Запретная зона - Олег Приходько

— Ну, слушай.

Петр прокашлялся, прикрыл веки и, по-бабьи подперев кулаком подбородок, затянул:

Степь да степь круго-ом,Путь далек лежит,В той степи глухойЗа-амерзал ямщик…

Женька почувствовал себя обманутым: ждал, что любитель фольклора преподнесет что-нибудь пооригинальнее. Но, зная о том, что Швец ортодоксом не слыл, ни подпевать, ни обрывать песню не спешил — силился разгадать загадку молча.

Ты, товарищ мой,Не попомни зла… —

продолжал Петр, не торопя заунывный мотив.

Женька терпеливо дослушал до конца, наполнил стаканы.

— Хорошая песня, — кивнул он одобрительно, накладывая шпроты на бутерброд. — И, что главное, новая. Я, например, ни разу не слыхал. Спасибо, что вовремя разбудил, а то бы так и помер невежей.

Выпили.

— Давай, юрист заочно необразованный, шевельни извилинами, — предвкушая триумф, сверкнул глазами Швец.

— Чушь собачья, — выдохнул Женька. — Я от тебя этого не ожидал. Никакого убийства я тут не вижу.

— Есть убийство, — Петр распахнул форточку и водрузил пепельницу на стол, — есть! Позвольте мне вас спросить, многоуважаемый Евгений Викторович: а почему, собственно, товарищ не замерзал?.. Представьте себе нас на заснеженном тракте… что бы такое поближе подобрать, чтобы даже вы, дитя столичного асфальта, меня поняли?.. Ну, предположим, Химки — Яхрома. Мороз сорокаградусный, две лошадушки, и мы в санях. И вот где-то в районе Икши или Базарова я говорю лошадушкам: «Тпр-р-рру-у!!!» — и начинаю медленно, но неотвратимо врезать дуба. От мороза, заметьте! А вы при этом кутаетесь в овчинный тулупчик, спокойненько забираете обручальное кольцо…

— Стоп! — выпалил Женька. — Неси текст!

— Сомневаетесь в точности показаний?

— Сомневаюсь. Неси.

Петр вышел в коридор. Женька включил газ, плеснул в ковшик воды и, положив туда пару яиц, извлеченных из холодильника, поставил на конфорку.

— Мне от коньяка есть захотелось, — пояснил он.

— Ночью есть вредно, — вернулся Петр, занятый поиском нужной страницы. — Прошу. Семьсот шестьдесят четвертая.

Женька взял книгу, споткнулся взглядом о первую же строфу.

— Вот! — воскликнул он, ткнув пальцем в страницу. — Вот оно! Не потому, Пьер, мне с тобой за одним столом сидеть противно, что за дачу ложных показаний, да еще при отягчающих обстоятельствах предусмотрен срок для таких, как ты, субъектов, действующих с прямым умыслом; не потому даже, что в заповедях Христовых сказано: не лжесвидетельствуй! — ты ведь жидомасон, иудей, и Христа не признаешь, — а потому, что это устойчивый симптом совкового правосудия. Вся ваша система — от следствия и предварительного дознания до прокурорского надзора и суда на подобных подтасовках построена. «Умирал» здесь написано! «У-ми-рал», а не «замерзал», как ты изволил проблеять своим противным голоском. А умирать он мог от расстройства желудка, от инфаркта, от…

— Не продолжай, не надо, — театрально возвел руки Петр. — Я этих глупостев слушать не желаю! Знаешь, почему дилетантизм и правосудие — вещи несовместные, как гений и злодейство? Потому что дилетанты наподобие тебя цепляются за слова, которые, как известно по Стендалю, только для того и существуют, чтобы прятать за ними мысли. Уцепившись за первую же версию, вы не в состоянии идти дальше. Читай!.. «А жене скажи, что в степи замерз…» А?!

— Ты же сам себе противоречишь! Мало ли, что он велел передать жене — слова!

Женька подумал, что бутылка «Метаксы» у Петра наверняка сегодня не первая.

— Погоди-ка, с чьих слов стало известно о происшествии на тракте?

— Со слов товарища. О присутствии при разговоре третьих лиц следствие данными не располагает.

— Правильно. Ты бы меня оставил замерзать в степи?

— Я бы оставил.

— Врешь. Товарища следовало бы задержать по подозрению и провести судебно-медицинскую экспертизу с целью установления причины смерти. И если бы было установлено, что она наступила в результате переохлаждения организма, то убийство можно было квалифицировать как…

— Короче, Плевако.

— Короче — это убийство в любом случае. Причем умышленное как минимум, путем неоказания помощи. А вообще — топором по голове.

— А мотив?

