Конец королевы - Властимил Шубрт

Про себя я признал ее правоту, но вслух ничего не успел произнести, потому что за спиной у Алены скрипнула дверь, я в свете фонарика появился Борек.

— Послушайте, что тут за психушник? — спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Мирка там бесится, но не может открыть. Ключа, что ли, нет…

Что за неразбериха! Максимум десять минут назад, когда я отправился в уборную, Мирка была в норме, совсем не пьяная. Она собиралась ехать в Прагу. А сейчас ревет и кричит об убийстве. Я уставился на Борека.

— Ты можешь мне объяснить, что тут происходит?

— Ничего не происходит, — ответил он, — если не считать того, что кто-то убил Катаржину. Понятное дело, если верить Мирке. Зузана спит, Мирка ревет, вы все здесь, передо мной» так что остается только королева Иордана… Я хотел сказать — Ядрана.

Он иронически ухмыльнулся, как бы давая понять, что в любых обстоятельствах умеет владеть собой.

Больше я ничего не стал спрашивать, а бросился в кухню. За мной — Павел, сопровождаемый Аленой, и последним — Борек. Пройдя между кафельной печью, столом и своей разбросанной постелью, я на секунду остановился перед дверью в «дамскую» спальню.

— Давай-давай! — поторопил меня Павел. — Чего ждешь? Вместо ответа я взялся за ручку и открыл дверь.

В свете керосиновой лампы, стоящей на маленьком столике посреди комнаты, передо мной открылось ужасающее зрелище. На полу, в одной только черной кружевной комбинации, стояла на коленях Мирка, ее голые плечи тряслись, лицо она прятала в ладонях.

Катаржина лежала на постели. Вернее, на обеих постелях. Поперек. Ее голова утопала в подушке, левую половину лица закрывали прядь распущенных волос, широко открытые глаза уставились куда-то в потолок. Руки были бессильно опущены вдоль тела, правая судорожно сжата в кулак, левая, с растопыренными пальцами, лежала на бедре, будто хотела, но не успела прикрыть поросший темными волосиками треугольник, ноги свисали на пол.

На ней не было абсолютно ничего. Кроме кухонного ножа с потертой деревянной рукояткой, глубоко вошедшего под левую грудь.

Я не могла смотреть на мертвую. Мне стало плохо, перед глазами завертелись желтые и лиловые круги, все вокруг закачалось, и я поторопилась зажмуриться, но было уже поздно: на фоне тех цветных кругов появилась Катаржина, бледная, прекрасная, нагая и с ножом в груди. Она в упор глядела на меня и, казалось, издевательски усмехалась. Павел едва успел подхватить меня, крепко обнял и вывел через кухню и коридор в заднюю комнату. Когда он втолкнул меня туда, я увидела две постели в противоположных углах, между ними ночной столик, а на нем — тройной подсвечник и три горящие свечки. На правой постели сидела Зузана и протирала заспанные глаза.

— Алена, — растерянно произнесла она, а когда увидела, что я сажусь на соседнюю постель, спросила: — А где Борек?

— Там. — Я ткнула пальцем в стену у нее за спиной. — Все там. У Катаржины. Кто-то ее убил.

— Убил? — испуганно повторила Зузана, и я в двух словах описала ей ужасную картину в соседней комнате. Она недоверчиво покачала головой, хотела что-то сказать, но не сумела и вдруг вся залилась слезами, целым потоком слез. Счастливая натура, подумалось мне сейчас выплачется, а через месяц-два уже почти все позабудет. А вот я… Я не забуду вида убитой подруги до самой смерти, он всегда будет меня пугать, будить по ночам, и никогда мне от этого не избавиться.

— Зузана, не плачь! Ну, перестань, пожалуйста! — попросила я и положила голову на подушку. Мне снова стало дурно, постель закачалась, как на волнах, вверх и вниз, я мигом зажмурила глаза и постаралась дышать поглубже. Мне бы выйти во двор, на свежий воздух, но я даже пошевелиться боялась.

Три свечи на ночном столике продолжали гореть, пламя колыхалось, по стенам, полу и потолку метались причудливые тени, они кружились и качались, рисуя туманные видения, а за стеной в двух шагах от меня лежала холодеющая Катаржина, почти что над головой ревела Зузана, и я вдруг вспомнила, с каким нетерпением и радостью ждала этой поездки.

Неделя в горной избе, целая неделя среди нетронутой природы, где снега белеют, сверкают и искрятся на солнце, точно мириады крохотных бриллиантов, где не рыхлая, грязная каша, как у нас в Праге, а снег, настоящий снег, который скрипит под скользящими по нему лыжами и взлетает серебристой пылью, когда тормозишь или делаешь крутой поворот. Неделя с Павлом, целая неделя без расставаний, не часы, проведенные вместе украдкой в моей или его комнате в общежитии, когда краем уха все время ловишь шаги в коридоре и по три раза проверяешь, заперта ли дверь, а полная неделя покоя, хорошей погоды и любви.

