Чудной - Вячеслав Сукачев

Дашка долго и внимательно смотрела на него. Не мигала. Петр бутылку убрал.

Спать легли сразу же после ужина. Дашка, как только прислонилась щекой к подушке, быстро и легко уснула.

VI

Минула неделя, и все в Дашкиной жизни пошло своим обычным чередом. Метель, отбушевав положенное, угомонилась, и легла на необъятную землю великая благодать: всюду, куда ни глянь, белые снега, изредка прошитые свежим санным следом да тонкими стежками собачьих сбежек. Деревья, притомленные ураганным ветром и напоследок щедро осыпанные крупными снежными хлопьями, затаились в ожидании оттепели, роняя с тяжелых ветвей обожженные морозом иглы. Сугробы, наметенные под самые крыши снегиревских домов, постепенно оседали, а к концу недели, под воскресенье, из Ельчанска пробился первый бульдозер. Мальчишка, управлявший тяжелой машиной, притормозил у сельсовета, выпрыгнул из кабины и гордо сообщил:

— Капут вашей блокаде!

Его увела бабка Завьялова и долго кормила горячими щами.

— Ну вот, — Нина сказала Дашке, — теперь и твой нагрянет.

— Те-пе-рь, — передразнила Дашка, — теперь всяк пьян и Емельян не забоятся, а чего бы раньше, по пурге?

— Тебе не угодишь, — отмахнулась Нина, — все не так да все не эдак.

А в воскресенье перед обедом и в самом деле нагрянул Гошка Еремеев, лихо прокатив по селу на пароконных санях. Вскоре на дверях клуба появилась афиша, а на крыльце — сам Гошка Еремеев. Приплясывая в тонких ботинках по хрустящим половицам, он зорко всматривался в деревенские дали, пряча красные уши в высоком воротнике дубленки. Мальчишки, крутившиеся возле него, почтительно смотрели на кинщика, готовые по его первому сигналу лететь сломя голову хоть на край света. Но Гошка мальчишек не замечал. Зато Дашку Колчину он увидел чуть ли не за версту, приосанился и закурил дорогую сигарету. Когда Дашка поравнялась с клубом, он, не выпуская сигарету изо рта, весело крикнул:

— Наше вам — с кисточкой!

— А-а, — притворно удивилась Дашка, — райская птичка без перышек. Давно прибыли?

— Сквозь снега и метели, — начал было Гошка, но Дашка перебила его:

— Мы у Любочки сидели.

Гошка, заметно смутившись, выплюнул сигарету и, переходя на серьезный тон, примирительно сказал:

— Дарья Ивановна, позвольте на два слова.

— Запел, запел, божья пичуга, — засмеялась Дашка, взбегая на крыльцо. — Ишь, как на уроках английского ухайдакался — нос да уши только и остались. Ну, чего тебе?

— Даш, соскучился, — немного в нос заговорил Гошка,— так соскучился...

— А чего раньше-то не приезжал, скучальщик?

— Так метель же была. Да-аша...

— Метель, — усмехнулась Дашка. — А ну как она бы два месяца кряду гуляла, и ты бы в Ельчанске сидел?

— Два месяца метель не бывает, — серьезно объяснил Гошка.

— Много ты понимаешь, в метелях-то, — отрезала Дашка.— Ишь, вырядился, как петух на сеновале.

Гошка невольно засмеялся и обнял Дашку.

— Ты опять надсмехаться? — Гошка попытался поцеловать Дашку, и в это время через его плечо она увидела вывернувшуюся из-за магазина саврасую лошадь. Дашка вздрогнула, на какой-то миг растерялась, потом сильно оттолкнула Гошку и, чуть ли не растянувшись на ступенях, бросилась к дороге. Она бежала к дороге и видела, что лошадь набирает ход и что она может не успеть, тогда Дашка, кинувшись наперерез, громко закричала:

— Петра-а!

Но Петр Шалыгин, словно услышав этот ее крик, хлестнул лошадь кнутом, отворачиваясь от бегущей Дашки.

— Петра-а-а! — отчаянно завопила Дашка и, в самый последний момент успев зацепиться за сани, тяжело рухнула на них, волочась ногами по снегу. Один валенок слетел с ноги, но она этого не заметила, подтянулась и очутилась в санях, на мягком пахучем сене. Дашка счастливо засмеялась.

— Ах ты, Петра,— бормотала Дашка, зарываясь лицом в сено, — пенек лесной, мужик чудной. Удрать хотел от меня?! Чудной, как есть чудной.

А Гошка Еремеев, от неожиданности приоткрыв рот, с удивлением смотрел то на чернеющий в снегу валенок, то на быстро удаляющиеся сани.