Флорентийский волшебник - Эндре Мурани-Ковач

Небесное светило еще не совсем скрылось, когда одинокий всадник подъезжал к горному селению, но предвестница сумерек, лиловатая пелена, уже опустилась на далекую пизанскую равнину. Чести напоил у водопада лошадь и уже готов был вновь вскочить в седло, когда из оливковой рощи вышел необычного вида старик.

Наш путник не смог бы сразу ответить, чем удивил его этот человек. Длинной белоснежной бородой? Нет, отнюдь нет. Быть может, одеждой из зеленого сукна, по которой его в равной мере можно было принять и за горожанина и за землевладельца? Пожалуй, тоже нет. Разве что холеностью, подтянутостью, казавшейся здесь, в глуши гор странной? Опрятным суконным камзолом, белоснежной рукой с длинными тонкими пальцами, опиравшейся на резную палку? Впрочем, и в этом не было ничего особенного. Ничего не было примечательного и в речи старика, когда тот обратился к Чести. Вот, может, глаза? Да, видимо, все дело было именно в его глазах. Синие и ясные, они, казалось, отражали чистое небо на заре…

После обмена приветствиями старик еще некоторое время не сводил с Чести своего внимательного взгляда.

– Мне девяносто четыре года, – сказал он просто, и в его совсем не стариковском голосе не было и следа хвастовства. – Я прожил девяносто четыре года, по все же узнаю еще благородного сына Флоренции. Что же его привело вновь в паши края? И чтобы этот вопрос не показался нескромным, позволю себе напомнить синьору Андреа, что мы уже встречались. Зовут меня Антонио. Антонио да Винчи. Я отец нотариуса сэра Пьеро.

Эти слова вызвали вдруг в памяти Чести праздник сбора винограда. То было давным-давно. Лет двадцать, а может, двадцать пять назад. В то время еще и старый Кортенуова был жив. Гулянье было устроено во дворе его замка. Молодежь хвастала силой, удальцы фехтовали, перетягивали палку, катали гигантские бочки. И тогда подле вечернего костра остановился седобородый человек. Он с улыбкой начал вертеть над головой железный брус для перекатывания бочек. И вдруг среди внезапно наступившей тишины он согнул этот брус, как камышовую тростинку.

«А ну, удальцы, разогните!» – крикнул он парням через плечо.

Но напрасно засучивали молодые люди рукава – все до одного терпели неудачу.

«Друг мой Антонио! – обратился к нему наконец хозяин дома, качая головой. – Зачем же ты конфузишь наших юношей? То, чего ты от них требуешь, у тебя тоже не получилось бы, не только что теперь, но даже в расцвете твоих лет».

«Ой ли?» – снова улыбнулся старик и опять взялся за брус.

И разогнул его.

«Почти выпрямил», – вспомнил теперь Чести.

Напрасно наводил сейчас синьор Андреа разговор на этот давнишний случай – из памяти Антонио его, видимо, бесследно унесло время. Это и было самым странным. О своих успехах, о триумфе на гулянии, о победе над парнями вспомнить он не мог, а вот лицо прибывшего тогда на праздник флорентийского гостя навсегда врезалось ему в память. А ведь с тех пор…

– Над вашей милостью тоже не бесследно пролетело время, – указал старец длинным пальцем на седые волосы Чести, как бы ответив этим на его безмолвный вопрос.

– Увы, – кивнул тот.

– Я только не возьму в толк, – начал размышлять вслух старый Антонио, – почему ваша милость вспомнил теперь о сборе винограда? Ведь до праздника еще далековато.

– На этот раз я здесь не ради праздника. Хотел бы найти моего друга Кортенуова.

– В таком случае вашей милости не повезло. Все семейство выехало из замка на целую неделю. Они отправились в Пистою на свадьбу.

– К Галацци, что ли, поехали?

– Ну вот, ваша милость, стало быть, и сам знает. Выходит, вы вовсе и не его ищете.

– Я ищу свое счастье, почтеннейший Антонио. Может быть, даже вы мне поможете вместо Кортенуова?

И Чести поведал старику о том, что хотел бы пробраться в Лукку. Через горы. Минуя наиболее людные дороги. Да так, чтобы никто не знал об этом.

– Понимаю, понимаю, – пробормотал старый да Винчи, задумчиво вертя в руках палку. – Но может быть, вы зайдете сначала ко мне? Передохнете в моем доме. Я бы почел это за честь. К тому же сделать остановку необходимо: близится вечер.

Синьор Андреа решительно возразил: нет, нет, он должен немедленно продолжать путь.

– У горожан всегда все спешно. Как и у юношей. Боятся упустить какое-нибудь удовольствие. Да кто же это в ночную пору согласится идти с вашей милостью по горным тропам?! Кто пустится в такой нечеловечески трудный путь? Не найдете охотника. Или, постойте! Есть один. Человеком, правда, его еще не назовешь…

Флорентинец нетерпеливо следил за словами старика.

– Внук мой Леонардо! – произнес наконец Антонио да Винчи с торжеством. – Лучше его никто не знает гор. А при надобности он и молчать умеет.

– И он согласился бы сопровождать меня?

– Если я ему прикажу? Отчего ж нет! На худой конец, пожурит меня его бабушка: тревожиться ведь будет о внуке.

– Мать его умерла, не так ли? – осторожно спросил Чести, вспомнив о трауре сэра Пьеро.

– Альбиера, моя бедная покойная сноха, не была ему родной матерью, – со вздохом произнес старик, вытянув руку, как бы отстраняя что-то от себя.

Больше он ничего не успел сказать. Из уже окутанной предвечерними сумерками оливковой рощи выскочил всадник.

– Дедушка!

Чести, любуясь, наблюдал за тем, как светлокудрый, стройный подросток ловко спешился и с изяществом, свойственным очень юным существам, но в то же время с достоинством молодого человека склонился перед стариком. Даже угасающий дневной свет не помешал Чести разглядеть глаза мальчика, такие же ясные и синие, как у деда.

Все просьбы, уговоры осушить хотя бы один-единственный кубок вина в гостеприимном доме да Винчи были тщетны. Наконец старый Антонио уступил, по кивку его головы, выражавшему согласие, белокурый, улыбающийся мальчик подошел к лошади, поправил удила, дернул стремя, взлетел в седло и поскакал следом за странным, распалившим его любопытство, флорентийским банкиром.

Глава вторая

Пир

Внук Антонио да Винчи столько раз бродил по суровым тропам Монте-Альбано, что действительно вдоль и поперек изучил окрестности. Во внезапно окутавшей все вокруг темноте он ориентировался не хуже, чем средь бела дня. Правда, над его головой ярко светили его друзья: Большая Медведица, Малая Медведица, Лебедь, Лира, ободряюще подмигивали огоньки созвездия, названного именем Геркулеса. Как много рассказывал ему о звездном небе дядя Франческо! Очарованный красотами вселенной, он не довольствовался тем, чтобы летними вечерами, сидя в своем саду, разглядывать темный, сплошь усеянный серебристо-золотыми чешуйками небесный полог. Он брал с собой племянника и, заручившись позволением приходского священника, поднимался с Мальчиком на колокольню. Поставив его перед собой на верхней площадке и как бы паря с ним между потонувшей в глубоких тенях землей и бесконечным небесным пространством, дядя Франческо посвящал его в тайны мироздания.