— Все же написано: «Да скажи ты ей, пусть не печалится, пусть с другим она обвенчается». Приглянулась товарищу ямщикова бабенка, догнал он его на тракте возле Икши и тюкнул по темечку. Кольцо — вещдок: «Нету, сказал, больше твово Вани. Что одной-то горе мыкать? Куда ты, мол, вдовая с детишками? Выходи за меня!» А?.. Уел?..

Женька снял с плиты ковшик, сунул под кран с холодной водой.

— Наливай, — сказал, — помянем ямщика.

— Нет, ты скажи, как я тебя уел!

— Хочешь, я тебя «уем»?.. Они — бабенка эта со товарищем — давно сожительствовали. И обоим эта жисть до смерти надоела. Вот она-то и послала так называемого товарища укокать муженька своего! Шерше ля фам!

— Принимаю как версию.

— К тому же — наследственность: батюшка ямщиков находился с матушкой в законном, так сказать, разводе: «Ты лошадушек сведи к батюшке, передай поклон родной матушке».

— Не убедительно. Суд не примет.

— Суд не примет, а мы примем, — поднял стопку Женька. — За упокой ямщицкой души!

Съели по яйцу. Петр вдруг поник — запал вышел.

— Чего гуляем? — не выдержав, спросил наконец Женька.

Петр поднял на него серьезный взгляд.

— Мне сегодня хиролог смерть предсказал, — признался он неохотно, словно арестованный на допросе.

— Кто-о?!

— Хиролог. По ладони.

Женька засмеялся так, что соседи сверху постучали по батарее парового отопления. И было отчего: Швец, не веривший ни в Бога, ни в черта, книжник и материалист, поверявший алгеброй гармонию и доверявший исключительно фактам, следователь-ас вдруг принялся за доказательства заведомо недоказуемого «убийства» ямщика… Это бы еще куда ни шло — игра профессиональных юристов, собирателей казусов в классических текстах, часто служила поводом для встреч. Но хиролог?!

— Все признаки, — нисколько не смутившись, продолжал Петр, — а их, между прочим, сто тридцать.

— Чушь!

— Ничего сверхъестественного. Информация, которую получает человек, идет не только по сенсорным каналам — через зрение, слух, прикосновение, но и экстрасенсорным путем. Подсознательно мы считываем информацию об опасных местах на больших расстояниях. Например, преступник. Он излучает, искривляет пространство как носитель определенных эмоций, а не только как физическое тело. Мозг анализирует информацию и делает вывод о том, куда следует идти, а куда нет: преступник информирует о себе все пространство. И те люди, чья система самосохранения слабее, попадают в зону его действия. Так что связь между палачом и жертвой существует задолго до их встречи.

— И все это на ладони, — презрительно скривился Женька.

— Все. Семьдесят процентов тех, у кого на ладони обнаружены папиллярные знаки насильственной смерти, неизбежно умирают именно такой смертью.

— Н-да… Ну ты, Петр, даешь! Ты б еще цыганку попросил погадать.

— Насчет цыган. В пору своей работы в РОВД я с жертвами цыганских гадалок раз десять сталкивался. Зря иронизируешь, Женя. Потерпевшие, как правило, не могли описать их внешности, восстановить хронологию событий, тем более дать объяснения той феноменальной тупости, с которой они расставались с украшениями и деньгами, пускали цыганок в квартиры.

— Неужто гипноз?

— Представь себе, психика имеет свойство поддаваться внушению.

— Это я по тебе вижу, — отмахнулся Женька и серьезно сказал: — Не знаю, что у тебя там стряслось, Пьер. Думаю, ты сам мне потом все расскажешь. Прошу только: сведи-ка ты меня с этим херологом…

— С ним, между прочим, работают физики, генетики…

— Ха! Еще бы! Надо же где-то пристраиваться в век тотального сокращения штатов. Фатализм на научной основе — неплохо звучит! а главное — уличить трудно. Пока разберутся, он такие бабки наварит!.. Иди-ка ты, дяденька следователь, спать. Проспишься — позвони, я тебе поутру доложу, что ты тут молол — обхохочешься.

Петр молчал, погрузившись в свои мысли; вопрос Женьки насчет возможного появления дамы сердца пропустил мимо ушей, жевал, уставившись в одну точку.

— Может, ты заболел? — участливо спросил Женька. — Может, касторки выпьешь?

— Что?

— Да не что! — вспылил вдруг. — Ты же никогда в жизни в эту галиматью не верил! Человек в себя верить должен, понял?! В то, что выйдет целым и невредимым из любой ситуации, в то, что выздоровеет, в то, что победит!.. Мент позорный, как ты завтра на службу пойдешь? В обнимку со смертью? Ну, чего захандрил-то? Ты же — скала!