Флавиан - Александр Торик

— Слушай… отец Флавиан! Объясни ты мне, Бога ради, что это всё-таки было с Катей, у меня из головы никак не идёт этот крик жуткий, ведь и голос-то, явно не её был. Как такое может быть? Она что, психически больная?

— Одержимая она.

— Что такое одержимая? Переведи на понятный, мне безбожнику, язык.

— Попробую Алёш; вот ты представь себе, что к тебе в квартиру ворвались бандиты, избили тебя, связали. Валяешься ты на полу беспомощный, а они из твоего холодильника продукты едят, твоё вино пьют, по твоему телефону мобильному разговаривают. А ты лежишь связанный с кляпом во рту и ничего сделать не можешь. Вот в этом положении ты и есть одержимый. То есть тот, кого держат в своей власти. Как раба. Так вот «бандиты» эти — бесы. А квартира — тело человека. Ясно?

— Нет. Кто такие бесы? Это что, как в сказке, чёртики такие с рожками и копытцами, что-ли?

— Нет, конечно. Если уж с художественными произведениями сравнивать, то уж лучше с фильмами ужасов, помнишь, как там демонов изображают?

— Помню. Иногда очень даже впечатляюще, аж холодит.

— А, когда Катя кричала, не холодило?

— Ещё как! Был момент, думал меня от ужаса парализует.

— Вот видишь — чувство одно и тоже возникает, а почему?

— Почему?

— Да, потому что те киношные демоны почти что с «натуры» изображены. И многие среди режиссёров и художников голливудских с ними — бесами, личный опыт общения имели — кто через наркоту, кто через занятия оккультизмом. А, некоторые, так сознательно им и служат. Только, самый впечатляющий киношный образ — лишь жалкое подобие того, что бесы в реальности из себя представляют. Примерно как — рисунок и оригинал. Да, собственно, ты это немножко и сам ощутил. Ты ведь видел, как у Кати лицо изменилось?

— Видел.

— А голос был чужой?

— Чужой.

— Ну, а чей же, учитывая все сопутствующие ощущения?

— Наверное, его — демона… Тьфу! Слушай, я сейчас, кажется в бесов поверю… Но, подожди! Вот ты говорил про одержимость на примере квартиры и бандитов. Звучит убедительно. Но… А, если я дверь не открою — никто ко мне и не ворвётся. Дверь у меня, к примеру, стальная и глазок есть. Я же сначала посмотрю в глазок, а потом уж — либо пущу, либо нет. Где же тут сходство?

— Самое прямое. Я недавно в газете читал… что ты так посмотрел? Я газеты некоторые иногда читаю, как пастырь я должен иметь информацию о том мире, в котором моя паства живёт. Прочитал я, что квартирные грабители начали новый трюк применять. Они и раньше, то — почтальонами прикидывались, то сантехниками или электриками. А тут, звонят тебе, например, в дверь. Ты в глазок свой смотришь, а за дверью симпатичная молодая девушка стоит с букетом цветов. Ну, ты подумаешь — этажом ошиблась или подъездом, надо ей помочь, подсказать, а то, может, по-холостяцки и в гости пригласить. Открываешь дверь, а с боков — «братки» стриженные, ты и охнуть не успел. Также и в духовной жизни. Бесы, они же тебе хари-то свои страшенные не покажут сразу. Они тебе симпатичненький грешок какой-нибудь, заманчивый предложат, вроде: кольнись героинчиком — удовольствие получишь, а не понравится, мол, так и не будешь больше. Главное — попробуй, дверь в душу приоткрой, ну хоть щёлочку. А остальное для них — дело техники, опыт у них многовековой.

— Слушай, а как же Катя, она что, тоже сама эту дверь открыла?

— Катя? Катя… сама конечно, бедняжка. Так, чтобы как она — сразу одержимой стать — не часто, слава Богу, бывает. Это надо по крупному «подставиться», чтобы бес сразу вошёл. А она подставилась. Только прошу тебя, тут секрета правда нет, то, что я тебе про неё расскажу, это весь К-ч знает, история громкая была. Ты, главное, при ней вида не подавай, что знаешь, ей и так тяжко людям в глаза смотреть, не считая от беса мучений.

— Я постараюсь.

— Постарайся. Так вот: она в пятнадцать лет сиротой осталась, мать от пьянства умерла, а отца она сроду и не знала, других родных нет, а чиновникам наплевать. И братик у неё был, шести лет. Вот они вдвоём в квартире и жили. Сам понимаешь для наркоманов К-ских их квартирка — местечко лакомое.

— Вот и подсадили девчонку на иглу. Как обычно — первая доза бесплатно, потом, как втянулась — квартира притоном стала, каких мерзавцев там только не побывало, за героин и девственность продала. А один раз, во время ломки, братика своего каким-то «чёрным» за «дозу» отпустила.

— Чёрным — это кавказцам, что-ли?

