Тепло отгоревших костров. - Юрий Вознюк

короткая желтобрюхая и длинная с темной окраской, которую называют плетью. Вытащенная из воды, касатка начинает так громко скрипеть своими плавниками, что ее можно услышать за десять шагов. За это ее иногда называют скрипуном. В плавниках у касатки есть костяные шипы с зазубринами, которые она, раскидывая в стороны, может поставить на замок. Взрослому человеку не под силу разогнуть их, да и охоты к тому не бывает: укол шипа так болезнен, что, попробовав раз, второй не захочешь. Есть у касаток любопытная особенность: они нерестятся в норах, которые заботливо охраняются самцами. Ловить этих злых рыб невелико удовольствие, но для тройной ухи они незаменимы, и потому я предложил Димке:

— Может, подергаем?

— Давай...— согласился он,— а я полежу.

Так он и заснул — с былинкой во рту, раскинув в стороны большие руки. Мне надоело вынимать крючки из глоток вертлявых, колючих обжор, жалко было будить его, поэтому и я тоже погрузился в траву, подставив лицо уже раскаленному бледно-голубому небу.

Травы, травы... Сколько их здесь! Вот к моим глазам склонилась узкая кисточка водяного перца с матовыми трехгранными семенами. Водяной перец и вправду жгуч и горек на вкус. Еще древние греки и римляне знали целебную силу настоя из этой травы.

А вот рядом с ним торчат шишечки кровохлебки. Ее темно-вишневые цветочки сбились в кучу, за что и прозвали, наверно, в народе кровохлебку—красноголовником. И в этой траве пытливый человек нашел лекарственную пользу, врачуя отваром ее многие недуги.

Лето кончалось, но еще цвели на лугах желтые гусиные лапки с длинными стеблями-усами, с двухцветными зубчатыми листьями, сверху — зелеными, снизу — пушисто-белыми. Взбирались по стеблям белые с темными крапинками цветы зюзника, метелками пурпурных соцветий пламенел дербенник—краса девичья. Но если шлемник еще раскрывал свои двугубые бледно-фиолетовые цветки солнцу, то луговой сердечник уже покрылся стручками, и скоро они должны были лопнуть.

Я знал лишь малую толику лечебных трав, а сколько росло их здесь! Думая о великой исцеляющей силе природы, я слушал многоголосый хор кузнечиков; он становился все отдаленнее, все тише и наконец умолк совсем.

— Во, рыбаки называются!—раздался чей-то голос, и, открыв глаза, я увидел Брагина, Он стоял возле нас и стирал с лица пот,— Я уж думал, вы тут утопли. И в деревню успел съездить и вернуться...

— Серега, привез?— спросил Димка,

— Все на мази.

— Тогда пошли.—Моргунов поднялся и, глянув на часы, просвистел:— Ого-го!

Мы проспали с ним больше двух часов.

Что привез из деревни Брагин, я увидел, когда мы подошли к нашей стоянке. Возле палатки стоял ящик со щелочными аккумуляторами, прикрытый здоровенным мотком телефонного провода, и... елочной гирляндой лампочек,

— Вы никак здесь Новый год собираетесь встретить?!—удивился я.

В ответ Моргунов потер ладони.

— Вот там тебе и сомы, и караси, и скрипучки. Часа через два тройная была бы в самый раз. У меня она чегой-то не получается.

Сначала я подумал, что приятели решили провести свет в палатку, но когда они потащили провод к тычкам закидушек—догадался. Ни много ни мало—они хотели поставить сигналы на всех удочках. Для этого они ухлопали больше ста метров проводки и отрезали от гирлянды все лампочки.

— Вы бы еще телевизор сюда как-нибудь приспособили,— сказал я.

— На телевизор у нас масла в голове не хватит, а здесь все гениально просто,—ответил Димка.—Производительность!.. Сервис!..

Надо отдать им должное: их «техника» была сделана и в самом деле просто и надежно: две петли, к одной из них привязана леска. Живец не мог соединить петли, но стоило рвануть посильнее—на удочке загоралась лампочка. Если светящиеся поплавки навели Брагина на мысль поставить сигнал на берегу, то Димка пошел дальше: пристроил лампочку и в палатке.

Вечером они снова нацепили на удочки живцов и настроили свою сигнализацию. Вчера им просто-напросто повезло, что на две настороженные фонарями донки они поймали шесть рыб, в то время как на остальные восемь закидушек пришлось только две. Бывает такое. Сегодня же рыба клевала как обычно в конце лета: ни шатко ни валко — за два часа десять живцов всего лишь дважды подверглись нападению. И все-таки их выдумка была интересна: не нужно шастать в темноте по берегу, разыскивать каждую удочку и лишний раз напрасно ее проверять—лампочка в палатке сигналила наверняка, а огонек у реки указывал, куда идти. Одно оставалось плохо: при такой рыбалке всю ночь надо было не спать. К полуночи приятели поняли это.

— Давай по очереди,— предложил Брагин,— сейчас я завалюсь, а часа в три ты меня разбудишь — мне ведь все равно на работу ехать.

— Негоже это,— сказал Димка.— Тут надо. что-то другое... Звонок, что ли, поставить...

— Точно!— встрепенулся Сергей.— От телефона пойдет? Так я привезу...

— Не люблю я телефонных звонков, голос у них противный. Стой!— Димка заворочался, включил фонарь и начал рыться в своем рюкзаке.— Все правильно,—наконец сказал он.—Давай-ка спать, утро вечера мудренее.

На рассвете Брагин уехал. Через день начиналась охота, и мы договорились, что он вернется к завтрашней зорьке и привезет с собой подсадных уток.

Утром над плавнями опять сновали многочисленные стайки дичи. Утки возвращались с ночной кормежки на рисовых полях и искали места для дневки. Лысухи по-прежнему безбоязненно плавали вдоль обоих берегов речки.

Ну а после полудня началось такое, чего мы еще не видели, что повергло нас в изумление и растерянность. Загудели подвесные моторы, и началось нашествие охотников. Лодки плыли и плыли, и мы недоумевали, откуда они взялись. В Милой Девице не было столько моторок. Но откуда бы они ни появлились, нам стало ясно — охотничьему приволью на Ханке пришел конец. Еще пять лет назад моторные лодки на озере можно было пересчитать по пальцам — теперь же их ревущая армада заполонила Замануху, растекаясь по ее протокам и каналам рисовых полей в разные стороны.

— Дела-а!— промолвил Димка. Я промолчал. Мне стало грустно.

— Вообще-то, этого надо было ожидать,— вздохнул он.— Второй конец палки...

— Какой палки?

— Которую мы называем научно-технической революцией. Эдакими тремя большими буквами пишем...— Он помолчал, потом хлопнул ладонью по колену:— Ну, так будем жить ее временем!

Мимо проплывала лодка, и Димка неизвестно для чего приглашающе замахал рукой. Лодка повернула к нам. В ней сидели двое мужчин и молодая женщина. Судя по одежде и отсутствию всякого снаряжения, они приехали не на охоту. Я не знал, зачем они понадобились Димке, и пошел заготавливать камыш для завтрашней маскировки на зорьке. Связывая мясистые ярко-зеленые стебли в пучки, я видел, как Моргунов что-то говорил женщине и та удивленно слушала его, оглядываясь на своих спутников. Потом, засмеявшись, она пошла с ним к палатке. Когда они уезжали, Димка достал из садка двух больших сомов и бросил им в лодку.