Башня-2 - Юрий Никитин

Ее серые строгие глаза под высокими тонкими дугами бровей смотрят строго и оценивающе. Прямой тонкий нос, аристократический, такие же красиво очерченные губы, не слишком толстые и пухлые, как у простолюдинки, а именно строгие и одухотворенные, и только где-то очень глубоко чувственные, что заменено сейчас гадким словом сексуальные, но на такой глубине, куда этим male-pigs не заглянуть.

Приподнятые скулы, выступающий подбородок. Небольшая родинка на правой скуле, которую все не удается оценить: украшает ли, придавая пикантность ее академическому облику, или же портит?

Глава 2

Как всякий человек этого века, она, не глядя, сразу же ухватила пультик, телевизор с хлопком включился, только потом повесила сумочку, сбросила туфли.

Ее однокомнатная, перестроенная собственными силами, выглядела достаточно просторно: перегородку между кухней и комнаткой убрала, теперь кухня получилась почти европейских габаритов. Правда, куда-то делась ее единственная комната…

По экрану пошли скакать клоуны, Юлия приглушила звук, повела рукой:

— Устраивайся!.. В холодильнике есть пиво, соки, даже початая бутылка муската. На кухне — кофе растворимый и в зернах, чай, печенье. Курицу изжарить могу через час, не раньше. Ах да, кофемолка сломалась, так что придется растворимый.

— Я не привередлив, — сказал он великодушно. — Растворимый так растворимый.

— В такую жару?

— А что, где-то жарко? — удивился он.

У нее по спине пробежал предостерегающий ветерок. Вдруг почудилось, что его скорее сейчас морозит. Сердясь на себя за свои страхи, сказала независимо:

— Как хочешь. Пиво в холодильнике, я предупредила.

Ее пальцы нервно переключали каналы. На одном канале президент по бумажке пытался прочесть свое имя, на другом — в Думе за что-то голосовали, на третьем, четвертом и пятом — президент, надолго умолкая, все еще по складам читал свою фамилию.

— Что за… — вырвалось у нее. — Когда же это кончится? Когда кончится?.. Как можно, чтобы во главе такой огромной страны стояла мафия?.. Потому и плодится эта погань в подворотнях…

Он прошел на кухню, взял кофемолку, завертел ее с отсутствующим видом перед глазами, отыскал зерна в большой банке из-под сухого молока с надписью Рис, засыпал в кофемолку. Юлия вздрогнула, кофемолка загудела, зажужжала, иногда поскрипывала, когда под лезвие попадалось целое зерно. Сквозь стеклянную крышку было видно, как по кругу мечется коричневое облако, превращаясь в тончайшую пыль.

Голос Олега, счастливчика, зазвучал спокойно, усыпляюще:

— Власть всегда захватывали разбойники. Во всех странах, во все эпохи. Конунги, ханы, князья, цари, президенты, генсеки. Для того чтобы не грабить наскоком, по-волчьи, а давить соки уверенно, неспешно, придумывая то право первой брачной ночи, то право проезда на красный свет под мигалку…

Она прервала возмущенно:

— То было дикое средневековье! А сейчас, сейчас…

— Сейчас, — сказал он, соглашаясь, — и так все девки и бабы его. Это и понятно, потомство давать должны лучшие быки. Хоть в средневековье, хоть сейчас. Иначе род людской вымрет. А смену власти придумали еще хитрее: выборы! Понятно, что победит либо он сам, либо разбойник похлеще. Преемственность власти, так сказать. Чтобы ни один совестливый не пробрался, ни один умный, ни один щепетильный… Только своя братва!

Их взгляды встретились, оба разом улыбнулись. В любой другой стране они бы под хохот клоунов с телеэкрана наполнили по рюмке вина… по-зарубежному, то есть в высокую рюмку пару капель на самое донышко, чего не могут понять в России даже женщины, после чего завалились бы на диван или кровать трахаться, иметься, жариться, блудить, совокупляться, потеть, хариться, безобразничать, иметь стыд…

… но в России не могут не заговорить о политике, о финансовом положении, из-за чего кровь начинает бурлить в сердце и бить волнами в мозг, после чего долго не хочет опускаться к развилке.

Он вышел на пространство бывшей комнаты, там пол другой, с любопытством рассматривал дешевые репродукции на стенах. Юлия вытащила курицу из холодильника, прислушалась к его шагам. Этот рыжеволосый чем-то неуловимо отличается от мужчин, которых она раньше знала. Если честно, то знала хорошо. На ее яркую внешность они слетались как бабочки, ей не приходилось, как ее одноклассницам, а потом сокурсницам, строить кому-то глазки и показывать ножку.

Но этот, этот какой-то особенный…

Из комнаты донесся его мягкий мурлыкающий голос. Прислушалась, мелодия была странная, непривычная уже тем, что мелодия, ибо мир заполнился ритмами, а мелодии давно ушли, существовали на задворках, но от этой в груди защемило… Он фальшивил немилосердно, явно все медведи уши оттоптали, но все равно в ее сердце разлилась сладкая тоска, она ощутила, что невольно расправляет руки в стороны, словно птица, почуявшая свободу…

— Что это? — крикнула она из кухни потрясенно. — Что за музыка?.. Что за песня?

Он вошел на кухню смущенный, развел руками, не думал, что у нее такой острый слух, но она смотрела требовательно, и он сказал нехотя:

— Это песня одного моего друга.

— Он даже не профессионал? — поразилась она.

Почему-то сразу решила, что этот рыжий с его слухом и близко не подходил к миру музыки и что у него все друзья такие же тугоухие.

Слабая улыбка скользнула по его губам.

— Я бы не назвал его профессионалом.

— Но кто он? — допытывалась она. — Он просто бог!

Что-то изменилось в его зеленых глазах, словно он хотел отшатнуться, но удержался, и, не сводя с нее удивленного взгляда, слегка наклонил голову:

— Да, ты права.

Он явно не хотел отвечать, и она зашла с другого конца:

— Но где ты слышал эту мелодию?

— Далеко.

— Где, в Штатах?

Он покачал головой:

— Да нет… Скорее на этих землях.

— Я так и думала! — воскликнула она. — Штатовские меня не трогают. Под них хорошо танцевать, балдеть, тупеть, но что-то сердце защемило… Если он не знаменитость, ты меня с ним познакомишь?

Он медленно покачал головой:

— Это было давно. Очень давно. Песен было много, это единственное, что в моей голове застряло.

Она развела руками:

— Ну ладно… Жаль, такую хорошую песню забыли. Правда, язык тоже странный. Не английский, не французский…

Он кивнул, соглашаясь, что не английский, не французский, замедленными движениями засыпал смолотый кофе в джезву, пальцы коснулись верньера газовой плиты. В тот момент, когда джезва без стука опустилась на решетку, под ней вспыхнул злобно шипящий голубой венчик. Ни одного лишнего движения, ни одного лишнего слова. Даже не взял пьезозажигалку, но огонек все равно вспыхнул. Наверное, там и горел самым малым пламенем, ее гость только добавил газу…