В Праге он ждал меня на платформе. Обнял, поцеловал, взял мой рюкзак и лыжи и провел к соседнему скорому поезду, где, как уговорились, в первом вагоне нас дожидалась Зузана. В отличие от меня она заметно нервничала. Дело в том, что Борек написал ей, будто простыл и не уверен, поедет ли с нами.

— Ерунда, — пренебрежительно отмахнулся Павел. — Свежим ветерком его обдует — и снова станет как огурчик!

— Он уже перед святками чувствовал себя неважно, — заступилась Зузана. — И вообще в последнее время вел себя как-то странно.

— Прикидывается, — усмехнулся Павел. — Точно прикидывается, чтобы обратить на себя внимание. Увидишь — поедет.

— Ты так думаешь?

— Уверен.

Он заявил это так твердо, что Зузана ему поверила. А я нет. Мне Борек вообще никогда не нравился, потому что я не выношу высокомерия. Учился он хорошо, экзамены сдавал всегда легко, без зубрежки и шпаргалок, словом, умный и вполне интеллигентный парень. Но этим его достоинства и исчерпывались. Во всяком случае, для меня. Как мужчину его даже рядом не поставить с Павлом или Гонзой. Тощий, долговязый, остроносый, плечи, как у бабы, фигуры никакой… Я понимаю, что это дело вкуса, что мужчине вовсе не обязательно быть культуристом, чтобы девчонки по нему с ума сходили, — интеллектуалы тоже в цене. Но Борека нельзя было отнести и к этому сорту.

Терпеть не могу его вечную иронию, все эти намеки да экивоки, а его хлебом не корми — дай над кем-нибудь поиздеваться. Особенно над Зузаной. Скорее всего, он и ходить-то с ней начал, потому что она великодушно прощала все его выбрыки. Или просто не замечала. Когда-то, еще в конце второго курса, он попробовал подкатиться ко мне, но тут же отстал, как только сообразил, что зря старается.

Не спорю, мы, женщины, любим посплетничать, но я уверена, что он стал обхаживать Зузану из-за Катаржины, потому что они жили в одной, комнате, а он хотел провести «разведку местности». Катаржина, разумеется, его отшила, а позориться ему страх как не хотелось, вот он и переключился на Зузану.

Но сплетни сплетнями, а против Зузаны я ничего не имею, деваха что надо, отличная студентка и подруга, этакое тихое, непритязательное создание. И хвалю ее вовсе не потому, что отношусь к ней по-барски покровительственно (хотя большинство мужчин из нас двоих выбрало бы меня), просто мне Зузана нравится. И жаль, что она так простодушно связалась с Бореком.

Борек выдал себя уже в «Дельте». Как только Павел сообщил нам, что Катаржина улизнула, у него первого упало настроение, и он собрался домой. Вид у него был еще мрачнее, чем у Гонзы. Зузана, по-моему, тоже обратила на это внимание и тут же ушла на улицу, чтобы всплакнуть. Бедняжка…

В Костельце мы пересели с поезда на междугородный автобус и столкнулись с первой неожиданностью. Катаржина. Никто из нас о ней даже словом не обмолвился, но мы сомневались, что она вообще появится. А она выглядела, как всегда, великолепно; умения выбрать подходящий наряд у нее не отнять. Высокие ботинки из тюленьей кожи, лазурные рейтузы и подобранный в тон свитер, белая куртка с капюшоном — словом, Катаржина в полном блеске, как будто ехала не в забытый Богом приграничный уголок, а в Гренобль или Гармишпартенкирхен. Я заметила, как Павел удивленно окинул ее взглядом с ног до головы, а пожимая ей руку, спросил, куда это она так вырядилась и не рассчитывает ли для разнообразия принять участие в конкурсе «Мисс Горная красавица». Катаржина только засмеялась, легонько шлепнула его рукавичкой по щеке и сказала:

— Замолчи, негодник. Не могу же я при Алене сознаться, что еду только ради тебя.

А потом подъехал набитый битком автобус, и нас ожидала неожиданность номер два. Называлась она Мирка, и Катаржина представила ее как свою подружку, которая очень любит кататься на лыжах. Пришлось взять ее с собой.

— Надеюсь, у Гонзы найдется лишняя постель. В крайнем случае мы и в одной поместимся, — заявила Катаржина, а я подумала, что Гонза будет рвать и метать от такой «радости».

Мирка засмеялась. Голос у нее был глухой, хрипловатый, а выражение глаз — твердое и даже вызывающее. Но я вовсе не хочу сказать, что она была неприятной. Напротив, вполне милая девчонка — крашеные волосы, сильно подведенные серо-зеленые глаза, да и фигурка, насколько позволяли разглядеть джинсы и расстегнутый полушубок, первоклассная.