Неспелый колос - Сидони-Габриель Колетт

Всё его существо источало нетерпимость и обычное для его лет отчаяние. Жажда поскорее состариться, презрение к годам, когда тело и душа расцветают, превращали этого сына мелкого парижского предпринимателя в романтического героя. Он плюхнулся наземь к ногам Вэнк и продолжал причитать сидя:

– Только подумай, Вэнк, сколько ещё лет мне предстоит оставаться почти мужчиной, почти свободным, почти влюблённым!

Она опустила ладонь на его растрёпанные волосы, которые ветер теребил у её колен, и вложила всё, что могла подсказать ей женская мудрость, в слова:

– Почти влюблённым? Значит, можно быть всего лишь почти влюблённым?..

Флип, резко повернувшись, уставился ей в глаза:

– Вот ты – ты всё это можешь вынести, да? Что ты собираешься делать?

Под его мрачным взглядом она сконфузилась, и на её лице изобразилась неуверенность.

– Да то же самое, Флип… Наверное, мне не сдать на бакалавра.

– И кем ты будешь? Ты уже решилась стать чертёжницей? Или провизором?

– Мама сказала…

Не вставая, он принялся колотить кулаками по земле, вопя:

– «Мама сказала!..» О рабье семя! И что тебе сказала твоя мама?

– Она сказала, – мягко повторила Перванш, – что у неё ревматические боли, что Лизетте только восемь, и потому мне незачем пытать счастья вдали от дома; вскоре на меня ляжет ведение семейных счетов, я должна буду следить за воспитанием Лизетты, за прислугой, в общем, за всем…

– И только! Всё это трижды ничего не стоит!

– …Что я выйду замуж…

Она покраснела, убрала руку с волос Флипа и, казалось, ожидала услышать от него то слово, которого он так и не произнёс.

– …В общем, что до тех пор, пока я не выйду замуж, мне всегда найдётся занятие дома…

Он вновь повернулся к ней и с презрением вперил в неё взгляд:

– И тебе достаточно? Достаточно, скажем, на пять, шесть лет или более того?

Голубые глаза нервно заморгали, но она не отвела их.

– Да, Флип. Ничего другого не остаётся. Потому что нам только пятнадцать и шестнадцать. Потому что приходится ждать…

Ненавистное слово ударило его, как пощёчина, и лишило сил. В который раз простота его юной подружки и покорность, в которой она не стыдилась признаться, её чисто женский дар почтения к скромным старинным семейным устоям заставляли его умолкнуть, и в самом разочаровании он мог почерпнуть какое-то умиротворение. А примирился бы он с Вэнк неистовой, всей душой устремлённой к новым приключениям и перебирающей копытцами, словно молодая кобылица в путах, перед долгим и тяжелым переходом через отрочество?..

Он ткнулся головой в платье своей давней подруги. Точёные колени дрогнули и сомкнулись плотнее, а Флип в каком-то неожиданном озарении чувств вспомнил, как они хороши. Но, прикрыв веки, он доверчиво переложил на них тяжесть своей головы и застыл в ожидании…

IV

Флип первым добрался до дороги: двух глубоких колей в сухом, зыбком, как морская волна, песке и редкого ворса изъеденной солью травы меж ними. По ней крестьяне на телегах отправлялись за фукусом – морскими водорослями, оседавшими после высоких приливов. Он опирался на древки двух сачков, через плечо у него болтались на перевязи две корзины для креветок, однако он оставил Вэнк два тонких багра с наживкой из сырой рыбы и свою фланелевую курточку для рыбной ловли – его излюбленное рубище с отрезанными ради свободы движения рукавами. Сейчас он позволял себе вполне заслуженный отдых, согласившись подождать здесь свою не в меру фанатичную спутницу, что задержалась в безлюдном уголке у моря среди камней, затопленных водой расщелин и пучков водорослей, оставленных высоким августовским приливом. Он поискал её глазами, прежде чем соскользнуть в глубокую дорожную выбоину. Внизу на пологой отмели среди бликов сотен осколков зеркальной водной глади, сверкавших под солнцем, выцветший голубой берет, похожий на головку песчаного чертополоха, указывал, где обреталась Вэнк, упрямо продолжавшая охоту на креветок и розоватых крабов.

– Что ж, если это её забавляет!.. – вздохнув, буркнул Флип и с наслаждением растянулся на песке обнажённой спиной, чувствуя его прохладу. У самого уха он расслышал влажный шорох кучки креветок и рассудительное поскрипывание, с которым большущий краб клешнёй пытался свернуть крышку корзины…

Флип шумно втянул в себя воздух, его внезапно охватило ощущение совершенного счастья, усиленное приятной дрожью усталых мышц, ещё напряжённых после крутого подъёма, и всеми оттенками бретонского послеполуденного зноя с привкусом морской соли. Он сел, восхищённо уставившись в блёклое небо, и с удивлением подметил, что ноги и руки сияют свежим медным загаром, одобрив заодно и их форму – гладкие, сухие мышцы шестнадцатилетнего юнца, тугие, но ещё не выпирающие под кожей, – такими могли гордиться и юноша, и девушка. Он провёл ладонью по расцарапанной лодыжке и слизнул солоноватую кровь, разбавленную солёной морской влагой.

Стелющийся над землёй ветерок приносил запахи скошенной отавы, теплого хлева и прибитой ногами мяты. По-над морем пыльно-розовая полоса постепенно пожирала не замутненную с самого утра голубизну летнего неба. Флип не нашёл слов, чтобы выразить то, что он чувствовал. Он мог бы сказать: «Так редки в нашей жизни часы, когда тело довольно, глаза пресытились цветом и светом, сердце бьётся легко, гулко, словно пустое, и само естество впитывает всё, что только может в себя вобрать. Вот одно из таких мгновений, и память о нем не угаснет…» Но достаточно какого-то пустяка, блеяния ягнёнка с дребезжащим на шее надтреснутым колокольчиком, чтобы уголки губ беспомощно дрогнули и на глаза навернулись слёзы наслаждения. Он не повернулся к мокрым скалам, где бродила его подружка, и чистота его чувства помешала ему произнести имя Вэнк: шестнадцатилетний подросток, поражённый негаданным блаженством, не способен позвать на помощь другое существо, столь же юное и, может быть, отягчённое такою же сладостной ношей…

– Эй, малыш!

Голос, разбудивший его от дрёмы, был молодым и властным. Не поднимаясь, Флип повернул голову к облачённой во всё белое даме, стоявшей шагах и десяти от него; её высокие каблуки и тросточка увязали в дорожном песке.

– Скажи-ка, малыш, смогу я проехать на автомобиле по этой дороге?

Из вежливости Флип встал и приблизился, но лишь почувствовав обнажённой спиной свежий порыв ветерка, покраснел; меж тем дама, окинув его быстрым взглядом, переменила тон.

– Прошу прощения, мсье… Я уверена, что мой шофёр сбился с пути. А ведь я предупреждала его. Видимо, эта дорога переходит в тропу и упирается в море, не так ли?

– Да, мадам. Эта дорога за фукусом.