНА

— Боже мой, какой ужас! Закройте его, доктор. Я не усну от кошмаров.

За что, за какие грехи Провидение насылает на бедное человечество подобные болезни? Человек, который сейчас лежал передо мной, два дня назад мирно трудился на винограднике. Ему не было еще и тридцати, когда чума оборвала его жизнь.

— Вот характерные признаки чумы, — спокойно сказал Петри, пропустив мимо ушей мои возгласы.

Он дотронулся до лба покойника. На нем от самых волос до бровей багровым синяком темнело пятно. Загорелое лицо осклабилось в жуткой усмешке. Глаза закатились так, что видны были только белки.

— Особенно обрати внимание на это подкожное кровотечение, — невозмутимо продолжал Петри. — Оно необычно локализовано. Когда я смотрю на такие лица, мне всегда кажется, что они заслоняются от света. Не правда ли, как тень от козырька? Когда эта багровая тень достигает глаз — все, конец!

— Жуткое лицо! Никогда не видел ничего подобного!

Мы вышли.

— Я тоже! — признался Петри. — Первые признаки заболевания напоминают симптомы сонной болезни, но скорость развития на этой стадии необычна. Все начинается с увеличения лимфатических узлов в подмышках, а заканчивается — черной стигматой, которая вынуждает меня думать, что передо мной типичный случай чумы. Но это еще не все. Я сейчас тебе покажу одну любопытную штуку. Надеюсь, ты поможешь мне в ней разобраться.

Если кто-нибудь попросит меня назвать главную черту характера доктора Петри, я не задумываясь скажу: скромность.

Загнав машину в гараж, Петри стал спускаться по крутой вымощенной дорожке, которая вела к флигелю. Он находился в сотне ярдов от главного здания виллы. Флигель ранее принадлежал садовнику, теперь же, по просьбе Петри, он был переоборудован в лабораторию.

Мы вошли внутрь. Просторное помещение. Одна стена по странной прихоти владельца виллы была полностью застеклена. Вдоль нее стоял длинный стол, выкрашенный белой краской. В углу напротив двери помещался лабораторный столик, за которым Петри работал с микроскопом. На многочисленных стеллажах стояли ряды колб с реактивами, подставки для пробирок и фарфоровые чашки, в которых хранились культуры болезнетворных микроорганизмов.

Я заметил, что в застекленную стену, состоявшую из ряда окон, следовавших одно за другим, была вставлена новая рама. Месяц назад ночью кто-то вломился в лабораторию, разломав раму, но ничего не взял. Именно тогда Петри попросил, чтобы на эту стену снаружи навесили стальные жалюзи.

Он не сделал даже попытки выяснить, кто и зачем забрался к нему в лабораторию. Излишне говорить, что в полицию он не обращался.

Сейчас несколько окон были распахнуты. Свежий ветер гулял по лаборатории, освещенной яркими лучами солнца. За стеной слышалось веселое жужжание работающих пчел. Петри взял в руки плотно закрытую колбочку, вынул пробку и вытряхнул содержимое в пепельницу. Потом повернул ко мне свое возбужденное лицо и спросил:

— Ты можешь сказать, что это такое, Стерлинг? Это больше по твоему профилю.