— Этого даже следователи не выяснили. А она и описать не смогла, «чёрные», говорит, были и всё. Вот и понимай как хочешь — то ли негры, то ли кавказцы, то ли ещё кто. Одним словом, нашли его через день в парке мёртвого, всего исколотого и обескровленного. Она его когда в морге увидела — сознание потеряла и четыре дня в себя не приходила, мальчишечку умученного так без неё и похоронили. А очнулась уже такая, как сейчас. Одержимая. Бес ведь не просто так входит в человека, чтобы только посидеть. Его задача всё существо человека, и душу и тело, погубить. В вечные муки ввергнуть. Вот и с Катей также. Сейчас уж четвёртый год как полегче стало. А то ведь, поначалу, два раза вены резала, из петли вынимали, под машину кидалась. Для бесов ведь лучше нет, чем человека до самоубийства довести — адские муки обеспечены. Счастье Катюшки, что Господь ей Клаву послал, иначе погибла бы точно.

— А Клавдия Ивановна кто ей будет, родственница?

— Да нет. Просто раба Божья, сестра во Христе. Клавдия после выхода на пенсию санитаркой подрабатывала в «психушке», куда Катю уложили после очередной попытки самоубийства. Она, как Катюшкину историю узнала, очень её пожалела. Так вместе из больницы и ушли — одна выписалась, другая уволилась. У Клавдии и живут вместе с тех пор. Она Катюшку и с Богом познакомила и в Церковь привела. Возит несчастную по святым местам, молится за неё, дай-то Бог, чтобы все за своими родными так ходили, как Клавдия за Катюшей.

— А, скажи, отец Флавиан, что ж, Катя теперь всю жизнь так мучиться будет?

— Господь знает. Хотя, когда были они в Почаеве, это монастырь такой на Украине, они туда к старцу ездили, к схиигумену Г-лу, чтобы про Катину беду спросить, встретила их у ворот монастыря юродивая, смотрит на Катю и поёт: «шесть годочков — Мишеньке, шесть годочков — Катеньке». Спела несколько раз, перекрестила Катю и убежала. Братика её, как раз, Мишей звали и было ему шесть лет. Толковать-то слова блаженной можно, конечно, по-разному, но, возможно, что Катюше Господь шесть лет за её грех судил мучимой бесом быть. Однако утверждать это не возьмусь, мне, грешнику, Промысел Божий не открыт. А старец, кстати, их не принял. Передал через келейника, что они уже получили то, зачем приехали. А что он имел в виду: то ли Благодать Божью от мощей Иова Почаевского, то ли эти слова блаженной — понимай, как знаешь. Ну, ему видней, отчего он так сказал.

— Слушай, а то, что ей сейчас легче стало, это надолго?

— Как Бог даст. Может на месяц-другой, а может и на недельку. Тут не предскажешь.

— Всё! Батюшка, отец Флавиан! Все контакты в голове уже оплавились. А я-то, свои проблемки за беды считал! Ну, уж если это не «шоковая терапия», то я уже ничего в жизни не понимаю. Всё. Перегруз. Отпусти, как говорят, душу на покаяние. Мне бы сейчас сто грамм и в койку. Я «готов». Вон уж и темнеет.

Флавиан порылся в недрах своего бездонного поповского кармана, извлёк оттуда, какой-то крошечный для его ручищи, телефон, нажал кнопку.

— Семён! Бог благословит. Ты в лесу? Дома? Сейчас к тебе мать Серафима одного раба Божия приведёт, приюти, Христа ради. Скажи Нине, что я благословил ему сто грамм той, которая у неё на зверобое с мятой. И груздочка, да капустки с клюковкой, ну, она сообразит. А спать положи его на чердаке в сенцо, московский дух выветривать. Спаси тя, Господь, с твоей благоверной Ниночкой.

Так, как я спал в эту ночь, я спал только в далёком детстве.

Глава 3. СЕМЕН

Пробуждение было похоже на сон. То есть, проснувшись, я подумал что всё ещё сплю и, что таких прекрасных снов я, пожалуй ещё и не видел.

Во первых: я проснулся на ложе из свежего, необыкновенно нежного и душистого сена, благоухающего самыми невообразимыми ароматами недавно скошенных трав и полевых цветов. Я просто утопал в этих ароматах, которые, в сочетании с чистым деревенским воздухом, оказывали на меня воздействие близкое к опьяняющему.

Во вторых: следующее, что мои, пробуждающиеся органы чувств уловили после всепроникающего аромата, была музыка. Ещё не открыв глаза, лёжа и ощущая, как с каждым вздохом из моих лёгких улетучиваются остатки смрадных миазмов, именуемых городской атмосферой, я услышал музыку.

В городе, просыпаясь, я тоже слышал «музыку». Если только можно называть музыкой адскую какофонию «тяжёлого рока» состоящую из: непрекращающегося даже ночью, рёва — гула машин за окном, лая несчастных из-за неестественной среды обитания, городских собак, которые давно уже стали для большинства своих городских хозяев теми самыми «ближними», которых эти хозяева возлюбили «как самих себя», а временами даже сильнее (но уж точно сильнее чем окружающих людей).