Игра Бродяг - Литтмегалина

с совершенно неразвитыми мускулами и закрыла глаза. — Ты невидимка, — прошептал Вогт. — Мы невидимки. Поэтому они нас не заметят. Они ничего нам не сделают; они нас не видят.

Наёмница все еще не до конца понимала, что случилось. Как им удалось освободиться? Неужели одна из стрел кочевников перебила веревку? Каков вообще был шанс, что это произойдет?

«Невероятно, — сказал она себе. — Это слишком невероятно».

Всадники пролетали над ними, как птицы.

Глава 1. Начало

Все стихло, темнота в голове рассеялась. Наёмница слышала лишь глухие частые удары собственного сердца. С каждым ударом в висках будто взрывались сосуды — первое ее ощущение. А второе — ощущение соприкосновения их тел. Это не было неприятно, вовсе нет. Это было невыносимо. Ей стало неловко, затем страшно, а затем — стыдно за свой страх, так что она отодвинулась так далеко, как только смогла, ведь они все еще находились в тесной ямке, поросшей травой, связанные одной веревкой.

— Вот видишь, — сказал Вогт. — Они нас не заметили. Говорил же я — мы превратились в невидимок.

— Они проносились над нами очень быстро, — пробормотала Наёмница, не решаясь возразить прямо и этого также стыдясь. Она умела быть по-настоящему грубой (и была очень грубой), но с этим человеком не знала ни как себя вести, ни какой быть. — Веревки не развяжутся сами собой, — угрюмо буркнула она затем, снова предпринимая попытку развязать узел зубами. Нет, без толку. Тогда она яростно вгрызлась в веревку, не обращая внимания, что ранит десны. Она подцепляла зубами отдельные волокна веревки и рвала.

Вогтоус глядел на нее с удивлением.

— Это так выглядит, как будто ты питаешься веревками и вот уже неделю голодала, — заявил он.

Наёмница бросила на него враждебный взгляд, продолжая тянуть и рвать, не жалея зубов. Еще немного усилий — и вот она, свобода. Наёмница сбросила ненавистные путы. Веревка пропиталась кровью, сочащейся из запястий. Вкус крови расходился во рту. Она посмотрела на Вогта, преодолевая соблазн бросить его в беспомощном состоянии и уйти. Нет, скорее преодолевая соблазн помочь ему.

Она проиграла.

— Руки, — коротко приказала она монашку.

Он протянул ей руки с доверчивой полуулыбкой.

Она смотрела только на узел, зная, что стоит ей поднять голову — и она столкнется со взглядом его искренних глаз. Этот человек злил ее самим фактом его существования. Когда она случайно коснулась носом его запястья, все в ней замерло на мгновенье, и все же она продолжила упорно добивать узел. Все, готово, в расчете. Теперь просто выпрыгни из ямы и уйди, оставив слабоумного монашка позади. И зачем только она посмотрела на его руки?

У Вогта были маленькие красивые ручки (до этого Наёмница даже не подозревала, что руки могут быть красивыми, потому что жила в мире людей с уродливыми руками). Белые мягкие ладони, розовые ногти. Руки человека, которому не приходилось заниматься тяжелой физической работой… или кого-то убивать. Это ее встревожило. Она вспомнила свои обгрызенные ногти, шершавую грубую кожу, и сжала пальцы в кулаки.

Когда веревочное кольцо соскользнуло с Вогтовых кистей, Наёмница убедилась, что его запястья нисколько не пострадали. Ее сдавленное беспокойство усилилось.

«Я ухожу, сейчас все закончится, и я никогда не вспомню об этом», — поспешно напомнила она себе. Осторожно, напряженная и чуткая, она подняла голову над краем ямы и не увидела ни всадников, ни пеших, не услышала ни звука от тех, кто лежал неподвижно — как близко они, мертвые, оказались к ним, живым.

— Никого, — бесстрастно констатировала Наёмница. — Ну ты и везунчик. Во второй раз уцелел.

Он поднял на нее рассеянный взгляд.

— В третий.

Наёмницу вовсе не интересовало, что еще с ним успело стрястись. Даже если от вопроса чесался язык, она совершенно не намеревалась спрашивать. С минуту она смотрела и слушала, убеждаясь, что опасности действительно нет. Затем подтянулась, взобралась на край, встала сначала на колени, затем на ноги. В этот момент туча, успевшая собраться пока они сидели в яме, наползла на солнце. Все погрузилось в тень, яркая трава словно погасла. Повеяло прохладой. Наёмница вдохнула воздух, пахнущий близящимся дождем, ветром, травой, и расправила плечи, словно была сильной сейчас, как раньше.

— И что же мы будем делать? — стоя в яме, спросил Вогт у ее удаляющейся спины.

— То же, что и обычно, наверное, — бросила Наёмница.

— Стоп, — приказал Вогт.

И словно бы опять между ними протянулась веревка. Наёмница остановилась, отчетливо ощущая привязь, и злобно вонзила зубы в нижнюю губу. Да что происходит? Никогда с ней не случалось ничего подобного.

Снова это нарастающее волнение, порождающее тревогу, что в какой-то момент оно дорастет до таких объемов, что она впадет в чистую панику. Наёмница страшилась утратить власть над собой. Чувство не новое — у нее было время привыкнуть за несколько последних месяцев. Но все еще страшное. Что-то изменилось в ней, когда пришла будоражащая весна этого несчастного года. То ли что-то возникло, то ли что-то сломалось. Окружающее ее осталось таким же и неуловимо изменилось… для нее. Она не находила изменений и знала, что их нет, однако все воспринималось по-другому. Значит, все-таки изменилась она. И изменялась далее.

— Я кое-что знаю о тебе, — заявил Вогт. — Это ведь не свежая рана. Она у тебя давно, верно?

— Не слишком ли ты болтлив для человека, находящегося в яме, из которой он не в состоянии выбраться без посторонней помощи? — холодно осведомилась Наёмница.

— Это же так?

— Да, — ответила Наёмница резко, как выругалась.

— Она не заживает. На тебе все заживало как на кошке, а эта — не заживает.

Наёмница молчала.

— Да? — уточнил он.

Она не ответила, но Вогт уже понял, что угадал — вот почему она поспешила скрестить руки на груди, смыкая их так плотно, как будто пыталась заградиться от удара. Когда он снова заговорил, в его голосе проступало ликование:

— Ты могла бы увернуться. Но что-то в тот раз помешало тебе, сделало твое тело неуклюжим и тяжелым. А на этот раз ты попала в плен. Не слишком ли много неудач?

— Прекрати, — проговорила Наёмница с явной угрозой. Это дурак и не подозревал, какой опасности подвергает себя. Она могла убить его голыми руками.

— И все же, что ты чувствовала в тот день, когда получила рану? Тебе хотелось, чтобы эта боль была больше, настолько большой, чтобы ты ее не вынесла и все бы закончилось? А этой ночью, в пещере, что ты почувствовала?

— Когда я стала пленницей… — медленно произнесла Наёмница. — Не сразу, но мне захотелось жить. Но когда я